Екатерина Глаголева - Повседневная жизнь во Франции в эпоху Ришелье и Людовика XIII
Посетители салона много читали и, вдохновившись «Астреей»[19] Оноре д'Юрфе (1567—1625), взяли себе прозвища из романа: госпожа де Рамбуйе стала Артеникой, Жюли – Меланидой, Монтозье – Меналидусом, Вуатюр – Валером, а аббат Годо – «карликом Жюли». Они со знанием дела участвовали в литературных спорах, вращавшихся вокруг тонкостей грамматики и стиля, и стояли у истоков «прециозности»[20] – особой, чересчур возвышенной манеры выражаться, впоследствии высмеянной Мольером в комедии «Смешные жеманницы». Больше всего в этом отношении усердствовал Клод Фавр де Вожла (1585—1650) – член-учредитель Французской академии, руководивший составлением академического словаря: он изъяснялся исключительно «высоким стилем», который был уместен разве что в античных трагедиях. Впрочем, он действительно переводил Квинта Курция. Вслед за Малербом Вожла стремился «облагородить» французский язык, выводя литературную норму из «установившегося обычая» в придворном обществе и между известными писателями. Его авторитет был высок, и Корнель исправлял по нему свои трагедии.
Что касается самого Франсуа де Малерба (1555—1628), то он потратил всю свою жизнь на то, чтобы очистить и упорядочить французский язык, изгнав из поэзии барочный маньеризм стихотворцев минувшего века. Первый теоретик искусства классицизма, он заслужил прозвище «Законодателя с Парнаса», а его мелодичная лирика долго считалась образцом для подражания.
Учеником и другом Малерба был Онора де Бюэй, маркиз де Ракан (1589—1670). Он рано осиротел, был от природы робким и неловким, к тому же картавил и заикался. Но его неловкость не помешала ему сражаться на войне, в частности, принять участие в осаде Ла-Рошели, а непопулярность у женщин – писать нежные элегии и стансы.
Главным занятием в салоне была утонченная беседа, а главной ее темой – любовь. Психологические споры велись, например, на такие темы: «Необходима ли красота, чтобы зародить любовь?», «Совместимы ли брак и любовь?», «Замешательство, в котором оказывается человек, когда сердце подсказывает ему одно, а разум – другое».
Салон Рамбуйе был не только литературным, но и музыкальным. Там пела мадемуазель Поле, там устраивали маскарады. Бывало, что завсегдатаи кружка уезжали за город, в замок Рамбуйе, чтобы устроить там «завтрак на траве». Как во времена Екатерины Медичи, девушки наряжались нимфами, и все танцевали под звуки скрипок, спрятанных в кустах.
По счастью, «прециозный» стиль был не единственным, существовавшим тогда во французской литературе. Марк-Антуан Жирар де Сент-Аман (1594—1661) стал родоначальником бурлеска. Он был родом из семьи протестантов; его отец двадцать два года командовал эскадрой английской королевы Елизаветы и три года провел в плену в Константинополе. Два его брата погибли в сражениях с турками. Сам Сент-Аман много колесил по белу свету, посетил несколько стран Европы, Северную Америку, Сенегал и Индию. Он говорил на нескольких языках, увлекался музыкой, живописью, наукой. В восемнадцать лет он пришел в Париж и познакомился с некоторыми придворными Людовика XIII, став сотрапезником герцога де Реца. Его ода «Об одиночестве», написанная в 1619 году, имела большой успех; ее перевели на несколько языков, ей подражали. Все произведения Сент-Амана резко отличались от академической традиции, хотя он стал членом Французской академии с самого ее основания. Автор «Комического Рима» (издатель этого произведения чуть не угодил на костер) взял на себя составление «комической» части Словаря. Он отказывался подчиниться правилам, предписываемым Малербом, и уже во второй половине XVII века о нем забыли – чтобы вспомнить в XIX и назвать одним из самых оригинальных и «прогрессивных» литераторов своего времени.
