Евгений Марков - Русская Армения
Монастырь св. Кеворка, также как монастыри Иогана-Ванк и Сагмос-Ванк, видневшиеся вдали по направлению ущелья, основаны, по словам архимандрита, владетельным князем этой области, Ваче, жившим тут по соседству. Часть монастыря св. Кеворка построили Камсараканы, предки нашего спутника, о чем говорилось и в прочтенной нам надписи на дверях. Вообще, это — одна из самых древних и самых знаменитых армянских фамилий; они были в свое время владетельными князьями целых областей и играли большую роль в судьбах своего народа.
Когда мы выходили, простившись с настоятелем монастыря, — садиться в свою коляску, — маленькая кучка богомольцев появилась на дворе. Один армянин вел на веревочке барана — резать в жертву; два другие, мужчина и женщина, гнали для того же осликов, с привязанными к седлу гусями. Они очень низко поклонились архимандриту, и женщина поднесла ему на блюдечке соль, прося освятить ее пастырским благословением, чтобы приступить потом, тут же, у стен храма, к священной трапезе жертвенным мясом.
* * *Проехав многолюдное с. Карпи с хорошими домами и старинною церковью, мы своротили с полверсты в сторону, чтобы осмотреть монастырь Иогана-Ванк; проехать до него в экипаже нельзя по непроходимости пути, заваленного камнями. Пришлось порядочно пройтись пешком под покровительством спешившегося чепара нашего, отгонявшего от нас яростные атаки деревенских собак. Около монастыря тоже раскинута деревушка; мы пробирались по ее узким, вьющимся переулочкам, текущим грязью; толпы женщин, с завязанными тряпкой ртами, черноволосых и черноглазых, и целые стаи здоровенной, мордатой, смуглорумяной детворы высыпали на плоские крыши своих домов и на грязные улицы, изумленно рассматривая незнакомые им лица и наряды.
Прежде чем проникнуть в монастырь, пришлось порядочно подождать, пока были разысканы, с помощью набежавших со всех сторон мальчишек и нашего чепара, верные стражи древней святыни. Одного старика, хранителя ключа от наружных дверей, разыскали сладко спавшим в тени ореха; другого — обладателя ключей от внутреннего храма — притащил откуда-то расторопный чепар. Это благоразумное распределение между разными лицами ключей от святыни соблюдается и в Эчмиадзине, где некоторые сокровищницы могут быть отперты только при участии двух или трех приставников.
Иогана-Ванк, окруженный крепостной стеной с башнями, много красивее и больше, чем Сурп-Кеворк. Архитектура его полна особенного изящества и вкуса. Он весь сложен шахматами из черных и желто-красных кубов очень твердого камня и покрыт снаружи еще более художественною каменною резьбою, с изображением крестов, святых мужей, орлов и всяких арабесков. Входной портал его, украшенный надписями на оригинальных массивных колоннах, еще величественнее, чем прекрасный портал Кеворка. Но на каменной крыше его восьмиугольной башни уже растут густою зарослью веники, а верх его колокольни до того ободран, что на нем уцелело только несколько плит. Внутри храма тоже полное разрушение: крыша над так называемым «кораблем» или «нефом» храма вся провалилась; чудные высокие своды на колоннах растреснуты, сдвинуты с своих мест, и во многих местах их даже висят, угрожая падением, большие тесанные камни. Убранство и расположение храма — совершенно такое же, как в Сурп-Кеворке и других старых храмах Армении, хотя все архитектурные украшения обильнее и богаче. В самом храме службы уже не бывает, но слева к нему пристроен новый придел, где стоит такой же апокрифический гроб св. Карапета (одно из семи армянских имен Иоанна Крестителя) и где совершаются все церковные службы.
Иогана-Ванк стоит удивительно картинно среди хаоса камней над черною пропастью, что обрывается прямо из-под его ног ступенчатыми стенами скал глубоко вниз, где ревет между нагроможденными камнями сердитая Абаран-су.
