Борис Акунин - Между Азией и Европой. История Российского государства. От Ивана III до Бориса Годунова
Василий III Иванович в жизни
Дела частные
Еще одно характерное отличие заурядного (и тем более скверного) правителя от правителя выдающегося проявляется в соотношении личных интересов с государственными. Первые русские самодержцы, кажется, и не проводили границы между первым и вторым, рассматривая страну как свое частное хозяйство, однако лидер истинно масштабный, каким был Иван Третий, всегда подчинял частно-семейные интересы потребностям «большой семьи», то есть державы. Его сын, как мы увидим, обычно поступал противоположным образом. Личное, семейное для него значило больше, чем государственное.
Поэтому с обстоятельств его частной жизни мы и начнем – они помогут лучше понять подоплеку многих политических событий.
Великая княгиня Софья Фоминишна родила долгожданного сына после нескольких дочерей 25 марта 1479 года. По древнему княжескому обычаю (кажется, в последний раз) мальчик получил два имени: Гавриила, которым никогда не звался, и Василия – в честь деда.
Портретов на Руси в ту эпоху не писали (вернее сказать, они были условны и к сходству с оригиналом не стремились), поэтому о внешности Василия Ивановича мы имеем еще меньше сведений, чем о внешности его отца – про того хоть известно, что он был высок и сильно сутул. Должно быть, ничего примечательного в облике великого князя не было, иначе дотошный императорский посол Сигизмунд фон Герберштейн, не поленившийся описать даже лицо митрополита, непременно отметил бы что-нибудь особенное во внешности московского властителя. Приходится довольствоваться портретом, который из скудных сведений собрал Карамзин: «Василий имел наружность благородную, стан величественный, лицо миловидное, взор проницательный, но не строгий».
Таким он выглядит и на этой иконе, но иконы, как известно, к портретному сходству не стремились
У Василия, как и у отца, имелись братья, тоже доставившие ему немало хлопот. Иван III, невзирая на печальный опыт внутрисемейных раздоров, все же не мог оставить младших сыновей без наследства – это было бы вопиющим нарушением традиций. Поэтому, дав им в духовной наставление беспрекословно повиноваться новому государю («вы, дети мои, – Юрий, Димитрий, Семен и Андрей, держите моего сына Василия, а своего брата старшего вместо меня, своего отца, и слушайте его во всем») и завещав ему львиную долю земель и городов, примерно четверть страны умирающий все же выделил в частное владение остальным. Удельные княжества, которые с таким трудом искоренял Иван, восстановились.
Василий явно тяготился этой данью старинным обычаям и всю жизнь относился к братьям с сугубой подозрительностью.
Все они были размещены недалеко от Москвы, под присмотром: Юрий Иванович в Дмитрове, Дмитрий Иванович – в Угличе, Семен Иванович – в Калуге, Андрею Ивановичу достались Старица и Волоколамск.
Жениться им не позволялось, потому что владения каждого при отсутствии законных детей должны были отойти в государеву казну. (Таким образом удельные княжества братьев мало чем отличались от поместного жалованья, да еще отягощенного унизительным запретом на брак.) Обзавестись семьей удалось лишь самому младшему, Андрею Старицкому – да и то в пожилом уже возрасте, после того как у Василия родился наследник. Остальные братья так и умерли холостыми.
Каждого князя постоянно окружали шпионы и соглядатаи, докладывавшие в Москву о всякой мелочи. И эта предосторожность не была излишней. По меньше мере двое братьев, Юрий Дмитровский и Семен Калужский, в разное время едва не сбежали в Литву, к заклятым врагам, что было бы для государства тяжелейшим ударом, тем более что Юрий в то время являлся наследником престола. Только осведомленность об этих планах позволила Василию принять своевременные меры. Особенно опасен был Семен Иванович, небездарный полководец. Известно, что в 1510 году государь своей волей переменил ему весь состав двора, то есть фактически поместил под тотальный надзор, да и ранняя смерть Семена современникам казалась подозрительной – не отравлен ли?
Не менее тягостной проблемой, обострявшей болезненность отношений с братьями и висевшей над Василием вплоть до поздних лет, было отсутствие прямого наследника. В отличие от отца, щедро наделенного потомством, Василий Иванович очень долгое время оставался бездетен, притом что женили его молодым.
