Уильям Фуллер - Внутренний враг: Шпиономания и закат императорской России
Начальник либавской полиции Подушкин, которому, как мы уже знаем, Русская восточно-азиатская давала хорошие взятки, написал от своего имени несколько рапортов, в которых обвинял «Северо-западную русскую пароходную компанию» в неправильных действиях и прямом мошенничестве. Самое серьезное обвинение, выдвинутое им против «Северо-западной», заключалось в том, что это компания фиктивная: он утверждал, что реальными владельцами пароходного дела были датчане, использовавшие «Северо-западную» в качестве прикрытия для получения привилегий, которые российское законодательство не распространяло на иностранные компании. Мясоедову пришлось поспать письмо с опровержением губернатору Курляндской губернии. Добиться того, чтобы на Подушкина было наложено взыскание, не удалось, однако давление на деловых партнеров все же ослабело, хотя и ненадолго69.
Имя Мясоедова было также в черных списках Министерства внутренних дел, в особенности Департамента полиции. Полиция так и не простила жандармскому полковнику его виленских откровений. Сергею Николаевичу следовало опасаться полковника А.М. Еремина, бывшего казацкого офицера, назначенного в 1910 году начальником Особого (то есть политического) отделения Департамента полиции. Еремин, которого даже самые преданные ему люди считали человеком тяжелым и бездушным, имел мало друзей — и среди них числился не кто иной, как полковник Подушкин. Как будто одного этого было мало, Мясоедов имел основания считать, что Еремин страстно желал занять доставшуюся жандармскому полковнику должность офицера особых поручений при Военном министерстве70. Собственно, узнав в октябре 1911 года о назначении Мясоедова, Еремин туг же сочинил меморандум о непригодности жандармского полковника для этой ответственной и тонкой роли71.
Назначение Сергея Николаевича в Военное министерство не только напомнило о нем его старым врагам, но и приобрело ему новых. Старший адъютант Сухомлинова штабс-капитан Лев Булацель лично невзлюбил Мясоедова и с неудовольствием смотрел на особую близость жандармского полковника к министру. Будучи уверен, что Сухомлинов «легко подпадал под влияние подозрительных лиц, к которым питал какую-то слабость», Булацель считал своим долгом защищать своего начальника от тех неприятных последствий, которые могло иметь его неумение разбираться в людях, и добиваться изгнания Мясоедова из Военного министерства при первой же возможности72. Другой офицер, адъютант Сухомлинова подполковник B.C. Боткин, тоже вскоре воспылал к Мясоедову сильнейшей неприязнью и завистью. Этого Боткина, хронического алкоголика, вообще взяли на службу только благодаря тому, что он был братом знаменитого Е.С. Боткина, личного врача императорской семьи73. Мы помним, как Булацель с Боткиным недвусмысленно выразили свое отношение к Мясоедову, грубо проигнорировав приглашение на сочельник 1911 года74. К альянсу Булацеля и Боткина против Мясоедова примкнул также поручик Коломнин, бывший адъютант военного министра, вынужденный уволиться со службы по причине сифилиса, достигшего третьей степени. Казалось бы, какой вред могли нанести Мясоедову алкоголик вроде Боткина и сифилитик Коломнин — однако все обернулось иначе. Эти два противника представляли реальную опасность благодаря своим сильным связям: Боткин состоял в родстве с Н.И. Гучковым, московским градоначальником и братом видного российского политика-октябриста; Коломнин приходился внуком А.С. Суворину, основателю популярнейшей российской газеты «Новое время».
Что касается врагов Сухомлинова, имя им было легион. Прежде всего это были министры, практически единодушно ревновавшие к особым отношениям Владимира Александровича с императором. В рамках российской самодержавной политики степень влияния непосредственно зависела от возможности определять, пусть временно, ту картину мира, которая существует в сознании императора. Сухомлинов был здесь великим докой — он понял, что в основании автократии лежит глубокий солипсизм: если известно, или хотя бы предполагается, что император считает то-то и то-то истинным, следовательно, это истинно по определению. Кроме того, влияние Сухомлинова на Николая II основывалось на тонком понимании характера императора. Отдавая себе отчет в том, что Николай не получает удовольствия от власти и считает корону тяжелой обузой, нести которую его вынуждает долг, Сухомлинов сообразил, что лучшим способом добиться расположения монарха будет беспрерывно его развлекать. Сухомлинов, умея развеять монаршую скуку, завоевал симпатию Николая П, выделявшего его из числа прочих министров. Военный министр неизменно уснащал свои доклады анекдотами, шутками и сюрпризами. В результате, как рассказывал глава придворной канцелярии, Сухомлинову удавалось удерживать внимание императора «в напряжении в случае надобности часа два подряд»75. Коллег Владимира Александровича, естественно, оскорбляло его умение манипулировать императором, ибо они понимали, что чем больше средств Николай отдает на военные нужды, тем меньше остается другим министерствам. Все министры в той или иной степени недолюбливали Сухомлинова, однако двое — Коковцов и Макаров — в особенности желали ему зла.