Издали вид этого черного каменного мертвеца — совсем могильный. Неодушевленные предметы, видно, также могут умирать, как и живые существа. Мы долго оглядывались на него, двигаясь дальше по дороге, — и его массивная потемневшая башня, венчающая тесно сдвинувшиеся кругом такие же тесные стены, — казалась мне самым выразительным воплощением того жесткого и мрачного века, который когда-то создал этот храм-крепость…
* * *Страна кругом — подстать этим черным развалинам: голые бурые горы, словно окаменевшие волны моря, каменистые поля; только Алагез несколько веселит унылый пейзаж снеговыми пятнами своих вершин — слева и впереди нас. Арарат потонул теперь подошвами своей двойной пирамиды в светлых туманах дали, затянувших к полудню плодоносную «Араратян-Дашт» — «Араратскую долину», орошаемую Араксом и Зангою; он кажется теперь ушедшим в небо, висящим в воздухе своими теперь уже бесплотными, чуть не сквозными громадами; между тем как рано утром, при выезде нашем из Эривани, так ясно, отчетливо, так, казалось, близко и осязательно, — хоть рукою ощупывай все их углубления и выступы, — стояли, вырезаясь на беспорочной синеве неба, его как сахар белые и как сахар сверкающие снеговые шатры…
Проезжаем ряд бедных деревушек: сначала «Илянь-чала», что по-русски значит: «избиение змей»; потом Базар-джик («Маленький базар»). Везде — какие-то низенькие хлевы из глины и камня вместо домов, с одними дверями без окон, везде — признаки большой бедности. В Кара-Келеси даже церковь смахивает на сарай: четырехугольный ящик из дикого камня, без окон, с двумя висящими колокольчиками над земляною крышею, поросшею травой.
Сагмос-Ванк, «монастырь псалмопения», производит еще более мрачное и мертвенное впечатление, чем Иогана-Ванк, своим одиноко торчащим полинявшим черным скелетом.
Он виден далеко издали, со всех сторон, откуда бы ни приближаться к нему, взобравшись на высокий берег той же реки Абаран-су, над которою стоит и монастырь Карапета. Он и запустел теперь, и полуразвалился, также как тот.
А между тем было время, когда оба эти монастыря были одними из главнейших во всем армянском царстве. По словам старинного армянского географа Вартана, в Иогана-Ванке хранились некогда самые чтимые армянами святыни: саван Спасителя, рука св. Стефана, ребро Иоанна Крестителя, а в Сагмос-Ванке «никогда не умолкало пение псалмов».
Вообще, вся местность по течению реки Абаран-су была густо усеяна храмами и монастырями, из чего видно ее особенное значение в древней истории Армении. Теперешнее селение Карпи было в старину многолюдным городом, а самое название Абаран значит по-армянски «дворец»; это заставляет предполагать, что в Карпи или каком-нибудь другом месте по течению реки Абаран, — которая называется также и Карпи, — было летнее местопребывание армянских царей.
* * *Покормив лошадей в Сурп-Кеворке часа полтора, мы не останавливались до самого вечера, хотя дорога все время тянется несколько наизволок и, несмотря на официальное именование ее шоссейного, несмотря на стояния по сторонам кучки щебня, — представляет из себя не что иное, как каменную осыпь, ломающую ноги лошадям и колеса экипажам.
По дороге то и дело встречаются толпы курдов с навьюченными осликами, суровые обитатели атагёзских пастбищ, не вселявшие в нас особенного доверия своим чисто разбойничьим видом. Проехали курдскую деревню Али-Чичак и достигли, наконец, большого селения Баш-Абаран, что значит «головище реки Абаран», где предстоял нам ночлег, а измученным лошадям нашим — давно необходимый отдых. Въехали мы в Баш-Абаран, прихватив часок прохладного вечера; тут мы уже в полной власти Алагёза, которого снеговые утесы, близко надвинувшиеся над селением, дышут на равнину холодом зимы. И сам Алагёз, с закатом солнца, вдруг разом потемнел, нахмурился, посинел, как труп.
Остановились мы в доме сельского управления. Чепар отправился разыскивать волостного старшину и передать ему бывший с нами письменный приказ эриванского губернатора оказать нам всякое содействие к удобному ночлегу. Волостной старшина явился к нам с медалью на шее, с револьвером и патронами у пояса, и сейчас же принялся устраивать нас. В просторном доме сельского управления — четыре чистые комнаты с двойными рамами, необычными в этом южном краю, с кроватями, столами, стульями, шкапами для платья, даже с умывальником, вешалкою, зеркалом, лампами, подсвечниками, чернильным прибором на письменном столе, с ковром на стене у постели и прочими затеями цивилизованной жизни, совсем как в порядочной гостинице какого-нибудь русского уездного города. Этим деревенским комфортом, до крайности необходимым для правительственных и земских деятелей, обязанных, по роду своей службы, часто ездить по селениям края, — эриванская губерния пристыживает наши коренные русские губернии, совсем не заботящиеся об этой немаловажной житейской статье. Комнаты были хорошо натоплены; откуда-то притащили нам множество подушек, простынь, теплых стеганных одеял, тяжелых как матрацы, — все очень чистое. Явился, конечно, самовар с чайною посудою, а скоро после него — и горячий суп с курицею, который был особенно кстати в эту прохладную ночь, под снегами Алагёза, после целого дня тряски и сухоедения.
