Николай Маркевич - История малой россии - 2
Но в тайных совещаниях Григорий и Тукальский сказали, что если Государь выведет Воевод из Украйны, если уничтожит подати, обяжет не нарушать прав и признает Петра Дорошенка Гетманом обеих сторон Днепра, то и Задпеприе поступит в его подданство.
Так богатый людьми преданными и единомышленниками, Дорошенко устроивал свои дела, И то время, как Брюховецкий пронырством и мстительностью увеличивал число врагов своих. В службе козацкой находился один Грек, который служил шестнадцать лет в Молдавии, потом жил три года в Иерусалиме, и наконец определился на службу в Малороссии при Богдане Хмельницком: это был Константин Мигалевский, Полковник. По неудовольствию, Брюховецкий отправил его в Москву под надзором Коневского Полковника Якова Лизогуба и Канцеляриста Мокреевича. Вселенские Патриархы Паисий Александрийский и Макарий Антиохийский находились в это время в Москве по делу Патриарха Никона, Мигалевский прибегнул к их покровительству. Они постарались оправдать его пред Царем. Царь пожаловал ему в награду за клевету Брюховецкого сорок соболей и дворянское достоинство. Патриархи прокляли Брюховецкого. Пораженный известием об анафеме, Гетман отправил в Москву Нежинского Полкового Судью Федора Завадского и Канцеляриста Касперовича; он через Царя испрашивал Святителей прощения и разрешения. «За что меня прокляли Святейшие Вселенские Патриархи, я того не знаю.» Так писал он Государю. «Не щадя себя за Вашу Царскую Фамилию, не допуская Бусурманов поработить Малороссию и опустошить храмы Божии, я надеялся через то получить душе моей пользу, а не пагубу. Ныне величайшая скорбь снедает сердце мое. Какая польза человеку, аще мир весь приобрящет, душу же отщетит?» Гетман заключил письмо свое изъявлением радости о перемирии с Польшею, и обещанием не делать никаких обид и оскорблений.
Бояре, по повелению Государеву, писали к Брюховецкому, что он оправдан насчет доносов Мефодия; Епископ возвратился в Нежин из Москвы с титулом Нежинского-Украинского; Царь советовал ему примириться с Гетманом. Епископ, оставя вражду, поспешил из Нежина в Гадячь; Гетман выехал к нему навстречу за пять верст от города, угощал целую неделю, женил своего племянника на его дочери, дал пышный пир в Нежине, и тесная дружба между Гетманом и Епискомом заменила вражду.
В это время Андрусовское перемирие стало уже известно по всей Малороссии; но статей его народ не знал. Воспользовавшись его неведением, Поляки начали распространять лживые, и не менее того неприятные, вести насчет судьбы Украйны. Когда эти вести разнеслись по обеим сторонам Днепра и на Запорожьи, то возстание получило признаки весьма сильные и явные. По общему совету решили отправить послов в Москву от всей Малороссии; просить Государя о прекращении обид нестерпимых от Воевод и их прикащиков, в больших и малых городах; жаловаться на сдирства сборщиков по торгам и ярмаркам, и на перепись жен и детей. Но главное дело этих Послов было справиться о том, что положено насчет Малороссии в мирных трактатах с Польшею. Послами были Мокриевич и Урванович (по другим Рубан, по третьим Якубович). Но они узнали, что Поляки и их Коммиссары отлично в Москве приняты, что им отдают большие почести, а о содержании трактата ничего не сведали. На их о том вопросы, Бояре отвечали, что дела Государственные до войска не касаются, что дело военное знать Ружье и его употребление, а земскую расправу надлежит знать Воеводам городским и провинциальным, «которые если у вас есть, то они о том и знать могут.» И так Послы ни с чем возвратились. «Тии видевши, что при великом После Польском Беневском, Воеводе Черниговском, шляхту и граждан и людей посполитых, в Литве и Польши завоеванных, з женами и детьми и имениями, изо всея земли Великороссийской собирая, воспять Ляхам отдавано, донесли Гетману, что козаки уже уничтожены, и вскоре Ляхам яко Литовские и Польские невольники будут отданы.» Почти в это время пришла к Гетману Царская грамота, с объявлением, что несколько десятков тысяч войска расположится в Украйне на зимних квартирах. Козаки не понимали, за чем придет это войско, — войны никакой с соседями у нас не было. Народ и Старшины смутились; разнесся слух, что это войско придет для того, чтоб отдать Малороссию Полякам.
Епископ Мефодий уверял народ, что Боярин Ордын-Нащокин приближается с ратными людьми к Киеву и обратит в пепел все города Малороссийские. К Брюховецкому писал он следующее письмо:
«Для Бога, не плошай! Теперь идет торг о нас; хотят, взявши за шею, выдать Ляхам. Окружай себя более Запорожцами; укрепляй также своими людьми порубежные города. Утопающий хватается за бритву для спасения. Безбожный Шереметьев ныне в тесной связи с Ляхами и с Дорошенком. Остерегайся его и Нащокина. Мила мне отчизна. Горе, если поработят ее Ляхи и Москали. Лучше смерть, нежели зол живот. Страшись иметь одинакую участь с Барабашем.»
