Реформация - Уильям Джеймс Дюрант
Но 10 июля до Лондона дошли новости о том, что Мария провозгласила себя королевой, что северные дворяне стекаются на ее поддержку и что их войска идут на столицу. Нортумберленд спешно собрал все возможные войска и повел их на битву. В Бэри солдаты заявили ему, что больше не сделают ни шагу против своего законного государя. В довершение своих преступлений Нортумберленд послал своего брата с золотом и драгоценностями, а также с обещанием отдать Кале и Гиень, чтобы подкупить Генриха II Французского для вторжения в Англию. Тайный совет узнал об этой миссии, перехватил ее и объявил о верности Марии. Герцог Саффолк пришел в комнату Джейн и сообщил ей, что ее десятидневное правление окончено. Она обрадовалась этой новости и невинно спросила, может ли она теперь отправиться домой; но Совет, поклявшийся служить ей, приказал заточить ее в Тауэр. Вскоре Нортумберленд тоже стал узником, моля о помиловании, но ожидая смерти. Совет послал глашатаев, чтобы провозгласить Марию Тюдор королевой. Англия встретила эту весть с диким ликованием. Всю ту летнюю ночь звонили колокола и пылали костры. Люди выносили столы и еду, устраивали пикники и танцевали на улицах.
Казалось, нация сожалеет о Реформации и с тоской смотрит на прошлое, которое теперь можно идеализировать, поскольку оно не может вернуться. И действительно, Реформация показала Англии лишь свою самую горькую сторону: не освобождение от догм, инквизиции и тирании, а их усиление; не распространение просвещения, а разорение университетов и закрытие сотен школ; не увеличение доброты, а почти конец благотворительности и карт-бланш для жадности; не уменьшение бедности, а такое безжалостное измельчение бедных, какого Англия не знала уже много веков — возможно, никогда не знала.21 Почти любая перемена была бы желанной, лишь бы устранить Нортумберленда и его команду. А бедная принцесса Мария, завоевавшая тайную любовь Англии своим терпением в течение двадцати двух лет унижений, — несомненно, эта наказанная женщина станет нежной королевой.
III. НЕЖНАЯ КОРОЛЕВА: 1553–54 ГГ
Чтобы понять ее, мы должны были прожить вместе с ней трагическую юность, в течение которой она почти никогда не вкушала счастья. Ей не исполнилось и двух лет (1518), когда отец завел любовницу и пренебрег горюющей матерью; восьми — когда он попросил аннулировать его брак; пятнадцати — когда родители расстались, и мать с дочерью отправились в отдельное изгнание. Даже когда мать умирала, дочери было запрещено приходить к ней.22 После рождения Елизаветы (1533) Мария была объявлена бастардом и лишена титула принцессы. Императорский посол опасался, что Анна Болейн будет добиваться смерти соперницы своей дочери за трон. Когда Елизавету перевезли в Хэтфилд, Мария была вынуждена отправиться туда прислуживать ей и жить в «худшей комнате дома».23 Слуг у нее отобрали, заменив их другими, подчиненными мисс Шелтон из Хэтфилда, которая, напомнив ей, что она бастард, сказала: «Будь я на месте короля, я бы выгнала тебя из королевского дома за твое непослушание», и сообщила ей, что Генрих выразил намерение обезглавить ее.24 Всю ту первую зиму в Хэтфилде (1534) Мария была больна, ее нервы были расшатаны оскорблениями и страхом, ее тело и душа невольно были близки к смерти. Затем король смилостивился и пощадил ее случайными ласками, и на всю оставшуюся часть царствования ее положение облегчилось. Но в качестве платы за эту нелегкую милость от нее потребовали подписать признание церковного верховенства Генриха, «кровосмесительного брака» ее матери и ее собственного незаконнорожденного происхождения.25
Эти переживания навсегда затронули ее нервную систему; «она страдала от сердечных жалоб». 26 и оставалась в слабом здоровье до конца жизни. К ней вернулось мужество, когда под протекторатом Сомерсета парламент объявил ее наследницей престола. Поскольку ее католическая вера, воспитанная в детстве с испанским пылом и укрепленная живыми и предсмертными увещеваниями матери, была драгоценной поддержкой в ее горестях, она отказалась от нее, когда оказалась на краю власти; и когда Совет короля приказал ей прекратить слушать мессу в своих покоях (1549), она не послушалась. Сомерсет потворствовал ее сопротивлению; но Сомерсет пал, ее брат-король утвердил приказ, а трое ее слуг за его игнорирование были отправлены в Тауэр (1551). У нее отобрали капеллана, который читал для нее мессу, и она в конце концов согласилась отказаться от любимого ритуала. Сломленная духом, она умоляла императорского посла устроить ей побег на континент. Осторожный император отказался санкционировать этот план, и он провалился.
Наконец наступил момент ее триумфа, когда Нортумберленд не смог найти ни одного человека, который бы сражался против нее, а те, кто пришел с оружием в руках поддержать ее дело, не просили платы, но принесли свои собственные припасы и предложили свои личные состояния для финансирования кампании. Когда она въехала в Лондон в качестве королевы (3 августа 1553 года), даже этот полупротестантский город почти единодушно поднялся, чтобы приветствовать ее. Принцесса Елизавета неуверенно вышла навстречу ей у городских ворот, гадая, не будет ли Мария возлагать на нее обиды, нанесенные именем Елизаветы; но Мария встретила ее теплыми объятиями и расцеловала всех дам в свите своей сводной сестры. Англия была так же счастлива, как и тогда, когда Генрих VIII, молодой, красивый и великодушный, взошел на трон.
Мэри было уже тридцать семь, и бессердечное время уже успело начертать на ее лице предзнаменования упадка сил. Нечасто ей доводилось прожить целый год без серьезных заболеваний. Ее мучили водянка, несварение желудка, изматывающие головные боли; ей делали многократные кровопускания, от которых она становилась нервной и бледной. Рецидивирующая аменорея временами ввергала ее в истерическое горе от страха, что она никогда не сможет выносить ребенка.27 Теперь ее тело было худым и хрупким, лоб изборожден морщинами, в рыжеватых волосах пробивалась седина, глаза были настолько слабыми, что она могла читать, только прижимая страницу к лицу. Черты лица у нее были простые, почти мужские; голос глубокий, как у мужчины; жизнь наделила ее всеми слабостями и ни одной прелестью женственности. У нее были кое-какие женские способности: она терпеливо вязала, искусно вышивала и