«Оду об одиночестве» часто приписывали Теофилю де Вио (1590—1626). Этот талантливый поэт прославился в легком жанре, писал эпиграммы, сатиры, эротические оды, которые ходили в списках, либретто балетов и маскарадов («Пирам и Фисба»). В двадцать лет он явился из своей провинции Аженэ в Париж и заручился покровительством герцога де Монморанси, который потом не раз его выручал, когда у Вио возникали проблемы из-за пасквилей на короля и его фаворита Люиня. Впрочем, Вио не был принципиален: эпиграммы он сочинял за деньги, но и сам нередко платил за богатых придворных на пирушках, стараясь заручиться их благорасположением. Жизнь он вел далеко не праведную, и когда в 1622 году разразился скандал с изданием стихотворного сборника «Сатирический Парнас» (чистая порнография), Вио называли одним из авторов, хотя, вероятно, он не имел к этой книге никакого отношения. Как бы то ни было, суд приговорил его к сожжению; одного из уличенных авторов, Бартело, – к повешению его изображения, Коллете – к изгнанию на девять лет. Приговор в отношении Вио привели в исполнение на его изображении, а самого поэта спрятали друзья. Он бежал на север, добрался до Сен-Кантена, но там его настигли напавшие на его след шпионы и привезли в Париж. Толпа сбежалась посмотреть, как его ведут в Консьержери; в тюрьме его посадили в камеру Равальяка (убийцы Генриха IV). Целых полгода Вио не вызывали на допрос, но это время не прошло впустую: он начал читать Платона, Блаженного Августина и писать добротную прозу. А тем временем религиозный фанатик-иезуит Франсуа Гарасс и ученик иезуитов Гез де Бальзак вели против него клеветническую кампанию.
Жан Луи Гез де Бальзак (1594—1654) некогда был другом Теофиля де Вио; они вместе ездили в Голландию, но там рассорились: Вио потом назвал его завистливым, вспыльчивым, мстительным, трусливым и лукавым. В Голландии Бальзак издал «Политическое рассуждение французского дворянина», пропагандировавшее свободу и Реформацию; одновременно он вместе с Вио вел распутную жизнь, которая подорвала его здоровье. Вернувшись во Францию, Бальзак нашел себе покровителя – кардинала де Лавалетта, и вместе с ним побывал в Риме. Его излюбленным литературным жанром был эпистолярный, причем Бальзак сам себя расхваливал. Он бывал в салоне маркизы де Рамбуйе, но затем, недовольный, что ему не дают большой должности (Ришелье, не любивший просителей-хвастунов, сделал его лишь придворным историографом), удалился в родовое поместье, снискав прозвище «затворника из Шаранты». Он вел переписку с Вуатюром, принимал гостей, писал свои «Письма», проповедуя очищение французского языка от эллинизмов и латинизмов.
Но вернемся к судьбе Вио: процесс над ним начался 1 сентября 1625 года и стал одним из самых громких для своей эпохи. Поэта приговорили к вечному изгнанию с конфискацией имущества и дали ему две недели на то, чтобы покинуть Францию. Вио схитрил: потребовал себе денег на дорогу и экипаж, а пока его просьба рассматривалась и отвергалась, укрылся у Монморанси в Шантильи. Там он жил, переделывал старые произведения, писал новые; потом, когда страсти улеглись, вернулся в Париж, но умер от скоротечной болезни.
Чтобы не быть голословными, говоря о французской поэзии начала XVII века, мы приведем здесь один из сонетов Теофиля де Вио, посвященный Монморанси: спустя много лет творчество поэта заинтересовало переводчицу М. Квятковскую:
Я вас поцеловал в неверном сновиденье,И пусть Амур еще огня не угасил,А все же поостыл мой неуемный пылИ распаленных чувств утихло возбужденье.Теперь моей душе, похитив наслажденье,Вольно его презреть? Я от плода вкусилПолуутешенный, отказы вам простилИ вновь уверовал в свое выздоровленье.И чувства, наконец, узнали мирный сон,И после двух ночей утих мой жалкий стон,Ваш призрак отлетел и дал очам свободу.Что сон бесчувственен, я слыхивал не раз;Но, сжалясь надо мной, он изменил природу:Он сострадательней и человечней вас.
Далеко не всем поэтам удавалось пристроиться при дворе или занять церковную должность, как «аббату» Буароберу Ришелье и в этой области выступил новатором, учредив пенсии для литераторов. После смерти кардинала король все их отменил, заявив: «Нас это больше не касается». Поэтому поэт Исаак Бенсерад так отозвался на смерть своего покровителя:
Тут спит великий кардинал.Как много мир наш потерял!Но громче всех рыдаю я:Лежит с ним пенсия моя.[21]
Людовик XIII поэзию не любил. Он предпочитал книги о войне, об охоте и об истории, непременно с иллюстрациями. Вместе с тем король тонко чувствовал прекрасное и изящное: он был известным конхиофилом, то есть собирателем морских раковин, и обладал обширной их коллекцией. Благодаря ему конхиофилия вошла в моду при дворе и среди аристократии, это увлечение указывало на утонченность вкуса. Людовику были близки музыка и живопись: он сам сочинил «Мерлезонский балет» и неплохо рисовал, делая забавные шаржи пером на своих придворных. Одно время король брал уроки пастели у своего придворного художника Симона Вуэ.
