Джеймс Калверт - Подо льдом к полюсу
Я повернул призму перископа вверх. Пока было видно лишь мутное световое пятно. Лед с левого борта был настолько тяжелым и плотным, что казался черным; характерный для него зеленовато-голубой оттенок отсутствовал. Ледяная стена напоминала гигантский бархатный занавес, ниспадающий вниз широкими темными складками. Сердце у меня стучало как молоток, во рту пересохло.
Я посмотрел на Николсона и Коухилла. Внешне оба они были совершенно спокойны. Интересно, волнуются ли они, как я?
Наконец мне стало видно в перископ поверхность воды, плескавшейся у кромки льда. Теперь перископ надо было опустить, чтобы не повредить его.
— Расстояние до льда с левого борта? — спросил я, когда перископ пошел вниз.
— Лед довольно близко, командир, — ответил Луиз Клейнлейн, наблюдавший за льдом по показаниям гидролокатора, — но точно определить невозможно.
Билл Коухилл доложил спокойным голосом, что глубина погружения четырнадцать метров. Я быстро поднял перископ и осмотрел лед, угрожавший нам с левого борта. Ледяные торосы находились не более чем в десяти метрах! Но предпринимать что-либо было уже поздно. Нас медленно несло на лед. Столкновение было неизбежно.
Мне сразу же пришла в голову мысль о том, что мы можем повредить винты и руль. Это было самое уязвимое место корабля. Даже легкое прикосновение ко льду винтами или рулем может совершенно вывести их из строя. Я быстро развернул перископ в сторону кормы. У меня вырвался вздох облегчения: как раз около кормы «Скейта» в ледяной стене была выемка, как будто кто-то специально сделал ее, чтобы мы не повредили винты и руль!
Корпус «Скейта» легко ударился об лед. Все обошлось хорошо. Перископ и верхняя часть надстройки уже вышли на поверхность воды.
Мы находились у кромки небольшой неправильной формы полыньи. Размеры ее для полного всплытия «Скейта» были явно недостаточны.
Я сразу же понял, почему льды образовали здесь ущелья. По обоим бортам «Скейта» возвышались гряды тяжелых ледяных торосов. Ледяные массы в этом районе, очевидно, подверглись колоссальному сжатию, в результате чего в месте соприкосновения двух огромных льдин образовались ледяные хребты, выступающие как на поверхность, так и под воду. (Как правило, высота подводного хребта в четыре раза превышает высоту надводного.) После сжатия давление ослабло, и льдины снова разошлись. Мы находились сейчас между недавно разошедшимися льдинами.
Взглянув на корму, я заметил, что ее сносит ко льду. И снова предпринять что-нибудь было уже невозможно. Избежать удара винтов об лед дачей хода, то есть проворачиванием винтов, было бы слишком опасно. Но в тот момент, когда мне казалось, что удар об лед совершенно неизбежен, кормовая часть «Скейта» вдруг совершенно неожиданно скользнула под лед и застыла в таком положении; винты и руль не получили ни малейших повреждений.
Тем не менее положение было очень опасное. Хотя корма «Скейта» находилась в выемке, винты были в опасной близости ото льда. Единственный выход, по-видимому, состоял в том, чтобы погрузиться и отойти от этого опасного места. Но я вдруг почувствовал себя, как альпинист, остановившийся на очень ненадежной опоре: продолжать движение вперед — опасно; отказаться — значит никогда не достигнуть намеченной цели. Мы находились около полюса. Никакому кораблю в надводном положении не удавалось еще бывать в такой широте. Если мы отступим, то, возможно, в течение многих лет никто не попытается всплыть здесь. Мне очень хотелось довести дело до конца.
После того как корма вошла под лед, «Скейт», казалось, замер без движения. Но как всплыть полностью? Сейчас над поверхностью воды возвышалась только верхняя часть надстройки «Скейта», похожая на горб кита. Всплытие потребовало бы вывода кормы из-подо льда. Выступающая выше палубы верхняя кромка пера руля особенно уязвима в случае, если корма коснется льда. Одна мысль о возможности повредить или заклинить руль сейчас, когда мы находимся в паковом льду, заставила меня содрогнуться. Что, если руль заклинит, например, в положении право на борт? Мы будем кружить в океане в течение многих недель и все же не сможем подойти к кромке паковых льдов. Устранить как-либо неисправность руля подо льдом также совершенно невозможно.
Мы стояли перед выбором: либо погрузиться и покинуть это опасное место, пытаясь осторожно вывести корму из-подо льда, либо оставаться в прежнем положении.
Я избрал последнее. Оставаясь в этом положении, мы могли связаться по радио, взять высоты солнца через перископ и провентилировать лодку через шноркель. Другими словами, мы могли сделать почти все, что нам было нужно.
Однако оставались все же кое-какие трудности. Плавучесть подводной лодки на глубине четырнадцати метров очень неустойчива. Изменение веса на какие-нибудь сто килограммов может заставить ее погрузиться или всплыть. Всплыть — значит повредить руль; погрузиться — значит потерять возможность, выполнить задачу.
