Петр Столыпин. Последний русский дворянин - Сергей Валерьевич Кисин
Погибли и сами террористы. Как значилось в полицейском протоколе, от них остались «ноги с частью живота бывши в жандармских брюках».
Вендетта по-столыпински
Семью премьера на царском катере срочно перевезли из разрушенной дачи на Фонтанку, в официальную резиденцию МВД (там же жили в свое время Сипягин, Плеве и ряд министров). Катер медленно шел под мостами, через которые слонялись толпы с красными флагами. Восьмилетняя (не раненая) дочь Сашенька в испуге спряталась от них под скамейку. Стоящий на носу железный Столыпин сказал дочерям: «Когда в нас стреляют, дети, прятаться нельзя».
После этого он созвал чрезвычайное заседание Совета министров, окончившееся лишь в два часа утра. На нем еще не пришедший в себя премьер (метался между правительством и лечебницей Калмейера) заявил членам кабинета, что данное покушение не может оказать ни малейшего влияния на направление его политики. Программа остается неизменной – безжалостное подавление беспорядков, терактов, проведение реформ, решение аграрного вопроса. По его мнению, реакционеры могут воспользоваться ситуацией и склонить царя к объявлению диктатуры и отмене Манифеста, чему он будет всячески противиться вплоть до отставки. Как терроризм, так и диктатура крайне опасны – непременно появится соблазн залить страну кровью «на всякий случай», вплоть до сведения личных счетов, что будет означать лишь путь к анархии. Тем более что в окружении монарха полно людей, «патронов не жалеющих». В то же время, подчеркнул Столыпин, меры, и самые решительные, для наведения порядка в стране будут приняты незамедлительно. Кабинет министров единогласно поддержал премьера. Редкое единодушие, необычное для представителей столь различных взглядов (даже «реакционеры» Шванебах и Щегловитов были за). По утверждению Коковцова, после теракта произошла резкая «перемена в отношении к нему не только двора, широких кругов петербургского общества, но и всего состава Совета министров, и, в особенности, его ближайшего окружения по Министерству внутренних дел…». Не было бы счастья…
Зато подобные проявления чувств отнюдь не касались левой печати. Оппозиционные газеты вышли со статьями, в которых содержался абсолютно циничный совет премьер-министру: «Уходите, пожалуйста. Благодарите Бога, что вы остались целы, но уходите. Примите в соображение, что убить хотели вас. Вас не убили, а потому сделайте так, что вас как бы убили»…
С заседания правительства Столыпин ночью рванул в лечебницу. Сын чувствовал себя относительно нормально. Наташа была тяжела. Врачи объявили, что они не видят возможности спасти дочь, не ампутировав обе ноги. Приехавший лейб-хирург Евгений Павлов подтвердил мнение своих коллег. Однако Столыпин упросил врачей подождать с ампутацией до утра, надеялся на чудо. «Он так верил в Бога, – говорили люди, близко его знавшие, – что дай Господи так верить служителям алтаря».
Иногда чудеса все же происходят. Утром медики пришли к выводу, что ноги можно попытаться спасти несколькими сложными операциями. К консилиуму присоединился заведующий женским хирургическим отделением Обуховской больницы профессор Иван Греков (из донских казаков), взявшийся лично участвовать в операциях.
«Страдала Наташа первое время ужасно, – пишет Мария Бок. – Первые дни бедная девочка почти все время была без сознания и лежала с вертикально подвязанными к потолку ногами. Она то тихо бредила, быстро, быстро повторяя какие-то бессвязные фразы о Колноберже, о цветах и о том, что у нее нет ног, то стонала и плакала».
Только после двух операций и долгого двухлетнего лечения ее смогли поставить на ноги. Спохватившийся Николай II предложил премьеру деньги на лечение – причем, вероятно, от волнения и неловкости настолько косноязычно пролепетал, как какую-то милостыню подавал. Столыпин отпрянул в ужасе: «Ваше величество, я не продаю кровь своих детей». Он не нищий, и это – его личное дело и личная вендетта. Взрыв на Аптекарском острове – вызов лично Петру Столыпину, его проверка на прочность как человека, как отца, как мужчины. Второй человек в империи вызов принял.
Премьер вызвал к себе начальника Петербургского охранного отделения полковника Александра Герасимова и, как глава МВД, потребовал наконец не оправданий, а конкретных объяснений.
Полковник, лично курировавший Евно Азефа и через него деятельность Боевой организации эсеров, божился, что это дело рук «чужих». Честью поклялся в ближайшее время представить подробный доклад о бомбистах.
Следует заметить, что его высокоблагородие для своей антитеррористической работы избрал весьма спорную, хотя, между нами говоря, и по сей день практикуемую секретными службами тактику: не отлавливать злодеев, а лишь разрушать их планы, не давая возможности привести в исполнение замысел. Логика охранки проста: террор – дело не только крайне опасное для самих бомбистов, но и крайне затратное и хлопотное. Для того чтобы осуществить теракт, следует внедрить своих людей в окружение намеченной жертвы, отследить ее перемещения, организовать постоянную и надежную разведку, запастись необходимым количеством взрывчатки для основной и резервной группы, создать группу обеспечения, прикрытия, позаботиться о транспорте, отступлении (если речь идет не о камикадзе), надежной явке. Готовят теракты месяцами. А сорвав замысел, можно парализовать работу группы надолго. К тому же срыв деморализующе действует на террористов, заставляя либо вовсе отказываться от повторения, либо в бессилии искать более легкие цели, отказавшись, таким образом, от замысла покушений на ВИП-персон (остальные полковника мало интересовали). Кроме того, в этом случае потенциальные бомбисты известны и держатся под контролем (если, конечно, полковнику удается в их ряды втиснуть своего человека – а у него это неплохо получалось).
Арестовав же террориста, теряется из виду ниточка. Ищи потом того, кто придет ему на смену, а придут обязательно. И уже не будет гарантии, что все окажется под колпаком «папаши Герасимова». Какой-то смысл в этом безусловно есть, но как раз-таки практика на примере того же Герасимова неоднократно показывала, насколько можно оказаться в плену собственного заблуждения, – двойными агентами были сам великий Азеф, Соломон Рысс, оставивший с носом киевскую охранку, видный большевистский депутат Роман Малиновский. Наконец, пагубность подобной тактики познал на себе сам премьер. Увы, это сыграло роковую роль в его жизни.
Тем не менее Герасимов слово сдержал. «Ноги с частью живота» принадлежали минскому еврею Эдуарду Забельшанскому по кличке Француз, долгое время проживавшему по подложным документам во Франции, а последнее время в России по бельгийскому паспорту. Вторым «жандармом» был уроженец Смоленска Никита Иванов (Федя). Тоже достойнейший член общества – до начала марта 1906 года (аккурат до назначения Столыпина главой МВД) содержался под стражей в Брянской тюрьме по делу ограбления артельщика местных заводов. «Человек во фраке» – тоже из Брянска, рабочий бежецких заводов Иван Типунков по кличке Гриша.
