Борис Акунин - Часть Европы (с иллюстрациями)

Однажды юный княжич Игорь, охотясь на Псковщине, хотел переплыть реку и подозвал к берегу лодку. «Когда же во время плавания взглянул на лицо гребца, узнал Игорь в мнимом юноше красную девицу, и страстью воспламенилось сердце князя, — пересказывает старинное повествование религиозный автор XIX века камергер А.Н.Муравьев, — но старческий разум дан был сей юной деве и целомудренным словом удержала она страстный порыв своего князя».

Игорь «говорил с нею, узнал ее разум, скромность и предпочел сию любезную сельскую девицу всем другим невестам. Обыкновения и нравы тогдашних времен, конечно, дозволяли Князю искать для себя супругу в самом низком состоянии людей, ибо красота уважалась более знаменитого рода; но мы не можем ручаться за истину предания, неизвестного нашему древнему Летописцу», — не без скепсиса поддерживает житийную версию менее восторженный Карамзин.

Княжич пожелал жениться на простолюдинке, пленившей его красой и умом. Олег на это, как ни странно, согласился и в знак особенного расположения даже пожаловал невесту своим именем, после чего новонареченная Ольга «оставила легкое весло малой ладьи своей, чтобы взяться впоследствии за кормило государственное» (Муравьев).

Первая месть древлянам (Ф. Бруни)

Подвергнув великого князя позорной казни, древляне вообразили, что одержали победу над Киевом. Там осталась вдовица с маленьким сыном. Бояться слабую женщину было нечего. Древлянский князь Мал отправил к Ольге посольство с предложением выйти за него замуж — согласно древнему обычаю, женщина побежденного врага доставалась триумфатору.

Двадцать послов приплыли в Киев на ладье, явились к вдове. Она их учтиво приветствовала: «Добре, гостье, приидоша?» и спросила, зачем-де явились. Звать тебя замуж за нашего князя, ответствовали послы. «Любезна мне речь ваша, — мужа моего мне уже не воскресить, — сказала на это Ольга. — Но хочу воздать вам завтра честь перед людьми своими; ныне же идите к своей ладье и ложитесь в ладью, величаясь, а утром я пошлю за вами, а вы говорите: «Не едем на конях, ни пеши не пойдем, но понесите нас в ладье», — и вознесут вас в ладье».

Обрадовавшись, послы так и сделали. Наутро потребовали, чтобы киевляне несли их к терему прямо в ладье.

Там, во дворе, за ночь выкопали большую яму, куда ладью с глупыми древлянами и бросили.

«И приникши Олга и рече имъ: «Добьра ли вы честь?» Они же ркоша: «Пуще ны Игоревы смерти». После чего несчастных засыпали землей, похоронив живьем.

Но это было только начало мести.

Ольга послала к древлянам сказать, чтобы прислали других послов, из самых лучших мужей, «чтобы с великой честью пойти за вашего князя, иначе не пустят меня киевские люди».

Прибыло новое посольство, из первых старейшин древлянского края. Их Ольга тоже приняла с почетом, велела растопить баню, где послов заперли и сожгли.

Сразу после этого, пока весть о казнях не достигла врагов, княгиня передала, что сама отправляется к ним: «Готовьте меды, хочу справить тризну по убитому мужу».

Чтобы не вызвать подозрений, Ольга взяла с собой небольшую дружину. Насыпали погребальный холм, стали поминать Игоря. Когда древляне спросили про своих послов, княгиня ответила, что они скоро прибудут вместе с остальной дружиной. Подождав, пока хозяева перепьются, вдова приказала всех их изрубить. Летопись утверждает, что было убито пять тысяч человек.

После этого всё еще не насытившаяся местью Ольга вернулась в Киев и стала готовиться к большому походу. На следующий год она явилась уже с сильной ратью, нанесла древлянам поражение и разорила их землю, однако главный город Искоростень взять не смогла. Древляне уже поняли, что пощады им не будет, и стояли насмерть.

В конце концов Ольга объявила, что больше мстить не хочет, и попросила уплатить символическую дань: по три голубя и три воробья с каждого двора. Осажденные обрадовались, наловили птиц, принесли в киевский лагерь. Ночью воины Ольги привязали голубям и воробьям к хвосту по клоку пылающей пакли. Птицы полетели домой и подожгли город во множестве мест, так что гасить пожар было невозможно. Тут дружинники без труда ворвались за стены и устроили бойню.

