Томас Рид - На море (Первая часть дилогии)

Крейсер понял, что погоню продолжать бесполезно. Он с трудом двигался против ветра и наступившего прилива, а "Пандора" в это время неслась уже дальше со скоростью двенадцати узлов в час. Крейсер послал ей вдогонку несколько ядер, но без результата.

С восходом солнца крейсер совсем исчез из виду, а "Пандора" на всех парусах шла по направлению к Америке. Ничто теперь не мешало успеху нашего путешествия. Правда, нас мог захватить еще корабль английской эскадры, крейсирующий у берегов Южной Америки, но вероятнее всего было, что мы без всяких препятствий войдем в какой-нибудь из маленьких портов Бразилии или Кубы, а там капитану легко будет отделаться от своего груза.

Пятьсот несчастных увеличат собой число невольников, зато капитан разбогатеет, и бандиты, служившие ему матросами, получат также свою долю добычи, которая пойдет на пьянство и разгул. Разбогатевший капитан займет место среди самых богатых негоциантов, и кому будет тогда дело до того, каким путем приобрел он себе богатство и запачканы ли руки его кровью?

Вернемся теперь к матросам невольничьего судна. Велика была их радость, когда они убедились, что крейсер оставил свою погоню. Дальнейшие обязанности их не представляли никакого затруднения; самое легкое из всех путешествий это переезд из Гвинейского залива до берегов Бразилии. Ветры здесь почти всегда благоприятные, и редко приходится переводить паруса; судно спокойно скользит по волнам и как бы следует по течению реки, а не прорезает воды океана. Но несмотря на всю прелесть такого путешествия, мое сердце разрывалось при виде агонии несчастных негров, заключенных между деками.

Бесполезно описывать пытки живого груза, о них говорилось уже много раз. Скажу только, что действительность превосходит все эти описания. Несчастные, которых мы везли в Америку, питались хуже свиней. Скученные в слишком узком для них пространстве, они могли садиться только по очереди, дышали зараженным воздухом, лишены были самого необходимого, и если им позволяли в пути выходить на палубу, по четыре человека за один раз, то лишь на несколько минут. Результаты такого режима скоро сказались. Уже через несколько дней после посадки на судно бедные жертвы были неузнаваемы. Они похудели, щеки их впали, глаза ввалились, лица приняли ужасное выражение, так как их черный цвет потерял свой блеск, и кожа стала беловатой и как бы посыпанной мукой. Что касается членов экипажа, то они не потеряли ни сна, ни аппетита, и веселье их не стало менее шумным. Негры для них были стадом, которое продают и покупают. Они не думали о страданиях этих несчастных, и на стоны их отвечали громкими взрывами хохота.

XXVI

Ничто не нарушало однообразия нашего путешествия, и в течение двух недель мы не встретили ни единого паруса, зато на судне у нас происходило много разных событий, об ужасающих подробностях которых я не хочу рассказывать. Но нет, есть одно событие, о котором я расскажу, несмотря на жестокие страдания, поднимающиеся в моей душе при этом воспоминании.

Когда я бросаю взгляд назад и припоминаю события, случившиеся со мной в течение всей моей жизни, я нахожу, что самое ужасное из них - то, о котором я хочу рассказать. Впечатление от этого было таким сильным и глубоким, что я долго не мог думать ни о чем другом. И теперь еще, по прошествии стольких лет, все подробности с поразительной живостью встают перед моими глазами.

Прошло две недели с тех пор, как мы оставили берега Африки. Все время дул попутный ветер, и, казалось, все предсказывало быстрый и счастливый переход. Я радовался быстроте нашего плавания, потому что оно ускоряло мое освобождение. Каждый день казался мне целой неделей; мучения несчастных жертв удлиняли мне минуты, и я стремился скорее приехать в Бразилию, где должна была кончиться их пытка и моя. Смертность среди невольников становилась ужасающей, шум падающих в море трупов, куда их бросали без всяких церемоний, повторялся так же часто, как звон колокола, возвещавшего часы дня. Ни к шее, ни к ногам трупов не привязывали ни ядер, ни камней, их бросали прямо в воду, и они плавали на поверхности, раскачиваясь на волнах, поднятых "Пандорой". Но это ужасное зрелище недолго мелькало перед нашими взорами, труп скоро исчезал среди пены, а на том месте, где несколько минут тому назад виднелось человеческое тело, показывались только изуродованные конечности да плавательное перо акулы, быстро мелькающее над водой.

