Николай Дубинин - Вечное движение (О жизни и о себе)
Затем я встретился с ними на съезде, где Р. Гольдшмидт слушал мой доклад. Через год этот знаменитый генетик выступил в немецком журнале с резкой критикой теории сложного гена. Затем последовала критика в американской печати. Многие отечественные генетики также отнеслись отрицательно к новой теории гена. Но прошло 25 лет, и принцип сложного строения гена стал центральным для молекулярной генетики. Принят также впервые примененный мною метод частичной доминантности, он получил название явления комплементарности и служит одним из главных методов в генетике микроорганизмов и в других работах. После некоторого периода молчания этот вклад нашей науки становится общепризнанным.
I Всесоюзный съезд по генетике, селекции, семеноводству и племенному животноводству, состоявшийся в Ленинграде 10-16 января 1929 года, для нашей науки сыграл важнейшую роль. Поэтому мне хочется рассказать о нем поподробнее. На открытие съезда пришел и выступил с приветствием Сергей Миронович Киров, тогдашний руководитель ленинградской партийной организации, вдохновенный трибун партии. В своей речи С. М. Киров, в частности, сказал: "В области поднятия нашей индустрии, нашей промышленности мы имеем совершенно определенные, совершенно неоспоримые достижения. К великому сожалению, нельзя этого сказать о другом громадном секторе нашего хозяйства - о сельском хозяйстве. Несмотря на все мероприятия, применяемые к тому правительством и партией, эта область народного хозяйства развивается не так быстро, не так успешно, как это необходимо для нашей страны. Поэтому работы настоящего съезда приобретают особое и исключительное значение".
Здесь впервые я увидел и услышал Николая Ивановича Вавилова. Его роль на съезде была доминирующей, он поспевал всюду, все его замечания слушались с громадным вниманием. Его речь "Проблемы происхождения культурных растений и животных в современном понимании" привлекла всеобщее внимание.
А. С. Серебровский выступал на этом съезде с докладом "Проблемы и метод геногеографии". Он на курах изучал распределение генов по разным популяциям, надеясь найти законы эволюции домашних животных и связь этой эволюции с историей человека.
Генеральным секретарем съезда был Георгий Дмитриевич Карпеченко, к тому времени уже завоевавший мировую известность. Помню, как с А. С. Серебровским мы ездили к нему в Пушкино, в его лабораторию. Георгий Дмитриевич с увлечением и страстью показывал нам свою работу по гибридам редьки и капусты. Это его исследование положило рубеж в целом направлении генетики, посвященном отдаленной гибридизации. Затем он как-то познакомил меня с прелестной своей женой - Галиной Сергеевной Карпеченко. Потом многие годы она станет моей замечательной помощницей. При ее непосредственном участии вышли в свет мои три первые большие книги: "Проблемы радиационной генетики" (1961), "Молекулярная генетика" (1963) и "Эволюция популяций" (1966). А в те далекие 20-е годы подъема и вдохновения юная пара Карпеченко, одухотворенная любовью, страстью к науке, была чудесным, редким сочетанием.
На этом же съезде я впервые увидел нашего выдающегося цитолога Григория Андреевича Левитского. Внешне он производил впечатление хмурого человека, по-профессорски поглядывающего на собеседника сверх дужки очков. На самом деле это был душевный, преданный науке человек. На мой взгляд, его книга "Материальные основы наследственности", напечатанная в 1926 году, по глубине мысли была одним из наиболее выдающихся произведений того времени по генетике в мировой литературе. Поэтому я с величайшим интересом разглядывал Г. А. Левитского и был счастлив, когда меня познакомили с ним.
Много новых для меня молодых людей встретил я на съезде, с которыми довелось идти дальше по трудным дорогам генетики. Врезалась в память встреча в трамвае на Невском. Я стоял на площадке, держа около себя рулон моих рисунков к докладу по скютам. Приятный, слегка грассирующий голос спросил меня: "Вы тоже на съезд генетиков?" Голос принадлежал очаровательной, молодой, стройной блондинке. Я посмотрел на нее и увидел чем-то знакомое мне лицо. Да ведь это на Невском, в окне фотографии, выставлен ее портрет-реклама,- та же шапочка на светлых кудрях, тот же задумчивый облик. Это была Александра Алексеевна Прокофьева, будущая Прокофьева-Бельговская, один из крупных цитогенетиков, член-корреспондент Академии медицинских наук СССР.
Тогда же познакомился я с Андреем Афанасьевичем Сапегиным, очень известным генетиком и селекционером, директором Одесской станции. Высокий, худощавый, очень дружелюбный, он с большим вниманием отнесся к моему докладу.
