Николай Черушев - 1937 год: Элита Красной Армии на Голгофе
«Прошло уже больше месяца с того момента, когда я 26 февраля с.г. сделал Вам и находящемуся у Вас в кабинете народному комиссару обороны Советского Союза маршалу Ворошилову К.Е. провокационное заявление, направленное на дискредитацию органов НКВД… Мое провокационное заявление о том, что я не являюсь участником заговора, а в НКВД существует застенок, в котором содержится много невинных командиров, не было случайным и неожиданным. Наоборот, оно сложилось у меня уже давно и вытекало из моего непримиримого, враждебного отношения к Советской власти…
Но вот когда 26 февраля с.г. Вы и нарком обороны вызвали меня на очную ставку с Егоровым, я решил осуществить свой провокационный план и продумал его с возможной полнотой и деталями с тем, чтобы придать моему провокационному заявлению возможно более убедительный характер.
И тогда я пришел к следующим основным решениям:
а) сказать о себе, что не был участником контрреволюционного заговора, и отказаться от всех своих прошлых показаний и тем самым опорочить их;
б) сказать, что НКВД арестовано много невинных командиров, которые якобы под влиянием репрессий дают друг на друга ложные показания.
В этом направлении я примерно и сделал свое гнусное провокационное заявление Вам и народному комиссару обороны Ворошилову»[67].
До судебного заседания оставалось чуть более двух месяцев. Ему предшествовало составление обвинительного заключения, в котором указывалось, что Каширин, будучи завербован в антисоветский заговор Рыковым и Гамарником, имел в повседневной практике преступную связь с руководством Северо-Кавказского края – Шеболдаевым, Пивоваровым, Лариным и Семеновым. Особисты все расписали строго по годам: вербовку Рыковым в 1928 году, установление в 1930 году связи с руководителями организации правых на Северном Кавказе, вместе с которыми он якобы занимался вредительством и формированием повстанческого движения, являясь при этом агентом германской и японской разведок, которым систематически поставлял сведения об РККА. Из обвинительного заключения в текст приговора перекочевал без изменения и пункт о том, что в 1934 году Каширин вошел в состав военно-фашистского заговора и по заданию его лидеров Тухачевского и Гамарника занимался вредительской деятельностью в войсках СКВО и вербовкой новых заговорщиков.
Военная коллегия в составе В.В. Ульриха, А.М. Орлова и И.М. Зарянова по всем этим пунктам обвинения приговорила Н.Д. Каширина 14 июня 1938 года к расстрелу, что и было исполнено в тот же день. Пострадали и два его родных брата – Иван и Петр Каширины. Первый из них, многие годы проработавший в органах ВЧК-ОГПУ, накануне ареста исполнял должность начальника мобилизационного отдела наркомата лесной промышленности СССР, подвергся репрессиям гораздо раньше своего старшего брата. В сентябре 1937 года Иван Каширин по обвинению в принадлежности к антисоветской организации правых (Рыков, Бухарин. Томский) был приговорен к расстрелу. Петр Каширин, самый младший из братьев, подвергся аресту одновременно с Иваном – в начале июня 1937 года. Обвинен и осужден к смертной казни он был как руководитель подпольного штаба так называемой военно-казачьей организации правых, якобы существовавшей в Оренбурге, будучи, по версии следствия, завербован в нее старшим братом – командармом 2-го ранга Н.Д. Кашириным.
Жена командарма – Каширина Валентина Александровна, постановлением Особого совещания при НКВД СССР, как социально опасный элемент, в августе 1938 года была направлена в административную ссылку сроком на 5 лет в Казахстан. Его сын Владимир принимал участие в Великой Отечественной войне, был ранен. Награжден орденом Красной Звезды и медалями.
Н.Д. Каширин посмертно реабилитирован в сентябре 1956 года.
Одним из заслуженных и известных командиров высшего ранга, входивших в состав Специального судебного присутствия, являлся командарм 2-го ранга Павел Ефимович Дыбенко. Заслуженный в смысле наград и партийного стажа – кавалер 3 х орденов Красного Знамени, член партии большевиков с 1912 года, он был известен в стране, как председатель Центробалта накануне Октябрьской революции, как член первого Советского правительства – народный комиссар по морским делам. Определенную долю известности ему добавил и брак с Александрой Коллонтай, видным партийным и государственным деятелем послереволюционных лет, теоретиком женского движения. В первом советском правительстве она занимала пост наркома государственного призрения. Брак этот оказался непрочным и вскоре после гражданской войны окончательно распался.