«Вот как отомстила Ольга, как добрая и верная жена, за смерть своего мужа, — хвалит святую Ольгу придворный историк Нечволодов. — И за эту жестокую месть, которую она совершила с такой хитростью и мудростью, народ прозвал свою княгиню мудрейшей от человек».

В наказание за бунт княгиня обложила древлян очень тяжелой данью, две трети которой предназначались государству, и треть — в личную казну Ольги.

Неспокойное племя, долго противившееся гегемонии Киева, наконец было приведено к полной покорности.

Четвертая месть (Радзивилловская летопись)

Крещение княгини Ольги (И. Акимов)

Православная церковь канонизировала Ольгу, конечно, не за изуверское истребление древлян, а за то, что она первой из русских монархов приняла христианство.

История об обращении княгини в христианскую веру подается преданием в виде сказки о том, как Ольга самого цесаря перехитрила.

Явилась-де она в Царьград, а император, «видев ю добру сущю лицем и смыслену велми», воспылал к ней страстью и сказал: «Подобна еси царствовати в городе сем с нами» — то есть, предложил стать его императрицей. Ольга ему отвечает: «Аз погана есмь, да аще мя хощеши крестити, то крести мя сам, аще ли — то не кресщюся». Наивный цесарь ее покрестил (то есть стал ее крестным отцом) и дал христианское имя Елена, в честь матери первого христианского императора Константина. Потом снова стал подступаться с матримониальными намерениями. Тут Ольга его и сразила: «Как же ты на мне женишься, если ты мой крестный отец? У христиан так не заведено». И воскликнул император: «Переклюка (перехитрила) мя, Олга!».

Главную изюминку сказания опять-таки составляют «остроумие» Ольги и ее желанность-недоступность для чужих властителей — теперь уже не для древлянского князя, а для величайшего из государей.

Сюжетная основа легенды несомненно почерпнута летописцем из фольклора, но, будучи монахом, он присовокупил некоторое количество благочестивых рассуждений. Ольга первоначально решает принять крещение, чтобы избавиться от притязаний цесаря, однако, получив наущение от патриарха, «стояше, аки губа (губка) напояема, внимающи ученью», «просвещена же бывши, радовашеся душею и телом», то есть уверовала в Христа истинным, а не показным образом.

Подвиг молодого киевлянина (А. Иванов)

Еще одно предание, вполне правдоподобное, относится к последним годам жизни княгини, когда ее сын Святослав ходил походами в чужие земли, а мать оставлял править Киевом.

Летописец пишет, что в 968 году печенеги, «бещисленое множьство», впервые (на самом деле во второй раз, через полвека после попытки 915 года) подошли к Киеву и осадили его. Дружина ушла со Святославом, людей у Ольги, опекавшей малолетних внуков, было немного. На той стороне Днепра стоял с небольшим отрядом русский воевода Претич, но не решался прийти на подмогу из-за слишком очевидного неравенства сил. Однако вся надежда осажденных была только на Претича. Требовалось побудить его к решительным действиям. Но как это сделать, если город плотно обложен печенегами?

Один храбрый отрок вызвался передать послание. Он знал печенежский язык, поэтому смог пройти через вражеский лагерь, делая вид, будто ищет отвязавшегося коня. Дойдя до берега, кинулся вплавь. Печенеги стреляли из луков, но не попали. «Аще не подъступите заутра рано под город, предатися имуть людье печенегом», — сказал гонец воеводе. Претич испугался, что Святослав ему не простит, если его мать и сыновья попадут в печенежский плен, и решил попытаться вывезти княжеское семейство из Киева.

Однако вышло еще лучше. Увидев приближающиеся ладьи, печенеги вообразили, что это возвращается Святослав, и отступили от города. Потом, правда, поняли, что воинов немного, и стали выяснять, князь это или нет. Претич ответил, что он возглавляет передовой отряд, а Святослав идет следом. Хан заключил перемирие, но все равно не ушел — встал неподалеку станом, очевидно, решив посмотреть, велика ли у князя армия.

Снятие осады позволило Ольге отправить гонца к сыну. «Ты, княже, чюжей земли ищешь и блюдешь, а своея ся лишив: мале бо нас не възяша печенези, и матерь твою и детий твоих. Аще не придеши, ни оборониши нас, да пакы възмуть. Аще ти не жаль отьчины своея, и матерь, стары суща, и дети своих?».