Множество Запорожцев явилось, по совету Мефодия, в Украйну. Они начали заводить ссоры и драки с людьми Московскими. Подвигнутый молвою народною и неудовлетворительными ответами из, Москвы, Брюховецкий опять отправил Послов к, Государю. Генеральный Старшина Григорий Гамалея и Канцелярист Касперович подали письмо Гетманское к Царю.
«По поводу тайных с Польшею переговоров, распущенные Поляками слухи об отдаче им в подданство Малороссии, возмутили войска Малороссийские и ее жителей; умоляю уведомить меня и народ о содержании тех контрактов? ежели подлинно Малороссия обречена к отдаче Полякам, то должностию обязан я принять против них оборонительные меры и избрать новые союзы, и протекции; если же Украйна останется по прежнему в протекции России, то верность и приверженность народа к Державе Российской суть неизменны и постоянны. А тайна и предательство в сем случае суть многогрешны и постыдны, и паче между народами единоверными и единомышленными; ибо известно всему свету, что народ здешний, претерпев от Поляков неслыханные в человечестве варварства и всех родов гонения, освободился от них собственно своею силою и мужеством. А соединился с Россиею по доброй воле своей и единственно по одноверству. Следовательно укреплять ее или другому даровать ни почему и никто не властен; и в противном случае я готов опять защищать себя оружием до последней крайности, и скорее соглашуся погибнуть, нежели сносить постыдное иго от врагов своих, и сие есть истинно и непреложно. О Царю! Если замешалась злоба на Воевод, то и тут главными орудиями не народ и Старшины, а Бояре Российские, которые прислали Воевод с инструкциями против правил и договоров прямо Египетскими или Вавилонскими; и Польское Правительство—подсылкою на нас Гетмана своего Дорошенка, народ поколебавшего. Но за всем тем самый разсудок учит, что за десять виновных злодеев не отвечают миллионы народа неповинного.»
Алексей Михайлович отвечал Гетману, что в Малороссию прислано будет тысяча человек пеших стрельцов, с недостающим числом Воевод, которые размещены будут по городам и уездам и они учнут по досугу и обычью каждого жаловати, а шалунов и неслушей карати судом и расправою; писано бо есть в книгах Христианских: ему-же честь, честь; и ему-же страх, страх! Сиречь на худых гнев, а на добрых милость. А тебе Гетману и всей Старшине козацкой смотрети войска и его снаряды, и служити с ним верою и правдою; а о войне и мире не хлопотати, и о трактатех с Польшею не стужати нам; у них все написано то, что ладно, а худо никто не пойдет.»
Этот ответ изумил и взволновал не только народ, старшин, войско, но и самого Брюховецкого. В довершение всей беды вдруг получает он письмо от Петра Дорошенка, и какое письмо:
«Такий начальнык в народе, як ты, Иване! повинен есть Суду Божиему и человечеству. Народ, вверивший тебе судьбу свою, пролил неищетное множество крови, потерял безчисленных предков, на брани избиенных, ведучи долголетние войны с Поляками за вольность свою и свободу прав своих; но какую он имеет вольность и свободу? По истине никакой; а одну злобную химеру. Годичные труды и все приобретенное их потом отнимают у них Воеводы и Приставы. Суд же и расправа в их руках. А что остается несчастному народу? Одна бедность и стенание. Вы и с Старшинами своими обольщены в Москве женщинами, а за их приданое народ отплачивает; и ты уподобляешься такому пастырю, который держит корову за рога, а другие для себя ее доят. Когда нет уже у тебя своей силы и отваги, то можно поискать и сторонней; когда нет в Христианах правды, то можно, попытаться об оной и у иноверцов. И то не грех и не глупость, но крайность, вынужденная необходимостью. Я готов все уступить на пользу народу, даже и самую жизнь; но оставить его в тяжкой неволе, и думать мне несносно.»
Брюховецкий сам призвал грозу, и сам изчез в ее первом вихре. В Январе была созвана в Гадячь Рада из Генеральных Старшин и Полковников. Эти Полковники были ничто иное, как простые Запорожцы, в сан этот самовольно Гетманом возведенные; вот что говорит о том одна из наших Летописей: «И по таковой Дорошенковой намови, съехавшиеся, по Богоявлении Господнем, Брюховецкого Старшина Генеральная, Полковники з гультяйства Запорожского поставленныи, которыи з голоты ставши на началах и на Крамарских дочерях поженившиеся хитро, яко своевольцы имилы всегда грабительство и с Гетманом Брюховецким усовитовалы, дабы от Царского Величества отступиты, и велив Брюховецкий Воевод, от Его самого добровольно в городы принятых, убываты.»