В гражданскую войну Дыбенко командовал рядом дивизий, Крымской армией. После нее он работал в центральном аппарате наркомата по военным и морским делам, возглавляя Управление снабжений РККА, затем командовал Туркестанским фронтом и Приволжским военным округом. В мае 1937 года его перебросили на Ленинградский военный округ.
Аресту Дыбенко (28 февраля 1938 года) предшествовало снятие его с должности на основании постановления ЦК ВКП(б) и СНК СССР от 25 января того же года. В нем утверждалось, как доказанный факт, что:
«а) т. Дыбенко имел подозрительные связи с некоторыми американцами, которые оказались разведчиками, и недопустимо для честного советского гражданина использовал эти связи для получения пособия живущей в Америке своей сестре;
б) СНК СССР и ЦК ВКП(б) считают также заслуживающим серьезного внимания опубликованное в заграничной прессе сообщение о том, что т. Дыбенко является немецким шпионом. Хотя это сообщение опубликовано во враждебной белогвардейской прессе, тем не менее нельзя пройти мимо этого, так как одно такого же рода сообщение о бывшей провокаторской работе Шеболдаева при проверке оказалось правильным. (Б.П. Шеболдаев в 1937 году возглавлял Курский обком ВКП(б). Арестован в июне 1937 года, а в декабре того же года приговорен к расстрелу. – Н.Ч.);
в) т. Дыбенко вместо добросовестного выполнения своих обязанностей по руководству округом систематически пьянствовал, разложился в морально-бытовом отношении, чем давал очень плохой пример подчиненным.
Ввиду всего этого СНК СССР и ЦК ВКП(б) постановляют:
1. Считать невозможным дальнейшее оставление т. Дыбенко на работе в Красной Армии.
2. Снять т. Дыбенко с поста командующего Ленинградским военным округом и отозвать его в распоряжение ЦК ВКП(б).
3. Предложить т. Маленкову внести свои предложения о работе т. Дыбенко вне военного ведомства.
4. Настоящее постановление разослать всем членам ЦК ВКП(б) и командующим военными округами»[68].
Надо сказать, что в 1937–1938 годах не по всякому командующему войсками военного округа принимались подобные постановления. Чаще бывало по-другому: их арестовывали на какой-либо из станций недалеко от Москвы, предварительно вызвав в столицу якобы на служебное совещание. Расчет здесь был предельно прост: оторвать командующего от штаба и подчиненных ему войск с тем, чтобы он не смог каким-либо образом воспрепятствовать своему аресту. Именно так были арестованы командующий КВО командарм 1-го ранга И.Э. Якир, ХВО – командарм 2-го ранга И.Н. Дубовой. ЗабВО – командарм 2-го ранга М.Д. Великанов, Приморской группы войск ОКДВА – командарм 2-го ранга М.К. Левандовский и другие.
Следует отметить, что попытки отстранения Дыбенко от должности предпринимались и ранее. Одна из них относится к началу сентября 1938 года, когда в ходе маневров ЛВО была неудачно произведена выброска парашютного десанта. Тогда из-за неучета повышенной скорости ветра в районе десантирования погибло четыре и получили переломы конечностей и многочисленные ушибы тридцать восемь бойцов. Для расследования этого трагического случая нарком создал специальную комиссию. Однако, не дожидаясь ее результатов, на другой день после происшествия отстранил Дыбенко от руководства войсками округа.
По результатам расследования Ворошилов через десять дней издал другой приказ, в котором главными виновниками выступали командир 3 й авиадесантной бригады комбриг А.С. Зайцев и исполняющий обязанности командующего ВВС округа комдив С.В. Тестов. Оба они отстранялись от должности и отдавались под суд военного трибунала. В отношении же П.Е. Дыбенко и члена Военного совета округа комбрига М.П. Магера нарком обороны, во изменение своего предыдущего приказа, принял решение ограничиться дисциплинарным взысканием, объявив им обоим по строгому выговору с предупреждением[69].
Потрясенный содержанием постановления ЦК и СНК, Дыбенко 30 января 1938 года обратился к Сталину со страстным письмом, в котором решительно отвергал выдвинутые против него измышления. Нам сегодня мучительно больно читать, тем более трудно было Павлу Ефимовичу написать такие строки письма, в которых он вынужден униженно оправдываться за несовершенные преступления.
