Владимир Малявин - Империя ученых (Гибель древней империи. 2-е испр. изд.)
Естественно, деревенские богатеи выступали в роли ростовщиков и кредиторов малоимущих крестьян. Так было со знакомым нам Фань Чжуном, который на поверку отнюдь не бескорыстно «оказывал милость» жителям деревни. Он, по сообщению его биографа, «ссудил людям много миллионов, а перед смертью велел сжечь долговые расписки. Услыхав про это, все должники устыдились и наперебой ринулись к дому Фаней, чтобы рассчитаться» [Хоу Хань шу, цз. 32, с. 2а]. В надписи на стеле в честь некоего У Чжуншаня (II в.) сообщается, что он давал ссуды весной и осенью (то же советовал Цуй Ши) и не настаивал на уплате долга. Люди «отовсюду приходили к нему просить взаймы, и он никогда не говорил, что у него нет средств». У Чжуншань восхваляется также за то, что он раздавал беднякам еду, оставшуюся после пиршеств [Хуань Гунчжу, с. 143].
Панегирики благодетелям деревни не могут скрыть обратной стороны медали. Тот же Цуй Ши ярко обрисовал произвол «сильных домов» и горькую долю простых крестьян, задавленных беспросветной нуждой. «Высшие семьи, – писал Цуй Ши, – накапливают миллионные богатства, приобретают земельные владения, не уступающие пожалованиям удельной знати. Они дают взятки, чтобы заставить власти поступить несправедливо, держат у себя телохранителей, чтобы запугивать простой народ. Они убивают невинных и хвастаются, что никто из их людей не был казнен, как преступник, на рыночной площади. Так они живут, а после смерти пользуются почестями, как государи. Посему люди низших дворов в страхе топчутся, не зная, куда ступить. Отцы и дети, склонив головы, рабски прислуживают богатеям и приводят к ним в услужение жен и детей. Оттого богатеи, всего имея в избытке, день ото дня становятся еще богаче. Бедняки, не имея необходимого, с каждым годом беднеют. Из поколения в поколение они живут, словно пленники, и все же не имеют достаточно пищи и одежды. При жизни они изнемогают от непосильного труда, после смерти их постигает несчастье остаться непогребенными. Если случится небольшой недород, им приходится идти по миру, хоронясь в придорожных канавах, продавать жен и детей. Никакими словами не высказать, что значит не иметь никакой радости в жизни!» [Цюань Хань вэнь, цз. 46, с. 9б]8.
Приведенный отрывок свидетельствует о существовании в то время многочисленной категории крестьян, прочно привязанных к землевладельцу узами кабальной аренды. Они стояли явно ниже свободных крестьян, что, по-видимому, было вообще характерно для отношений так называемых аренды и найма в ту эпоху. Правда, для позднеханьского периода известно более десятка случаев, когда ученые мужи и даже отпрыски служилых семей арендовали землю или нанимались на работу. Однако работали они вдали от родных мест, причем нередко жили под чужим именем и даже изменяли внешность [Ёсинами, 1978, с. 516-517]. Надо полагать, наниматься было неприлично для тех, кто претендовал на высокое положение в обществе. Сам Цуй Ши противопоставляет «высшие семьи» «низшим дворам». Вероятно, главы последних не имели в его глазах всей полноты власти, подобающей семейному патриарху. Если в начале правления Хань «гости» были призваны украшать дом патрона и имели личную свободу, то во II в. они уже могли обрабатывать землю своего патрона. Тогда же появляются устойчивые словосочетания «слуги и гости», «рабы и гости», «подлые гости». Таким образом, «гости» составили новую категорию личнозависимого люда, получившую официальное признание в раннесредневековую эпоху. То же относится и к такой категории невольного люда, как буцюй, зафиксированной в источниках с конца II в. (см. [Крюков, с. 41]). Вместе с тем крестьяне-издольщики в правовом и социальном отношении, как видно и из слов Цуй Ши, явственно отличались от рабов. В позднеханьской империи они числились в государственных реестрах [Ёсинами, 1978, с. 383].
Можно предположить, что постоянно углублявшееся имущественное и социальное расслоение в ханьской деревне вело к распаду крестьянской общины. Процесс этот, правда, почти не запечатлелся в сознании современников вследствие его большой продолжительности, исторической связи «сильных домов» с общинной организацией, а также в силу того, что возвышение «сильных домов» не изменило производственной структуры деревенского общества. Судить о нем приходится большей частью по косвенным данным.
Для начала обратимся к свидетельству Дун Чжуншу, писавшего в конце II в. до н. э.: «Богачи ведут распутный образ жизни, выходящий за рамки дозволенного. Они расточительны сверх всякой меры и тем возвеличивают себя... В городах они почитаемы, как правители, в общинах (ли) они обладают богатством гунов и хоу» [Хань Шу, цз. 24а, с. 14б-15а]. Фразеология и пафос этой инвективы традиционны для имперской идеологии. Но нам важнее сейчас то обстоятельство, что «распутные богачи» соотнесены у Дун Чжуншу с традиционными формами деревенской организации. По существу, речь идет о богатых крестьянах, представляющих верхушку общины. (Подобная трактовка местной элиты в целом характерна для раннеханьского периода.) Недаром после реставрации ханьской династии в I в. чиновник Ду Линь заявлял: «В начале царствования Хань могущественные кланы шести царств были ослаблены. В городах и общинах не было семей, получавших большие доходы. В сельской местности не было людей, прибиравших к рукам землю» [Дун Хань хуэйяо, цз. 306, с. 28].
