С. Анучин - Нижегородские исследования по краеведению и археологии — 1999
В краеведческом исследовании особое место по праву принадлежит методическим разработкам И. М. Гревса и Н. П. Анциферова, в концепции которых город предстает как социокультурный организм, как «сильнейший и выразительнейший носитель… культурно-творческого труда человечества». И сегодня остаются актуальными идеи этих выдающихся краеведов и культурологов: использование исследовательской экскурсии как инструмента научного познания, а главное — применение предложенных ими методических подходов в осмыслении историко-культурного ландшафта города и его использования. Наиболее правильное толкование историко-краеведческого городоведения приведено в труде Н. П. Анциферова «Пути изучения города как социального организма. Опыт комплексного подхода» (Л., 1925): «Город не есть машина, устроенная по определенному плану, в которой все части пригнаны, органический подход к жизни города сможет полнее раскрыть его сущность…» В этом подходе выделяются три позиции, на основе изучения которых культурное наследие приобретало явственные очертания. В краеведческом исследовании нужно было обозначить «анатомию, физиологию и психологию» города как социокультурного организма. «Анатомия» требовала изучения местоположения, топографии города; «физиология» исследовала городские функции (промышленные, торговые, транспортные и т. д.), уделяя особое внимание населению (расселение, национальный состав, конфессии и др.); «психология» — наиболее сложная позиция этой методики, включавшая в себя познание «физиономии», индивидуальных черт, сложившихся исторически. Она была нацелена на раскрытие «хранилища воспоминаний», художественных вкусов, исторических судеб, пейзажа города.
В современных концепциях культурное наследие исторического города включает в себя широкое поле материальных и интеллектуально-духовных ценностей. Это не только отдельные архитектурные или историко-мемориальные объекты, садово-парковые комплексы и ансамбли, но и уникальные малоизмененные природные образования, эстетические, духовные и материальные ценности, запечатленные в книгах, фольклоре, обычаях, обрядах, традиционные формы хозяйствования и природопользования, то есть все, что признается ценным в научном, религиозно-духовном, экологическом, эстетическом, просветительском отношении и рассматривается как национальное достояние. В наследие включается и живая культура. Таким образом, реализуется положение о системном понимании культурного наследия. Однако новая социальная среда и современные концептуальные установки по сохранению и использованию культурного наследия требуют определенной корректировки и дополнения прежней методики. В этой связи обращает на себя внимание исследовательская стратегия в сфере историко-культурного наследия Института социологии РАН. Речь идет о разработке методических основ социально-краеведческого исследования города.
Соединяя методы исторической науки (краеведения) и социологии, авторы ставят перед собой задачи, нацеленные на раскрытие и анализ социокультурной истории города в тесной связи с сохранившимися образцами локальной организации жизненной среды. Социально-краеведческое исследование, как считают авторы, должно состоять из двух этапов работы: социально-исторического и социологического. Для первого этапа остается характерным широкое применение методических подходов, основы которых были заложены краеведами и культурологами первой четверти XX в.
Таким образом, изучение культурного наследия малого исторического города на уровне теоретических подходов и обобщенного понимания методики уже получили четкое оформление проблемной ситуации.
Л. Д. Макаров (Ижевск). Древнерусские памятники южных районов Вятского края
Юг современных Кировской области и Удмуртии и северо-восток Татарстана, охватывающие низовья Вятки и правобережье Камы (от Вятки до Сивы) в X—XV вв. были заняты памятниками чумойтлинской культуры 1. Она непосредственно примыкает с запада к Арской земле, находившейся, очевидно, в даннической зависимости от Волжской Болгарии 2 и имевшей, по-видимому, в золотоордынское время тесные связи с Вяткой 3. Рассматриваемый регион также, вероятно, входил в сферу интересов этого государства. По имеющимся данным, постоянное присутствие здесь самих булгар весьма сомнительно 4 и могло ограничиться лишь гарнизонами сторожевых крепостей — Котловского и Елабужского городищ 5. Основную массу населения составляли южные удмурты, памятники которых особенно плотно фиксируются по правобережью Камы и ее притоков Ижа, Тоймы, верховьев Валы 6. Судя по некоторым находкам, эта территория осваивалась и выходцами из Древней Руси.
К югу от территории Вятской земли, в низовьях Вятки, выявлено несколько древнерусских памятников. Это Уржумское городище (с 1989 г. собрано несколько фрагментов круговой керамики с примесью дресвы, предположительно XII—XIV вв.); Орловский клад (железные удила и стремя, серебряный плетеный браслет и слитки серебра, вероятно, денежные гривны весом 22,3 кг — XII—XIV вв.), обнаруженный в 1897 г. 7; Изранское поселение (раскопки Е. М. Черных в 1983 г., входе которых найдены железный нож и ключ от замка типа А, датируемые не позднее XIII в.) 8.