Как ни кажется это невероятным, но зрелище это очень забавляло матросов, однако повторяясь слишком часто, оно мало-помалу потеряло всякий интерес и перестало занимать их. Да и сам я привыкал постепенно к страданиям и не так уж чувствительно относился к ним, как вначале.

Между акулами, следовавшими за "Пандорой", было несколько, которые плыли за нами от самих берегов Африки. Я узнавал их по некоторым признакам. Так, некоторые из них были покрыты шрамами от прежних ран, полученных во время драки с другими акулами. Число этих морских чудовищ увеличивалось с каждым днем, и теперь их было значительно больше, чем в первые дни нашего отъезда из Гвинеи. Они плавали целыми десятками вокруг "Пандоры", то мелькая мимо кормы, то следуя за нами. Иногда они плыли рядом и смотрели на нас жадными глазами, как голодные собаки, ожидающие, что им бросят кость.

Не забывайте, что мы находились в открытом море, в нескольких сотнях миль от ближайшего берега. В одно прекрасное утро я вышел на палубу позже обычного. Меня всегда будил очень рано сам боцман, угостив каким-нибудь ругательством, а то и пинком. Но в это утро меня почему-то никто не разбудил, и я, воспользовавшись этим случаем, проспал дольше обычного.

Солнце светило вовсю; когда я проснулся, оно заливало своими лучами всю переднюю часть палубы, темную обычно при моем пробуждении. Свет, поразивший мои глаза, припухшие от сна, напомнил, что мне давно уже пора приниматься за работу. Моей первой мыслью было, что меня ждет изрядное количество ударов, как только боцман покажется на палубе. Скрываться от него в таких случаях было бесполезно, рано или поздно я получил бы ту же порцию, а потому лучше было не откладывать и отделаться поскорее. Порешив на этом, я отправился вниз, надел башмаки и куртку, единственное из одежды, что я снимал, когда ложился спать, и, призвав на помощь всю свою энергию, необходимую мне, чтобы перенести ожидающее меня наказание, я полез по лестнице и вышел на палубу.

Мне показалось, что у нас не все в порядке и что на судне присутствует какая-то тревога. Еще когда я только проснулся, я был удивлен следующим обстоятельством. Недалеко от моего гамака стояли два матроса, которые говорили друг с другом на непонятном мне языке. Я был поражен мрачным выражением их лиц, сверкающими глазами, выразительными жестами, которые заставили меня предположить, что они говорят о чем-то серьезном, о каком-нибудь несчастье, угрожающем "Пандоре".

"Может быть, - подумал я с радостью, - они увидели парус, крейсер с английским флагом? Может быть, он еще преследует наше судно?"

Я подошел к матросам и собрался расспросить их, в чем дело, но это были люди угрюмые, ни разу не сказавшие мне ласкового слова, и я ничего не осмелился спросить у них. Придя на палубу, я прежде всего взглянул на море, а затем на небо. На горизонте не было ни единого паруса, на небе - ни единого облачка. Следовательно, тревога, поразившая меня, вызвана была не появлением судна и не приближением бури. Шкипер и боцман стояли на палубе и ругались друг с другом, а матросы тем временем ходили взад и вперед по палубе, спускались в люки и тотчас же появлялись назад бледные, как привидения, и со всеми признаками самого ужасного отчаяния.

Я заметил на палубе несколько бочек, поднятых из трюма. Люди, собравшиеся вокруг них, раскупоривали их, с серьезным видом рассматривали содержимое и пробовали его. Каждый из них был, по-видимому, глубоко этим заинтересован. Очевидно, произошло что-то очень серьезное, но я все еще не догадывался, что именно. Желая узнать причину волнения, охватившего экипаж "Пандоры", я отправился на поиски Бена, но никак не мог его найти. Он был, вероятно, в трюме, где стояли бочки. Тогда я направился к большому люку, чтобы спуститься к Бену. Для этого мне пришлось пройти мимо боцмана, который видел меня прекрасно, но не обратил на меня ни малейшего внимания. Что же случилось, что он забыл даже о наказании, ожидавшем меня? Надо полагать, что-нибудь очень важное, какая-нибудь страшная опасность.

Я заглянул через большой люк и увидел Бена в глубине трюма, посреди больших бочек, которые он переставлял с места на место, внимательно осматривая каждую из них. С ним было несколько матросов. Одни стояли и смотрели, что он делает, другие помогали ему, но все были явно удручены, и страшная тревога читалась в их глазах. Я не в силах был дольше выдержать эту неизвестность. Выждав мгновение, когда боцман отвернулся в другую сторону, я скользнул в люк и спустился вниз. Добравшись до Бена, я схватил его за рукав, чтобы привлечь к себе его внимание.