Николай Каролидес - 100 запрещенных книг: цензурная история мировой литературы. Книга 1

Мы

Автор: Евгений Замятин

Год и место первой публикации: на русском языке — 1929, Чехия; (1924, в английском переводе; 1927, в чешском переводе; 1929, во французском переводе; в России — «Знамя», 1988, № 4–5).

Опубликовано: в журнале «Воля России»

Литературная форма: роман

В предисловии к французскому изданию 1929 года Замятин писал о главных особенностях романа: «Одна из тем, пока еще робко затрагиваемых в советской литературе, это вопрос об отношении личности и коллектива, личности и государства. На практике этот вопрос разрешен в пользу государства, но это решение не может быть только временным … Именно эта проблема, правда, в очень утопической, пародийной форме, в виде reductio ad absurdum одного из возможных решений, является основой всего моего романа…»

Роман представляет собой конспект — дневник повседневного, точно рассчитанного существования Д-503, одного из «нумеров» — гражданина Единого Государства. Д-503 — строитель Интеграла, символа Единого Государства. Интеграл должен принести на другие планеты вселенной математически-безошибочное счастье, избавить их обитателей от дикого состояния свободы.

В то же время конспект задуман как послание, которое Интеграл должен донести до обитателей далеких планет, оно включает в себя рассказ об истории и современной жизни Единого Государства.

Единое Государство появилось после Двухсотлетней войны, в итоге которой город поработил деревню и весь природный мир с горсткой людей остался за Зеленой стеной. Она защищает город-государство из стекла и бетона от разноголосицы земных обитателей. Десять миллионов «нумеров» встают и ложатся в единую минуту, указанную на циферблате Скрижали. Благодетель, которому помогают Хранители, опекает Государство, и растворяет заблудших в Машине. Этот эффектный процесс конспектирует Д:

«Тяжкий, каменный, как судьба, Благодетель обошел Машину кругом, положил на рычаг огромную руку… Ни шороха, ни дыхания: все глаза — на этой руке. Какой это, должно быть, огненный, захватывающий вихрь — быть орудием, быть равнодействующей сотен тысяч вольт. Какой великий удел!

Неизмеримая секунда. Рука, включая ток, опустилась. Сверкнуло нестерпимо-острое лезвие луча — как дрожь, еле слышный треск в трубках Машины. Распростертое тело — все в легкой, светящейся дымке — и вот на глазах тает, тает, растворяется с ужасающей быстротой. И — ничего: только лужа химически-чистой воды, еще минуту назад буйно и красно бившая в сердце…»

Д-503 поначалу — идеальный гражданин. Он, как остальные, живет в доме с прозрачными стенами, встречается в урочные часы Личного Времени с О-90. Он убежден, что «красиво только разумное и полезное: машины, сапоги, формулы, пища и проч.», что таблица умножения мудрее Бога. Сомнения начинают посещать его с началом конспекта. Их усиливает знакомство с женщиной, 1-330, которая вводит в его жизнь иррациональность, воплощенную для математика Д в квадратном корне из –1. Для Д любовь, появление Другого, чреваты потерей цифроощущения, появлением одного за другим тяжелых заболеваний: он начинает видеть сны, а затем у него образуется душа. Он чувствует себя отгороженным от своих сограждан — пальцем, отрезанным от руки, который «сутуло согнувшись, припрыгивая бежит по тротуару». Д-503 мечтает излечиться, быть наказанным, уничтоженным: «У меня по отношению к Единому Государству есть это право — понести кару, и этого права я не уступлю».

Повстанцы появляются неожиданно. На ритуальном празднике — Дне Единогласия — имитирующем выборы, но с известным заранее исходом (каждый раз единогласно переизбирают Благодетеля), совершилась «величайшая в истории катастрофа»: тысячи рук проголосовали «против». Несколько дней спустя Д, ведомый 1-330, попадает за Зеленую Стену, в населенный покрытыми шерстью людьми, наполненный звуками, запахами и цветом мир. Его возлюбленная — один из лидеров подрывников (они называют себя Мефи), действующих внутри Единого Государства. Д берется помочь им захватить Интеграл. 1-330 приходится постоянно бороться с его закругленным еще мышлением:

— Это немыслимо! Это нелепо! Неужели тебе не ясно: то, что вы затеваете, — это революция?

— Да, революция! Почему же это нелепо?