После убийства Столыпина министр финансов В.Н. Коковцов стал председателем Совета министров. Как уже говорилось, сама министерская система в России неизбежно должна была сделать Коковцова врагом любого, кто стоял во главе Военного министерства. Однако отношения Коковцова и Сухомлинова были дополнительно осложнены глубокой взаимной неприязнью. И действительно, трудно было найти людей менее схожих, которых роднила лишь одна общая черта — эгоизм. Если Сухомлинов был человек шумный, щедрый и стихийный, то Коковцов был замкнут, обидчив и скрупулезен до мелочности76. Коковцов был твердо убежден, что смещение Сухомлинова с поста военного министра отвечает интересам России. По его мнению, военный министр потворствовал авторитарным склонностям императора; кроме того, Сухомлинов невнимателен, ленив и легкомыслен. В ведомстве Сухомлинова, раздраженно замечал Коковцов, царил «полный сумбур»77. В этом вопросе сторонником Коковцова был А.А. Макаров — юрист по образованию, он стал министром внутренних дел благодаря протекции Коковцова. Макаров был амбициозен, но скучноват и лишен воображения — одним словом, бюрократ, «нотариус», по выражению императора78.
В военной среде были люди, настроенные против Сухомлинова из-за расхождений в вопросах военной политики: обширная программа реформ, проводившаяся военным министром, вызвала определенное противодействие, ее противники активно и зачастую успешно препятствовали ее реализации. Так, они заставили Сухомлинова отозвать свой план сноса западных крепостей. Впрочем, определенную роль в этом конфликте играли также личная вражда и бешеный карьеризм — как, например, в случае с товарищем военного министра генералом А,А. Поливановым.
Утратив подвижность в плече и шее после пулевого ранения, полученного на войне с Турцией в 1877 году, Поливанов первым в своем классе закончил Академию Генерального штаба. Несмотря на физический недостаток, он уверенно поднимался по ступеням военной иерархии и с успехом служил сначала в Киевском военном округе, а потом в Главном штабе, где был редактором официальных ведомственных изданий. Выбранный на пост заместителя Редигером, он остался при должности и после падения Редигера. Хорошо образованный военный, страстный поклонник и знаток театра, Поливанов, кроме того, обладал блестящими административными способностями79. Он стал тайным противником Сухомлинова с первых же дней вступления того в должность. Конечно, следует учесть, что во взглядах на национальную политику Поливанов был значительно левее своего начальника и поддерживал хорошие отношения с лидерами думских фракций, однако истинной причиной враждебности была неудовлетворенная карьерная страсть: Сухомлинов встал на его пути к министерскому портфелю.
Другой сильной фигурой, противостоявшей Сухомлинову в армии, был великий князь Николай Николаевич, двоюродный дядя императора. Назначенный летом 1905 года председателем Совета государственной обороны, Николай Николаевич стал фактическим диктатором России, однако в 1908 году, когда недостатки новой военной структуры стали очевидны, Совет был распущен и великого князя перевели командовать войсками Петербургского военного округа. Слово «ненависть», пожалуй, недостаточно сильно, чтобы описать то, что испытывал по отношению к Сухомлинову Николай Николаевич, считавший, что именно по его совету был упразднен Совет80. Николай Николаевич, проявлявший классические симптомы маниакальной депрессивности, завидовал той власти, которой обладал Сухомлинов и которой сам великий князь недавно был лишен. У него были свои представления о том, как следует реформировать российскую армию, — идеи, к которым Сухомлинов был демонстративно равнодушен. Они практически не разговаривали, так что, если Сухомлинову нужно было сообщить что-либо великому князю, он использовал в качестве посредника М.М. Андроникова81. Враждебность Николая Николаевича была особенно опасна не только потому, что он принадлежал к императорской фамилии, но и благодаря его широким связям и многочисленным сторонникам в офицерском корпусе. Когда разразилась Первая мировая война и Николай Николаевич был отправлен на фронт в качестве верховного главнокомандующего, он стал еще более грозным противником.
