Норман Стоун - Краткая история Турции

Но султанская семья продолжала тратить и тратить, ее финансы теперь зависели от американских банкиров в Галате и иностранных кредиторов, которые смогли получить очень выгодные условия. Этот период раннего оптимизма – султан Абдул-Азиз посетил Запад, его племянник Мурад очаровывал Париж, бесхитростный концерт турецкой музыки дали королеве Виктории в Хрустальном дворце – подошел к концу в начале 1870-х годов. В Вене случился финансовый крах, который через Германию распространился дальше, и займы перестали течь в Константинополь. В 1875 году было объявлено банкротство. Империя двинулась к финальному акту.

Часть седьмая

Конец империи

Почти целый век со дня Кючук-Кайнарджийского договора империя стояла перед огромным большим бедствием. Банкротство 1875 года заставило отвернуться от нее английских и французских держателей бонов, хотя, по правде говоря, они вели дела чрезмерно жестко: в итоге империя выплатила долг, в несколько раз превысив проценты, без оплаты («амортизации») основной суммы.

Но были и другие проблемы, еще хуже. Чтобы выплатить этот долг, правительство подняло налоги, и христиане начали мятеж. Он перекинулся на османский Крит, где греческие националисты рвались воссоединиться с материковой Грецией, хотя добрая треть местного населения была мусульманской. В 1866 году греки устроили резню. Затем в 1875 году против налогов восстали крестьяне Герцеговины – отчасти восстание было направлено против попыток уменьшить контрабанду табака, основного товара в этих областях. Это восстание распространилось в Сербию, а оттуда, в свою очередь, в земли болгар.

Тут оказались свои сложности. Средневековая Болгария представляла собой настоящую балканскую империю, протянувшись в Грецию и к Адриатике, но она пала перед турками, которые в результате стали управлять этими землями через греков, доминировавших в православной церкви. Когда сюда прибыли американские миссионеры, они приложили усилия для стандартизации образования и даже изобрели язык, на котором обучали людей грамоте; до того болгарская верхушка говорила по-гречески. В результате появился столь странный продукт, как болгарский национализм.

Однако ранее болгарским землям пришлось принять беженцев после прежних российских войн – это были татары и черкесы, исповедовавшие ислам и именуемые помаками. Они жили в Болгарии уже века и в целом имели добрые отношения со своими христианскими соседями. Во время второго Танзимата энергичный наместник Мидхат-паша[36] усовершенствовал управление Болгарией, создав здесь муниципальные службы, но отношения между черкесскими беженцами и местными болгарскими жителями были натянутыми – такими же, какие сложились у турок с армянами в Восточной Анатолии. При первых симптомах кризиса произошла резня христиан черкесами, которые испугались, что снова будут вынуждены отправляться в ссылку. До Британии дошли известия о происходящих «ужасах», и опять повторилась история с Хиосом.

Британские либералы по своей природе были разобщены, и это наглядно проявилось в ирландском вопросе, но их смог объединить в единое целое талантливый лидер. В их среде присутствовал один очень прочный элемент – протестантские диссентеры, которые не присоединились к официальной англиканской церкви. Это был именно тот сорт людей, которые очень настойчиво педалировали вопрос мусульманской жестокости против христиан. Знаменитый либеральный лидер Уильям Эверт Гладстон разразился тирадой против турок. Он заклеймил эту страну, и его слова вошли в историю: турки должны убираться со всеми своими констеблями (zaptiye) и жандармами (mudir) из провинций, которые они обезлюдели и осквернили.

Странным во всем этом было то, что Гладстон действительно знал о Балканах не понаслышке, ибо в период своей зарубежной деятельности управлял Ионическими островами, которые британцы оккупировали в 1815 году. Он не мог не знать, что проблемы не так просты. Кроме того, когда дело дошло до резни, болгары не были невинными овечками – факт, очень легко выявленный британским посольством в Константинополе, которое имело своих агентов в регионе. Посол Остин Генри Лэйрд даже возразил секретарю Форин Офиса лорду Солсбери, заявив, что Гладстон лжет. Это ни к чему не привело.

