Коллектив авторов - Источниковедение
Почему же при очевидной устарелости, несоответствии познавательной практике не только XXI, но и XX в. первый тип определения понятия «исторический источник» столь устойчив? Очевидно, ответ надо искать в сферах психологической и морально-этической. Почти 100 лет тому назад, в 1910‑х годах, Н. И. Кареев[168], пытаясь не столько ответить, сколько уйти от ответа на вопрос о том, зачем нужна история, писал:
Задача истории – не в том, чтобы открывать какие-либо законы (на то есть социология) или давать практические наставления (это дело политики), а в том, чтобы изучать конкретное прошлое без какого бы то ни было поползновения предсказывать будущее, как бы изучение прошлого и ни помогало в иных случаях предвидению того, что может случиться или наступить. Если данными и выводами истории воспользуются социолог, политик, публицист, тем лучше, но основной мотив интереса к прошлому в истории, понимаемой исключительно в качестве чистой науки, имеет совершенно самостоятельный характер: его источник – в том, что мы называем любознательностью, на разных ее ступенях – от простого и часто поверхностного любопытства до настоящей и очень глубокой жажды знания[169].
В середине XX в. А. Тойнби, размышляя над наследием эпохи индустриализма в историческом знании, заметил:
Индустриализация исторического мышления зашла столь далеко, что в некоторых своих проявлениях стала достигать патологических форм гипертрофии индустриального духа. Широко известно, что те индивиды и коллективы, усилия которых полностью сосредоточены на превращении сырья в свет, тепло, движение и различные предметы потребления, склонны думать, что открытие и эксплуатация природных ресурсов – деятельность, ценная сама по себе, независимо от того, насколько ценны для человечества результаты этих процессов[170].
Такого рода убежденность явно психологически очень комфортна для историка, поскольку оправдывает любую его деятельность по добыванию новой информации, установлению новых фактов. Представление о самоценности добывания сырья оказывается столь устойчивым, что часто в квалификационных работах разного уровня – от квалификационных работ бакалавров и магистров до докторских диссертаций – мы читаем: новизна исследования заключается в том, что автор обнаружил некие документы в архиве и ввел в научный оборот, «нашел» новые факты (будто факты находят, как грибы, а не конструируют в результате анализа исторических источников)… Введение в научный оборот новых исторических источников, накопление фактов не должно быть самоцелью и тем более предметом особой гордости историка.
Особо подчеркнем, что выбор в пользу инвариантности исторической реальности и, соответственно, первого типа определения понятия «исторический источник» этически нагружен. При таком выборе историк отказывается нести моральную ответственность за результат своего труда (конечно, в том случае, если он выполнил его добросовестно, на уровне своего ограниченного профессионализма): ведь его задача – добыть «чистое знание», описать, «как было на самом деле». Не может же он отвечать за то, что историческая реальность такова, какова она есть, по его разумению!
Если же историк рассматривает исторический источник как произведение Другого, а свою работу как диалог с этим Другим – автором исторического источника, нацеленный на понимание жизненного мира человека прошлого, то он не может не осознавать своей моральной ответственности за результат такого диалога.
1.3. Методологические следствия двух типов определений понятия «исторический источник»
Разное понимание природы исторического источника естественным образом приводит к различиям целеполагания в исследовательской работе и к различию способов исторического познания. Если исторический источник – это то, при помощи чего можно все более подробно реконструировать «объективную» реальность прошлого, то, как уже отмечалось, главная задача историка – установить достоверные факты путем так называемой критики исторического источника. Кстати, использование словосочетания «критика исторического источника» на уровне дискурса выдает исследовательскую установку историка. Не будем еще раз обращать внимание на то, что при понимании достоверности как соответствия объективной реальности историк попадает в расставленную им же самому себе ловушку. Базовой исследовательской стратегией, обусловленной пониманием исторического источника как произведения человека / продукта культуры становится интерпретация исторического источника, цель которой – научно значимое понимание его автора как Другого, как человека иной культуры[171].
Глава 2
Классификация исторических источников
Классификация – одна из основных общенаучных процедур, смысл которой в организации эмпирической совокупности. Классификация эмпирических объектов, к которым с полным основанием мы можем отнести и исторические источники, состоит в многоступенчатом делении их совокупности на систему соподчиненных классов объектов[172]. Эта система должна быть такова, чтобы охватывать всю совокупность эмпирического материала; каждый объект этой совокупности должен найти свое место в системе.
Наибольшую теоретическую сложность при разработке системы классификации представляет поиск ее оснований – критериев разделения объектов (исторических источников) на группы. Таким критерием должна выступать существенная имманентная историческому источнику характеристика.
Классификацию как общенаучную процедуру следует отличать от систематизации – исследовательской процедуры упорядочения исторических источников в научной практике в зависимости от целей исследования.
Говоря об истории источниковедения, мы отметили, что в XIX в. сложился устойчивый подход к вопросу классификации – деление исторических источников на остатки и предания. С современных позиций мы можем охарактеризовать это разделение скорее как систематизацию, поскольку оно определено только по отношению к конкретному предмету исторического исследования. С общетеоретической точки зрения любой исторический источник – это «остаток» породившей его человеческой деятельности. Уже И. Г. Дройзен, стоявший у истоков классификации исторических источников на остатки и предания, утверждал: «…источники являются одновременно остатками того настоящего, в котором они возникли…»[173] Он также отмечал зависимость деления исторических источников на группы от задачи исследования: «Различение по значению трех видов материалов вытекает из цели, для которой они будут служить исследователю»[174].
Выше уже было отмечено, что такой подход к классификации (систематизации) исторических источников сохранялся еще и у А. С. Лаппо-Данилевского, хотя он видел одну из задач своей методологии истории в разработке специальной методологии источниковедения.
Потребность в строгой классификации возникла только в процессе утверждения источниковедения в качестве отдельной исторической субдисциплины, что сопровождалось рефлексией объекта на уровне не только отдельно взятого исторического источника, но и всей их целокупности.
Классификация исторических источников позволяет решить еще одну важную познавательную задачу: поскольку она базируется на выявлении наиболее существенных свойств исторических источников, то способствует конкретизации методики источниковедческого исследования применительно к выявляемой в процессе классификации специфике отдельных их групп.
При классификации исторических источников выделяют два основных уровня – типы и виды исторических источников[175].
2.1 Типы исторических источников
Первый уровень классификации исторических источников, позволяющий упорядочить всю их целокупность, – классификация по типам.
Сравним два подхода к выделению типов исторических источников – Л. Н. Пушкарева и И. Д. Ковальченко. Эти подходы были разработаны в 70–80‑х годах XX в., но до сих пор сохраняют свою актуальность.
Л. Н. Пушкарев посвятил проблеме классификации специальное исследование[176], задача которого – теоретически обосновать исторически сложившуюся систему классификации исторических источников. Это важно подчеркнуть: исследование Л. Н. Пушкарева, в отличие от работы И. Д. Ковальченко, представляет собой попытку теоретической рефлексии уже сложившегося в исторической науке деления источников на группы, которые, как справедливо подчеркивает автор, не имели четко фиксированных названий: одинаковые по составу группы могли называться тип, род, группа, вид и т. д. На наш взгляд, именно такой подход позволил Л. Н. Пушкареву, несмотря на то что методологическую основу его работы составляла так называемая теория отражения[177], получить позитивный исследовательский результат, особенно в части анализа типов исторических источников.