Роль ревностного оберегателя православия, которую взял на себя объединитель Руси великий князь Иван Васильевич, сильно ограничила матримониальный выбор. Сам государь нашел себе византийскую принцессу-эмигрантку, которая сделала вид, что никогда не переходила в католичество; старшему сыну с трудом сыскал дочь православного валашского господаря. Православных девиц венценосного статуса в Европе больше не оставалось. Подходящей невесты для Василия отец подобрать не сумел.
Сам-то Иван, будучи прагматиком, пожалуй, согласился бы ради политических выгод и на брачный союз с инославным домом, как он сделал, отдав дочь за католика Александра, но когда великий князь попробовал сосватать за наследника дочь датско-шведского короля Ганса, своего союзника, то получил отказ: принцессу не отдали за «схизматика». В конце концов, чувствуя приближение смерти и торопясь женить наследника, Иван III решил: раз нет родовитой невесты, пускай будет красивая и здоровая. Затеяли смотр, куда свезли множество девушек, причем не только из высшей знати – для великого государя все подданные теперь были одинаковы. В оправдание неслыханному событию сослались на византийскую историю: василевсы, не считая чужеземных царей ровней, часто выбирали себе жен на такого рода «конкурсах красоты».
Сначала был произведен отсев по внешней привлекательности. Потом повивальные бабки, гинекологи той эпохи, произвели еще один отбор, оставив только кандидаток, обладавших хорошими природными данными для деторождения. Окончательный выбор, видимо, сделал сам государь. Он велел сыну жениться на девице Соломонии Сабуровой, представительнице весьма скромного рода. Ей было пятнадцать лет, жениху – двадцать шесть. Произошло это в 1505 году. Карамзин высказывает правдоподобное предположение, что скупой Иван нарочно взял сыну жену похудородней, «чтобы иметь более способов наградить родственников невестки без излишней щедрости». С этого времени у московских государей войдет в обычай выбирать жен из собственных подданных, и часто – после обстоятельных смотрин.
Великокняжеских, а затем царских дочерей в редких случаях выдавали за кого-то из приближенных, но чаще они оставались старыми девами или стриглись в монахини.
Однако несмотря на придирчивый отбор по физическим параметрам и в первую очередь по потенциальной «плодоносности», брак Василия Ивановича потомства не дал. Не помогли ни дары храмам, ни паломничества к святыням, ни знахари с ведуньями.
При самодержавной системе правления эта сугубо семейная проблема превратилась в государственную и была чревата серьезным кризисом. Пассивный Василий так, вероятно, и молился бы о чуде до самой смерти и трон перешел бы к брату Юрию, но вдруг с великим князем произошло вполне обычное событие, которое тем не менее имело большие исторические последствия: уже пожилой, сорокашестилетний монарх влюбился. Его сердце покорила юная Елена Глинская, племянница литовского православного магната-перебежчика, о котором речь впереди. Дабы понравиться красавице, Василий Иванович совершил поступок неслыханной экстравагантности: на западный манер обрил бороду, украшение истинно православного человека.
Выбор великокняжеской невесты. И. Репин
На картине К. Лебедева мы видим Василия III без бороды
Должно быть, Елена разительно отличалась от русских княжон и боярышень, выросших в запертом тереме. Литовка была образованна, независима и по-европейски воспитанна. Карамзин высказывает следующее непатриотичное соображение: «Может быть, не одна красота невесты решила выбор; может быть, Елена, воспитанная в знатном Владетельном доме и в обычаях Немецких, коими славился ее дядя, Михаил, имела более приятности в уме, нежели тогдашние юные Россиянки, научаемые единственно целомудрию и кротким, смиренным добродетелям их пола».
И тут же пошли разговоры о том, что с бесплодной Соломонией надо развестись, чтобы держава не осталась без наследника. Угодливые бояре были за, говоря, что «неплодную смоковницу посекают и измещут из винограда», но высшее духовенство сомневалось. Прежде московские государи никогда не разводились. Артачилась и Соломония, не хотела идти в монастырь.
