Борис Акунин - Часть Европы. История Российского государства. От истоков до монгольского нашествия
Подлинные события
Первые годы
Из всего этого собрания красочных легенд не так просто восстановить картину подлинных событий. Некоторые эпизоды безусловно вымышлены, другие сильно разукрашены или искажены, некоторые важные обстоятельства летописью не объяснены, а то и вовсе пропущены.
Попытаемся реконструировать то, что происходило – или скорее всего происходило – на самом деле.
Во-первых, сразу оговоримся, что наша княгиня – не та Ольга, которую летопись в 903 году выдает замуж за Игоря. Прекрасная и не по летам мудрая «девушка с веслом» из жития никак не могла родить Святослава в 942 году и быть объектом брачного вожделения для князя Мала в 945-м, а еще десятилетие спустя – для византийского императора. Автор «Жития святой Ольги», рассказывая историю ее замужества, простодушно пишет в XVI веке: «И аз многогрешьныи и грубыи сия написах от многих и неложных сведетелеи слышах», но какие могут быть «неложные свидетели» шестьсот лет спустя?
Есть, правда, версия, по которой Ольга приходилась Святославу не матерью, а бабушкой, однако резоннее всё же предположить, что у Игоря (если это один и тот же Игорь) в разные периоды жизни были жены-тезки. Нельзя забывать о том, что в языческие времена у князя могло быть одновременно несколько супруг (Иоакимовский список «Повести временных лет» впрямую говорит о многоженстве Игоря). Но Ольга, фигурирующая в тексте русско-византийского договора 944 года, это несомненно уже наша Ольга.
Вероятней всего, происходила она не из славянского, а из варяжского рода, и до крещения ее звали «Хельга». Год рождения этой женщины нам неизвестен, но в 945 году она была еще молода, поскольку ее сыну (очевидно старшему или единственному) исполнилось всего три года. То, что в 968 году в послании Святославу она называет себя «стары суща», не обязательно означает старость в современном смысле. В те времена пятидесятилетняя, даже сорокапятилетняя женщина, особенно имеющая внуков, могла считаться старой. (Почти тысячелетие спустя главная героиня романа Горького «Мать» называет себя «старухой», а ей всего сорок лет).
С преданием о вдовьей мести еще Карамзин, сначала добросовестно его пересказав, расправляется решительным образом: «Истинное происшествие, отделенное от баснословных обстоятельств, состоит, кажется, единственно в том, что Ольга умертвила в Киеве Послов Древлянских, которые думали, может быть, оправдаться в убиении Игоря; оружием снова покорила сей народ, наказала виновных граждан Коростена». Так оно, вероятно, и было. Невозможно поверить, что княгиня могла заманить древлян в ловушку три раза подряд. Расстояние от Киева до древлянских владений составляло всего два-три дня пути, так что известие об ужасной смерти первого посольства непременно должно было дойти до древлянской столицы.
История про птиц тоже и фантастична, и неоригинальна. Точно такое же предание содержится в исландской «Младшей Эдде». Очевидно, летопись почерпнула историю о сожжении города птицами из скальдической традиции.
Не вызывает сомнения лишь то, что после смуты, вызванной убийством мужа, Ольга отомстила древлянам, приведя их к полной покорности. Без этого ей не удалось бы утвердиться на киевском престоле, сохранить целостность державы и заставить дружину повиноваться. С точки зрения современников (да и летописца, не столь отдаленного от них по времени), жестокость Ольги не бросала на нее ни малейшей тени – совсем наоборот. Она поступила похвально, даже восхитительно как с варяжской, так и со славянской точки зрения: во времена, когда закона еще не было, а существовал лишь обычай, смерть мужа требовала отмщения. Это был высоконравственный поступок, и ранние русские отцы церкви препятствий к канонизации в нем не видели.
После подробного (и вполне сказочного) рассказа о «древлянской мести» летопись сообщает: «…В лето 6455 (947 г.) иде Олга Новугороду. И устави по Мьсте погосты и дань, и по Лузе погосты и дань, и оброкы; и ловища ея суть по всей земли, и знамения, и места, и погосты». Короткое, изложенное между делом, безо всякой заинтересованности событие, между тем, является главным деянием Ольгиного княжения, ее самым существенным вкладом в развитие киевского государства.
По сути дела, великая княгиня осуществила масштабную административно-экономическую реформу, коренным образом изменила систему сбора налогов. Трагический опыт Игоря продемонстрировал, что метод княжьего «полюдья» громоздок и опасен. Князь должен был лично тратить по полгода на сбор дани, таскать за собой по рекам и лесам всё разрастающийся обоз, да еще и рисковать своей жизнью.