На Каме, чуть ниже Вятки, располагается городище Грохань, на котором, по данным А. А. Спицина, находили «серебряное кольцо с большой наставкой, железный баланс от весов, медные скалки от весов, даже с цепочками…», а сам археолог подобрал «гладкий черепок болгарского типа», на основании чего выдвинул предположение о возможной принадлежности памятника болгарам 9. В 1894 г. Ф. Д. Нефедовым были обнаружены бронзовые пластины, а также железные наконечники стрел и ножи а затем Б. С. Жуковым в 1929 г. выявлен культурный слой «времени существования болгарского государства» 11. К сожалению, находки из этого слоя не описаны ни Б. С. Жуковым, ни составителями «Археологической карты» 12. Сохранившиеся в Сарапульском музее дореволюционные сборы в какой-то мере восполняют этот пробел. Здесь хранятся обломки бронзовых сосудов, изделия из железа (скоба для ношения топора, цепной крюк, четырехрогий светец, короткое овальное кресало, фрагмент замка, предмет из крученого стержня длиной 26 см с загнутым концом), обломок костяной поделки с орнаментом-плетенкой, каменный оселок и, самое главное, фрагмент венчика славянского горшка, украшенного по тулову линейно-волнистым узором. Кроме того, в 1925 г. на городище Н. И. Воробьевым найдена бронзовая коньковая подвеска 13. Данные материалы характеризуют верхний слой памятника как этнически смешанный (болгаро-славяно-финский) домонгольского времени.
В пределах Елабужского района известно также несколько объектов со славянскими и поволжско-финскими древностями XI—XIII вв., происходящими, вероятно, из Костромского Поволжья. Это раскопанные в 1893 г. Ф. Д. Нефедовым два женских погребения Котловского могильника. Здесь были найдены бронзовые украшения (плоские и объемные шумящие птицевидные подвески, круглая ажурная шумящая застежка, гривна, бусы, пронизки, накладки, пряжка, пуговицы, рубчатый перстень), сердоликовые, глиняные и стеклянные бусы 14. К этому же времени относится часть находок, собранных Ф. Д. Нефедовым на Ананьинском могильнике: плоская птицевидная шумящая подвеска, пронизка, восьмилепестковая миниатюрная чашечка с отверстием на дне, железные наконечники стрел 15. А. А. Спицин отмечал также находки черепков «от сосудов с прямым дном», вероятно, гончарных 16.
В третьем пункте — Танайские находки II — обнаружены две птицевидные полые шумящие подвески 17. Отметим также Елабужский клад серебра XI—XIII в. (4 серьги киевского типа и 17 денежных(?) гривен), найденный в 1911 г. 18, и Староселищенское местонахождение. На последнем Ф. Д. Нефедовым обнаружен конек-привеска 19, в 1930 г. Н. Ф. Калининым — остатки культурного слоя с мелкими обломками болгарской посуды 20, а в 1959 г., помимо последней (скорее всего, татарской) — «гончарная русская красновато-бурая и светло-серая с большим количеством песка в тесте», предположительно отнесенные к XIV—XVI вв. 21
Выше по Каме, на территории Удмуртии, зафиксировано еще три интересующих нас памятника. Ильнешское городище (Каракулинский район) было обследовано в 1894 г. Ф. Д. Нефедовым, обнаружившим наряду с древностями первой половины I тыс. н. э. бронзовую булаву XI—XIII вв. южнорусского происхождения и длинный железный меч неизвестного времени 22. Судя по всему, исследователь побывал на известном Ныргындинском I (Ола-Курук) городище ананьинско-пьяноборского времени, поскольку каких-либо признаков городища в окрестностях д. Ильнеш, несмотря на многократные поиски, обнаружить не удалось. Очевидно, Ф. Д. Нефедов, как полагал В. Ф. Генинг, невольно переименовал городище, известное еще А. А. Спицину, поскольку проехал к нему с другой стороны — от д. Ильнеш. Позднее памятник обследовали также Л. А. Беркутов, В. Ф. Генинг и разведгруппы Камско-Вятской экспедиции. Однако каких-либо новых находок древнерусского времени здесь выявлено не было. В этом же районе в 1970—1972 гг. в процессе раскопок Зуево-Ключевского I городища выявлены следы поселения (хозяйственные ямы, железные вещи — удила, коса, топор, ножи, рыболовный крючок), оставленные, вероятно, русскими поселенцами XVI—XVII вв. 24 В д. Быргында в 1894 г. найден в горшке клад из мелких серебряных слитков неправильной формы. Возможно, это древнерусские монетные гривны. Еще ранее, в 1892 г., в Перевознинской волости (ныне Воткинский район) обнаружен серебряный монетный слиток новгородского типа 25. В среднем течении реки Иж близ с. Малая Пурга в 1984 г. найден бронзовый древнерусский змеевик XIV в. с изображением на одной стороне конных фигур Флора и Лавра, а на другой — клубка змей, обвивающих человеческий череп 26. Он отлит в той же форме, что и змеевик из Глазовского уезда, опубликованный Н. Г. Первухиным 27. К востоку от этой находки, в верховьях реки Большой Сарапулки, И. Г. Шапран выявила Пуроможгинское селище с находками фрагментов гончарной древнерусской керамики с примесью песка, дресвы и раковин в тесте. Один из фрагментов имел высокую шейку и округлый венчик с широким наплывом внутрь, что характерно для посуды XIII—XIV вв.