В итоге странное собрание истеричных священников и надменных профессоров английской истории, которые не знали ничего существенного о регионе, создало карикатурное мнение о турках как о людях, нежащихся в гаремах, курящих гашиш и похищающих девственниц. Причем, как указал А. Дж. П. Тейлор, эти люди получили очень хороший шанс заявить публичный протест по делу, лежащему вполне в пределах своей компетенции. Незадолго до того на Ямайке губернатор Эйр[37] нарушил закон, приказав повесить негров-мятежников; раздался протест людей, которые встали на путь борьбы с рабством – но люди, кричавшие об ужасах, творящихся в Болгарии, включая Гладстона, либо хранили молчание, либо поддержали действия губернатора. Его дружно осудили все самые известные личности того времени, за исключением Томаса Карлейля – Джон Стюарт Милль, Чарльз Дарвин, Томас Гексли.[38]

Сам Гладстон был записным моралистом, но его дневники, написанные в Греции, несут печать возбужденной фантазии, которой он мог управлять, даже будучи канцлером казначейства, применяя к себе слегка смягченную партийную дисциплину. Но не предчувствовала ли эта когорта негодующих диссидентов, что в течение одного-двух десятилетий их церкви станут почти пустыми, если они не найдут какой-то новый курс?

Как бы там ни было, турки снова оказались в позиции обороняющихся, способные только возмущаться в ответ. Они, как обычно, говорили, что ситуация не столь уж страшна и количество жертв преувеличено. В любом случае это было лишь начало.

В 1876 году русские почувствовали, что теперь они имеют шанс изменить мнение о себе, сложившееся после Крымской войны. На этот раз Британия не стала бы вмешиваться – даже лидер консерваторов лорд Солсбери списал Турцию со счетов и выступал за сотрудничество с Россией. Правда, в это время на Ближнем Востоке[39] были сильны австрийцы, и они, естественно, возмутились бы любой монополией русских. Но с ними тоже можно было уладить отношения обещанием каких-то земель на Западных Балканах и предложением доходной железной дороги до Салоник.

На фоне всех этих обстоятельств Абдул-Азиз был свергнут. Его наследника, молодого Мурада V (правил в 1876 году), представляли либеральным монархом и одним из самых ярких людей современной турецкой истории, а Мидхат-паша, боролся за введение конституции.[40] Это был реальный способ успокоить недовольство на Западе, и при драматических обстоятельствах она даже была объявлена на конференции Порты с европейскими державами. Как Европа может вмешиваться в дела османов, если империя вдруг превратилась в конституционное и парламентское государство?

Выборы действительно состоялись и парламент был созван. Конечно, многое осталось за кадром, и Мидхату пришлось прокладывать свой путь через внушительное сопротивление, вынуждавшее его союзников раз за разом доказывать, что «необходимая консультация» была найдена в Коране – с таким же успехом разводящийся мужчина мог бы давать своей бывшей жене советы по грудному вскармливанию. Возможно, сам Мидхат-паша был республиканцем, но выборы прежде всего давали мусульманам большинство, и это привлекало религиозных консерваторов: они получили бы свое исламское государство, а не безбожный Танзимат. Но в любом случае европейские державы отозвали своих послов в знак протеста против того, что они приняли за отказ от их условий – а русская армия переправилась через Дунай.

Целью России оставалось укрепление на юге, используя продвижение с двух сторон. С востока она наступала через Южный Кавказ, стремясь захватить крупную крепость Карс и утвердить свое присутствие в восточной Анатолии. Тут располагалась древняя Армения; ее провинция Ереван (примерная территория сегодняшней Армении) уже была основана русскими как аванпост христианства; многие мусульманские жители (в основном курды и азери – персидские тюрки) были изгнаны отсюда.

На Балканах располагался другой возможный русский союзник Болгария. После балканского мятежа 1875 года европейские силы попытались вынудить турок признать хотя бы частичную независимость Болгарии, и когда в этом было отказано, русские объявили Турции войну. Они успешно ее начали, но затем попытались пересечь Балканские горы возле крепости Плевна. И тут зимой 1877-78 года они наткнулись на одну из турецких истин: в обороне турецкие солдаты выказывают необыкновенную стойкость. Осман-паша стал героем момента, оказывая сопротивление русским атакам в течение нескольких месяцев, и этого оказалось достаточно, чтобы склонить весы общественного мнения в Британии на сторону турок. Умные люди в Британии решили, что важно защитить Индию от русского вторжения, а защита эта начиналась в Константинополе. В залив Бесика к югу от Трои, где имелась относительно защищенная от осенних штормов якорная стоянка, были посланы военные корабли. Позднее британские броненосцы вошли в Мраморное море. В любом случае османский флот обучался британскими офицерами и находился под командованием Хобарта-паши, который являлся здесь популярной фигурой. Все было готово к громадному столкновению – вероятно, оно могло достигнуть и крымских рубежей.