— Нелепо — потому что революции не может быть. Потому что наша — это не ты, а я говорю — наша революция была последней. И больше никаких революций не может быть. Это известно всякому… […]

— Милый мой: ты — математик. Даже — больше: ты философ — от математики. Так вот: назови последнее число. […]

— Но, 1, — это же нелепо. Раз число чисел — бесконечно, какое же ты хочешь последнее?

— А какую же ты хочешь последнюю революцию? Последней — нет, революции — бесконечны. Последняя — это для детей: детей бесконечность пугает, а необходимо — чтобы дети спокойно спали по ночам…

Обеспокоенное Государство тем временем устраивает обыски, аресты и в спешном порядке объявляет массовую Великую Операцию по удалению фантазии. Захват Интеграла срывается — заговор был раскрыт. Д вызывают к Благодетелю, который пытается убедить его, что он был нужен Мефи только как строитель Интеграла. Всеми отвергнутый как предполагаемый доносчик и, в то же время, недонесший, Д наконец идет в Бюро Хранителей и рассказывает все, что ему известно о Мефи, но Хранитель оказывается одним из повстанцев…

И все же Д схватили и подвергли Великой Операции. Обновленный, не сомневающийся более ни в чем, Д-503 рассказывает Благодетелю все о «врагах счастья». 1-330 в его присутствии в Газовой комнате-каземате отказалась давать показания. Но Д не унывает — завтра Мефи поднимутся по ступеням машины Благодетеля, «потому что разум должен победить».

В 1921–1923 годы Замятин безуспешно пытался опубликовать недавно законченный роман в СССР. Публикация в пражском «журнале политики и культуры» «Воля России» (1927, № 2) романа «Мы» стала самой скандальной в истории этого основанного эсерами издания. Редакция (чтобы избавить автора от неприятностей) представила отрывки романа как обратный перевод с чешского и английского изданий. Публикация стала победной точкой в споре, поставленной журналом «относительно возможности существования неказенной литературы в Советской России» (А. М. Зверев).

1929 год, названный Сталиным «годом великого перелома», ознаменовался целым рядом репрессивных мер против «непролетарских» науки и искусства. В конце августа 1929 года началась кампания против Пильняка и Замятина, руководителей московского и ленинградского отделений Всероссийского союза писателей (ВСП). По мнению слависта Л. С. Флейшмана:

«…эта компания ввела и закрепила специфические формы всей будущей литературной жизни Советской России. Именно с нею была связана ликвидация литературно-художественных группировок и последняя замена их единым «союзом» писателей — неким аналогом «коллективизации» сельского хозяйства. […] Можно со всей категоричностью утверждать, что это была первая в истории русской культуры широко организованная кампания не против отдельных литераторов или текстов только, а против литературы в целом и ее автономного от государства существования».

Кампания была необычной по своей организации (на государственном уровне). Кроме того, впервые предлогом для осуждения писателей стала публикация их произведений за рубежом.

Начал кампанию статьей «Недопустимые явления» в «Литературной газете» (1929, № 19) Борис Волин. Издание произведений советских авторов в «белогвардейской прессе», по его словам, создавало «впечатление подлинного сотрудничества наших писателей с белой прессой». Пильняк, наученный историей с «Повестью непогашенной луны» (см.), сразу же отказался от берлинской публикации повести «Красное дерево». И тут же, на страницах «Литературной газеты» (1929, № 20), назвал имена нескольких писателей (в том числе М. Шолохова, Ю. Тынянова, К. Федина), чьи произведения вышли за границей. Редакционная статья в том же номере призывает к массовому покаянию:

«Что в Советском Союзе сказали бы про инженера, врача, биолога или химика, который, сделав важное открытие в своей области или разработав новое изобретение, продал бы его сначала за границу? Ведь прав был бы тот, кто такого изобретателя назвал бы предателем интересов Советского Союза, вредителем. Писательская продукция, как и всякая иная творческая продукция, — принадлежит Советскому Союзу прежде всего. Что же следует сказать, когда творчество автора, проданное за границу, направлено своим острием против Советского Союза? Ведь это же вредительство квалифицированное! Мы надеемся, что другие писатели, упомянутые Б. Пильняком, сообщат через «Литературную газету» советской общественности, как и в каком виде их произведения попали за границу и как они к этому недопустимому (мягко выражаясь) явлению относятся».