«Погосты», которые повсюду учредила Ольга, были чем-то вроде укрепленных районных центров, где находились «тиуны», представители центральной власти. Дань, размеры которой княгиня твердо установила во избежание будущих недоразумений, отныне собирал тиун. Если княгиня совершала объезд страны, теперь у нее были безопасные пункты для остановки. Вокруг «погостов» появились «села» – деревни, где жили «смерды», то есть крестьяне, находившиеся в личной зависимости от Ольги; местным властям запрещалось их «мучить».
Кроме того, Ольга закрепила за собой «ловища» (охотничьи угодья) и «становища» (места стоянок). Она вообще была очень озабочена отделением своего личного имущества от общегосударственного. Это дало великим князьям возможность свободнее распоряжаться средствами, но в то же время заложило под централизованное государство мину замедленного действия: со временем деление страны на «великокняжеские» и «невеликокняжеские» участки станет одной из причин распада Киевской Руси. Однако на ближайшие сто лет Ольга обеспечила своему роду и могущество, и богатство.
По завершении большого турне 947 года, говорит летопись, великая княгиня «възвратися к сыну своему в Киев и пребываше с ним в любви».
Наступил период мира и спокойствия.
Крещение Ольги
С крещением Ольги ясно только одно: оно действительно произошло. Всё остальное под вопросом.
К середине Х века христианство уже давно не являлось на Руси религией экзотической или новой. Многие киевляне как славянского, так и варяжского происхождения, веровали в Иисуса. Хотя по церковной версии первым проповедником Христовой веры на Руси был апостол Андрей, на самом деле никто не знает, кто и когда начал распространять в днепровских краях Слово Божье. Очень возможно, что это были варяги, возвращавшиеся после поездки в Царьград. Еще во времена Аскольда и Дира, по свидетельству патриарха Фотия, какие-то послы русов приняли крещение.
Если в договоре Олега с византийцами (911 г.) русские еще не клянутся крестом, то в договоре 945 года часть переговорщиков присягает уже именем не Перуна, а Христа, причем написано, что в Киеве имеется соборная (то есть главная, а стало быть, не единственная) церковь Илии Пророка.
Неизвестно и когда именно у нас вошла в употребление славянская грамота, изобретенная в середине IX века греческими книжниками Константином (в схиме Кириллом) и Мефодием для перевода на славянский язык Священного Писания.
Непохоже, чтобы Ольга приняла христианство во время своей встречи с базилевсом. Описание аудиенции сохранилось во всех подробностях, я о ней расскажу чуть ниже. Там ни словом не упомянуто об обращении русской княгини, хотя такой важный религиозно-политический акт наверняка был бы отмечен. Кроме того, в тексте упомянут некий «поп Григорий», сопровождающий Ольгу, из чего резонно предположить, что она уже была к тому времени христианкой и прибыла к императорскому двору в сопровождении духовника.
Возможно, княгиня приняла христианство просто по зову сердца. Историка религии, вероятно, более всего интересовали бы сугубо духовные мотивы такого поступка, но меня занимает история государства, поэтому остановлюсь на возможных политических причинах этого деяния.
Людям той эпохи представлялось неоспоримым, что чем сильнее бог, покровительствующий народу, тем сильнее и сам народ. В Х веке самой могущественной державой известного Ольге мира была Византия. Иисус Христос лучше заботился о своих чадах, чем Перун.
Кроме того, всякий правитель крепнущей, структурно усложняющейся страны рано или поздно начинал сознавать необходимость государственной религии – причем именно монотеистической, ибо единобожие логически обосновывало такую же единовластную иерархию земной власти.
Мы помним, что хазарский каган, поколебавшись между другими конфессиями, выбрал иудаизм. Такие же колебания будут одолевать и внука Ольги великого князя Владимира. Не исключено, что в пользу «греческой веры» его склонили воспоминания о бабушке-христианке, близ которой он вырос.
Ольга и Византия
Историки спорят, сколько раз и когда Ольга ездила в Константинополь. Называют три разные даты. Вероятней всего, великокняжеское посольство все же состоялось только единожды и не в год, упомянутый в «Повести временных лет» (955), а в 957 г. Дело в том, что сохранился трактат Константина Багрянородного, посвященный придворному церемониалу, и там подробно описаны аудиенции, данные архонтиссе (княгине) «Эльге Росене». Год не указан, но обозначены числа: среда 9 сентября и воскресенье 18 октября. Такое сочетание подходит для 946 и 957 годов, однако первая дата исключается – в то время Ольге, занятой усмирением древлян и укреплением власти, было не до дальних путешествий.