Быстрый рост крупного землевладения в конце I в. до н. э. и последовавшие за ним внутренние войны вызвали глубокие перемены в структуре деревенского общества. Изменился сам облик деревни: усадьбы и крепости местных властителей не только зримо отличались от общинных поселений, но и стали организующими центрами сельской жизни. Сохранилась любопытная запись позднеханьского времени, гласящая: «Люди строят высокие башни и устанавливают на них барабаны. В случае нужды поднимаются на крышу и бьют в барабан, чтобы жители окрестных общин (ли) были оповещены об опасности и пришли на помощь» [Тайпин юйлань, с. 2694]. Здесь речь идет, очевидно, об усадьбах магнатов и подчиненных им жителях деревень. Разительным контрастом с приведенным выше описанием Дун Чжуншу является сходное по форме свидетельство Чжунчан Туна: «Дома могущественных семей сотнями тянутся друг за другом, их плодородные поля простираются всюду, их рабы исчисляются тысячами, их зависимые люди – десятками тысяч. Лодки и повозки их торговых агентов проникают во все пределы, огромные залы не могут вместить их сокровищ, в горных долинах не хватает места для их буйволов, баранов и свиней» [Хоу Хань шу, цз. 49, с. 22а].
Как видим, традиционные формы деревенских поселений не упоминаются Чжунчан Туном. Община и ее уклад практически не нашли отражения и в «помесячных указаниях» Цуй Ши. Свидетельством разложения общины служит и отмирание традиционной деревенской администрации, о чем у нас будет возможность сказать подробнее ниже. О том же говорит упадок общинного культа шэ и распространение индивидуалистичной религии в позднеханьский период.
До нас дошли и конкретные свидетельства перерастания в то время «сильными домами» рамок прежних деревень. Примером могут служить могущественные кланы Сянъяна, о которых сохранились относительно подробные сведения. В позднеханьском Сянъяне выделялись пять кланов – Пан, Ян, Цай, Ли и Си. Первые четыре принадлежали к коренному населению области, основатель пятого, Си Чжэнь, был сподвижником Лю Сю и получил от него удел в Сянъяне. Известно, что в конце II в. авторитетный член клана Пан вел хозяйство на берегу реки Мяньшуй. Один из его сыновей жил в Сянъяне, другой, вместе с большинством сородичей, несколько южнее места обитания отца. Клан Ян расселялся к юго-востоку от областного города вокруг озера; одна его ветвь проживала на северном берегу, другая – на южном. Клан Си первоначально осел в Сянъяне, но во II в. уже владел рыбными озерами к северу от города. Что же касается клана Цай, то его преуспевавший член Цай Чан (рубеж П-Ш вв.), по сообщению местной хроники, «имел прекрасные здания со стенами из зеленого камня, украшенными резьбой; было у него несколько сотен слуг и 40-50 усадеб» [Уэда, 1970, с. 25-27].
Намеченные выше тенденции развития ханьской деревни требуют уточнения в свете природных и хозяйственных особенностей различных регионов империи. В ханьском Китае можно выделить шесть основных экономико-географических районов, или зон: северные пограничные области; Гуаньчжун; равнина нижнего течения Хуанхэ (Гуаньдун); междуречье Хуайхэ и Янцзы и Цзяннань; Сычуань; районы крайнего юга (к югу от Хунани и Чжэцзяна). Разумеется, экологические условия на севере и юге, в центре и на периферии империи были неодинаковы.
В экономически ведущих районах центра местная элита формировалась в условиях большой плотности населения, интенсивного земледелия, оживленной торговли. Юг империи, несмотря на экономический подъем и приток населения с севера, оставался в целом колонизуемой страной. Еще во II в. районы среднего течения Янцзы казались северянам «презренной и ничтожной местностью» [Хоу Хань шу, цз. 53, с. 8а]. Но к тому времени и в Цзяннани сложились крупные поместья, игравшие ведущую роль в освоении новых земель и ассимиляции коренного некитайского населения. Запись позднеханьского периода повествует о том, как магнаты юго-западной окраины империи «учили» аборигенов ценить прелести цивилизации: «Поскольку многие варвары были жестоки, злобны и неучтивы, богатые люди из больших фамилий приказали выдать дурным варварам золото и ткани и пригласили их служить в домашней страже. Так варвары стали любить драгоценности и постепенно покорились власти Хань» [Чан Цзюй, с. 50]. В начале II в. служащий области Куайцзи просил своего начальника не казнить непокорного магната, поскольку это грозило мятежом горных племен [Хань шу, цз. 60, с. 1а]. Возможность быстрого расширения производства с минимальными затратами побуждала землевладельцев юга заботиться о сохранении имеющихся рабочих рук и захвате новых. Все они располагали крупными воинскими отрядами, переходившими вместе с зависимыми крестьянами по наследству.
