Константин Романенко - Последние годы Сталина. Эпоха возрождения
Впрочем, «холодная война» не являлась войной в действительном смысле этого явления. Она была золотой антисоветской лихорадкой. Она несла обогащение организаторам и участникам устроенного ловким британцем фарса. С другой стороны, вся истеричная кампания препятствовала проникновению на рынки стран Запада товаров из Восточного блока, предотвращая конкуренцию предпринимателям Европы. Вспомним бойкот ФРГ в период строительства газопровода в Европу в 70-е годы предыдущего столетия на поставку в СССР труб широкого диаметра.
Конечно, и в конце сороковых годов антисоветизм стал неприятной реальностью трудного времени. В еще не успокоенном от потрясений войны мире возникала новая политическая ситуация. Впрочем, она была не столько новой, сколько видоизмененной; и антисоветский демарш Черчилля не стал для Сталина неожиданностью.
Он знал, с кем имеет дело. 14 марта в ответах на вопросы корреспондента «Правды» Вождь расценил речь бывшего коллеги по Большой тройке как «опасный акт, рассчитанный на то, чтобы посеять семена раздора между союзными государствами и затруднить их сотрудничество… По сути, господин Черчилль и его друзья в Англии и США предъявляют нациям, не говорящим на английском языке, нечто вроде ультиматума: признайте наше господство добровольно, и тогда все будет в порядке, — в противном случае возможна война».
В суждениях Сталина не было попыток ввести общественность в заблуждение. Поясняя прагматическую направленность советской внешней политики, он отмечал, что в восточноевропейских странах перед войной были «правительства, враждебные Советскому Союзу».
Через эти страны, говорил он, «немцы произвели вторжение в СССР через Финляндию, Польшу, Румынию, Венгрию… Спрашивается, что же может быть удивительного в том, чтобы Советский Союз, желая обезопасить себя на будущее время, старается добиться того, чтобы в этих странах существовали правительства, лояльно относящиеся к Советскому Союзу?»
Таким образом, во внутренней и внешней политике советского лидера не было ничего ни коварного, ни необычайного. Она объяснялась совершенно прозаическими расчетами, связанными прежде всего с экономическими и политическими интересами своей страны, но, конечно, его не могла не тревожить вакханалия антисоветской истерии.
Отвечая на вопросы зарубежных корреспондентов: Э. Гильмора — 22 марта 1946 года, А. Верта — 17 сентября и Бейли — 23 октября, Сталин говорил, что нагнетание международной напряженности провоцируется «действиями некоторых политических групп» и лично Черчиллем. Однако он выражал уверенность в «возможности дружественных отношений между Советским Союзом» и странами Запада и призывал к развитию «политических, торговых и культурных связей».
Говоря о послевоенном противостоянии двух социальных систем, практически никто не обращает внимание на то, что его причины крылись не столько в идеологии и даже не в страхе Запада утерять право на накопленный узким слоем правящей элиты государств огромный капитал или прибыльное общественное положение в политической сфере.
В принципе, по большому счету, периодически сменяющимся на трибунах парламентов и в кроватях президентских спален политическим лидерам глубоко плевать, какую «демократию» или какие «права человека» имеет какой-нибудь чукча в России или вьетнамский рыбак в Азии.
Если отбросить идеологические догмы, то причины мирового раздора кроются даже не в глобальных эгоистических интересах той или иной нации, а в завуалированном популизме, произрастающем из стремления политиков дорваться до вожделенной власти и в доступный конституционный период удержаться на этом скользком шпиле за счет эксплуатации темы национальных приоритетов.
Однако в так называемом свободном мире, построенном на рыночных отношениях, руководители государств практически не имеют возможности вмешиваться в хозяйственно-экономическую жизнь своих стран. В самом исключительном случае они могут лишь пересмотреть в пользу того или иного слоя граждан перераспределение средств, получаемых в результате сбора налогов.
Единственная возможность «засветиться» и иметь шансы на выборы или перевыборы в качестве лидеров партии — это поиграть «во внешнюю политику» с другими государствами. А если возглавляемые ими страны обладают к тому же достаточной военной мощью, то предоставляется и повод пощекотать нервы одуревшего от скуки обывателя, сорвав у него предвыборные голоса и популярность.