Билл Коухилл тщательно удифферентовал лодку. Течение по-прежнему прижимало нас левым бортом к ледяной стене. Несмотря на рискованность положения, по крайней мере в данный момент казалось, что «Скейт» был вне опасности.
К перископу подошел Николсон. Осмотрев окружающий нас лед, он даже присвистнул, но, не теряя времени, пользуясь разрывами, в облачности, начал брать высоты Солнца. Затем он возвратил перископ мне и направился к прокладочному столу. Я тем временем попытался произвести более точные метеорологические наблюдения для старшины рулевых Джона Медальи, который тщательно вносил их в журнал метеонаблюдений. На счастье, к радиоантенне у нас был прикреплен термометр, показания которого можно было наблюдать через перископ. Наверху было около половины градуса тепла. Судя по ряби на поверхности воды, ветер был слабый, не более одного метра в секунду. Лед двигался, и это создавало впечатление наличия течения с левого борта. Однако сила, приводившая лед в движение, передавалась, по-видимому, из другого района; ветер в месте нашего всплытия был слишком слаб, чтобы передвигать такие тяжелые льды. В этот момент мне пришла мысль о том, что полынья, в которой мы находимся, может совершенно неожиданно закрыться движущимися льдами.
Не теряя времени, я составил донесение командованию, которое ничего не знало о «Скейте» с момента нашего погружения под лед:
«ОДИННАДЦАТОГО АВГУСТА[21] ДОСТИГЛИ ГЕОГРАФИЧЕСКОГО СЕВЕРНОГО ПОЛЮСА. В НАСТОЯЩЕЕ ВРЕМЯ НАХОДИМСЯ В ПОЛЫНЬЕ ПРИБЛИЗИТЕЛЬНО В СОРОКА МИЛЯХ ОТ ПОЛЮСА. ВСЕ В ПОРЯДКЕ».
Старший радист «Скейта» Дейл Маккорд отправился в радиорубку и начал выстукивать телеграфным ключом:
«ВСЕМ АМЕРИКАНСКИМ КОРАБЛЯМ И РАДИОСТАНЦИЯМ. Я — «СКЕЙТ». ИМЕЮ ТЕЛЕГРАММУ ДЛЯ ПЕРЕДАЧИ».
Ответ пришел почти немедленно:
«ВАС СЛЫШИТ РАДИОСТАНЦИЯ В МАНИЛЕ. ЯСНО ВАС ПОНИМАЮ. ПРОШУ ПОВТОРИТЬ ВАШИ ПОЗЫВНЫЕ».
Это был оператор радиостанции военно-морского флота на Филиппинах. Ему, конечно, было совершенно непонятно, каким образом подводная лодка Атлантического флота могла оказаться на Тихом океане, если она совсем недавно была в Атлантическом! Мы повторили наш вызов. Последовал ответ оператора:
«ВАС ПОНЯЛ. ПОДВОДНАЯ ЛОДКА «СКЕЙТ». ПЕРЕДАВАЙТЕ ТЕЛЕГРАММУ».
После сообщения о плавании «Наутилуса» радиооператор в Маниле, по-видимому, считал, что от атомных подводных лодок можно ожидать чего угодно…
Я прошел в кают-компанию и присел отдохнуть. Только теперь я почувствовал, насколько я устал. Мысль о предстоящих трудностях усиливала утомление до предела.
Лафон и Уитмен, возбужденные, как дети в цирке, горячо обсуждали всплытие «Скейта» в новой полынье. Когда я вошел в кают-компанию, они оба пожали мне руку и искренне поздравили с успехом. Я почувствовал глубокое удовлетворение от сознания того, что эти люди, только недавно ставшие членами нашего коллектива, так хорошо понимают трудность и значение совершенного «Скейтом» всплытия.
Через несколько минут в кают-компанию вошел Николсон с проектом телеграммы на полярную станцию «Альфа»:
«ПРОШУ СООБЩИТЬ ВАШЕ ТОЧНОЕ МЕСТО. СООБЩИТЕ ТАКЖЕ ЧИСЛО И РАЗМЕРЫ ПОЛЫНЕЙ В РАЙОНЕ ВАШЕЙ СТАНЦИИ».
— Очень хорошо, Николсон, — сказал я, подписывая телеграмму.
Я чувствовал смертельную усталость. Николсон тоже выглядел очень утомленным. За последние трое суток он спал в общей сложности не более четырех часов. Мне удалось отдохнуть несколько больше, но все равно недостаточно. Не помогла даже чашка горячего кофе: выпив ее, я захотел спать, кажется, еще больше.
— Николсон, пожалуй, нам обоим надо хорошенько отдохнуть, — сказал я. — Ответ с «Альфы» мы будем ждать здесь.
Отдав распоряжение вахтенному офицеру внимательно наблюдать за дифферентом и плавучестью лодки и не оставлять без внимания даже самое незначительное перемещение льда, я пошел в свою каюту. Сознание, что мы находимся на поверхности, каким бы при этом ни было опасным наше положение, успокаивало меня. Впервые за трое суток я почувствовал облегчение и проспал без перерыва четырнадцать часов.