Два великих образа встают передо мною, когда я вспоминаю этот замечательный съезд,- Сергея Мироновича Кирова и Николая Ивановича Вавилова. С. М. Киров выразил дух руководства партии, ее надежду на успехи науки и то, что она будет служить народу. Он подчеркнул громадное значение генетики для подъема сельского хозяйства. "Позвольте надеяться,говорил в заключение своей речи С. М. Киров,- что та работа, которая будет проделана здесь, распространится в самые широкие толщи нашего многомиллионного крестьянства и тем самым поможет нашему правительству разрешить кардинальнейшую задачу, стоящую в порядке дня". Н. И. Вавилов был словно громовержец съезда; его густой голос, широкая жестикуляция, бьющая через край мысль были слышны и видны повсюду. Обращаясь ко мне, известный наш морфолог и эволюционист, работавший по происхождению домашних животных, профессор Сергей Николаевич Боголюбский, явно восторгаясь Н. И. Вавиловым, сказал: "Посмотрите на Вавилова - это истинный полководец нашей генетики".
Открытие и закрытие съезда по генетике, селекции, семеноводству и племенному животноводству проходило в торжественной обстановке. Кроме С. М. Кирова и Н. И. Вавилова с приветствиями выступили: президент Академии наук СССР А. П. Карпинский, бывший помощник В. И. Ленина Н. П. Горбунов, от ВЦСПС Н. М. Анцелович, от Ленинградского Совета и областного исполнительного комитета П. И. Иванов и другие.
На заключительном заседании в телеграмме правительству СССР и ЦК Коммунистической партии съезд выразил твердую уверенность, что его дружная коллективная работа послужит основой дальнейшего прогресса сельскохозяйственной науки и практики в деле строительства социализма в нашем Союзе.
В телеграмме И. В. Мичурину говорилось, что съезд приветствует в его лице советского Бэрбанка, творца новых форм, полезных для человека, "и желает новых сил и здоровья в вашей ценной для Союза работе".
В мае 1930 года состоялся съезд зоологов в Киеве, на котором я выступил с докладом о сложном строении гена. Здесь впервые и единственный раз в своей жизни встретился, слушал и говорил с Юрием Александровичем Филипченко, руководителем ленинградской школы генетиков. Он произвел блестящее впечатление. Его умные, зоркие глаза глядели прямо в душу собеседника. Читая его книги, я во многом был с ним не согласен, до сих пор у меня хранятся экземпляры, на полях которых рассыпано много нелестных эпитетов в адрес их автора. Но при встрече он очаровал меня непринужденной легкостью, дружелюбием, физическим ощущением блестящего ума.
Здесь же, на съезде в Киеве, впервые я увидел одного из умнейших и принципиальнейших людей нашей науки - Ивана Ивановича Шмальгаузена. Он был председателем оргкомитета, открывал и приветствовал съезд.
Наша партия и Советская власть обращали особое внимание на вопросы сельскохозяйственного производства. Требовалось резко повысить урожайность. В этом деле роль науки признавалась первостепенной. В наступившую эпоху кооперирования крестьянских хозяйств в нашей стране судьбы генетики были поставлены в зависимость от ее успеха в практике сельскохозяйственного производства. Н. И. Вавилов хорошо понимал эти задачи науки, он был президентом ВАСХНИЛ и координировал всю деятельность генетики в прикладном растениеводстве.
Большую роль в решении задач племенного животноводства стал играть руководитель нашей лаборатории А. С. Серебровский. Его авторитет в эти годы очень быстро рос, чему во многом помогала его прогрессивная общественная позиция. В лаборатории он опирался на коммунистов И. И. Агола, В. Н. Слепкова, С. Г. Левита и был тесно связан с М. Л. Левиным. О. Ю. Шмидт, находясь в руководстве Коммунистической академии, с интересом наблюдал за работой по искусственному получению мутаций. Поэтому, когда в 1929 году встал вопрос об организации лаборатории генетики в системе Научно-исследовательского института имени К. А. Тимирязева, это дело было поручено А. С. Серебровскому. Наша лаборатория со Смоленского бульвара переехала на Пятницкую, 48. Здесь было много комнат и все что нужно для нашей работы с дрозофилой. Лаборатория пополнилась новыми сотрудниками и значительно расширилась.
К тому времени московский Зоотехнический институт разделился на целый ряд институтов по отдельным видам животноводства. В старом здании, в частности, остался Институт свиноводства. Его директор просил меня остаться в Институте и читать курс генетики. В Балашихе, рядом с Москвой, появился Институт пушного звероводства и каракулеводства. Его руководство также усиленно приглашало меня заведовать кафедрой генетики и разведения. Было мне в то время 22 года, но все они уже хорошо меня знали по лекциям и занятиям в Зоотехническом институте.