Весь политический театр «демократического» мира не более чем кривляние партийных марионеток, пытающихся играть судьбами народов. Но повторим, прежде всего антисоветизм являлся товаром, который можно было выгодно продать[17].
Получив монополию на атомное оружие, сливки западной «демократии» спешили сорвать банк. Начавшаяся «холодная война» не могла не распространиться на сферу идеологии, превращая ее в объект психологической диверсии.
В директиве американского Совета национальной безопасности 20/4 говорилось: «Если Соединенные Штаты используют потенциальные возможности психологической войны и подрывной деятельности, СССР станет перед лицом увеличения недовольства и подпольной оппозиции в зоне, находящейся под советским контролем».
Такое же психологическое воздействие распространялось и на население самого Советского Союза. В докладе К. Клиффорда 24 сентября 1946 года подчеркивалось: «В самых широких масштабах, какие потерпит Советское правительство, мы должны доставлять в страну книги, журналы, газеты и кинофильмы, вести радиопередачи на СССР».
На первый взгляд казалось вполне, невинным и далеким от проблем дня появление в СССР американских киносказок, демонстрирующих «безбедность» заграничной жизни под веселенькие мелодии песенок голливудских див. На театральных подмостках шли пьесы англо-американских писателей, а издательства охотно печатали произведения западных авторов. Бойкие джазовые ритмы становились все более популярными в молодежной среде, и у многих людей складывалось впечатление о безоблачной жизни в «сказочно богатой» Америке. Но, как показал впоследствии развал социалистической системы, то были опасные «развлечения».
«Холодная война» пришла с Запада, и ее дыхание первыми ощутили сами американцы. После победы 1945 года страх перед «наступлением коммунизма» породил русофобию. В ноябре 1946 года президент Трумэн издал указ № 9806 об учреждении временной президентской комиссии по проверке лояльности государственных служащих.
Преобразованная позже в постоянное управление комиссия занялась проверкой политической благонадежности «более двух с половиной миллионов американцев». Тысячи людей, обвиненных в «антиамериканизме», были уволены с государственной службы. «Антиамериканизм» подразумевал просоветскую настроенность граждан. Начавшаяся «охота на ведьм» наложила мрачный отпечаток на историю Америки: в числе других неблагонадежных был подвергнут допросам и лишен постов «отец атомной бомбы» Роберт Оппенгеймер, эмигрировал из США Чарли Чаплин, кончили жизнь на электрическом стуле супруги Розенберг.
Конечно, жизнь в стране, перенесшей все ужасы и тяготы войны, была не такой безоблачной, как на американских кинолентах. Зима 1945 года в Москве была теплой и мокрой, с гриппом и насморком, и как закономерное наследие военного лихолетья, в городе усилилась преступность. Дочь Сталина писала отцу 1 декабря:
«…Последние полмесяца стали жутко грабить и убивать по ночам какие-то бандиты и хулиганы… Сегодня мне сказали, что ходит слух, что «Сталин вернулся в Москву и издал приказ ликвидировать бандитизм и воровство к Новому году».
Социальная и бытовая неустроенность давали питательную почву для критики состояния общества, и часть пишущей интеллигенции плотоядно эксплуатировала эти темы. На фоне сложного положения страны, после разрушений и тягот, перенесенных в результате войны, они создавали иллюзию превосходства Запада.
Сталин как никто остро почувствовал опасную подоплеку наивного восприятия «заграницы». Примитивные представления простодушных людей подкреплялись рассказами о процветающей Европе, не знающей сурового климата, и трофейными вещами, привезенными из похода на Берлин. В условиях начавшегося идеологического противоборства Запада против СССР Вождь должен был отреагировать на такие тенденции.
В атмосфере обострявшегося противостояния двух социальных систем он не мог не уделить внимание вопросам пропаганды и агитации. 13 апреля 1946 года Сталин подверг критике так называемые толстые журналы, назвав «самым худшим» московский «Новый мир». Однако летом при рассмотрении этих вопросов на заседании Оргбюро 9 августа 1946 года критика распространилась в основном на ленинградские журналы. Первый секретарь Ленинградского обкома и горкома П. Попков под нажимом Маленкова признал, что второй секретарь горкома Я. Капустин превратил «Звезду» в свою вотчину.
