Николай Манвелов - На вахте и на гауптвахте. Русский матрос от Петра Великого до Николая Второго
Благодаря предусмотрительности командира “Новика” ни команда, ни офицеры ни разу не нуждались в провизии. Получив в свое распоряжение дану одного из офицеров, за городом, капитан 2-го ранга Шульц[108] приобрел заранее стадо коров, которые паслись под наблюдением матроса-пастуха, причем некоторые из них отелились, и в то время, когда на судах флота ели одну солонину, мы могли посылать в подарок друзьям то окорок телятины, то свежего мяса. Штук полтораста кур постоянно неслись, снабжая нас светили яйцами, и даже высиживали цыплят. Свиньи, бараны, гуси, утки — всего было запасено в изобилии.
На “Новике” нашлись два огородника, которые посеяли в начале осады всякую зелень, и в июле мы имели свой картофель, лук, столь необходимый в осаде, и другие овощи. В конце июля, когда на береговых позициях начали резать ослов, команда “Новика” ежедневно получала свежее мясо. Не раз вспомнишь добром такого заботливого командира, благодаря которому одна из главных тяжестей осады — дурная пища и даже голод была устранена».
На кораблях в дальних походах, естественно, насадить огород было невозможно. Вот и мечтали в офицерских каютах и матросских кубриках о таких «деликатесах», как картофель, лук, чеснок и пряная зелень.
Вот отрывок из рапорта командира броненосного фрегата (крейсера) «Адмирал Нахимов» капитана 1-го ранга Карла Деливрона[109] от 11 ноября 1888 года:
«Во время стоянки в Фунгале[110] мы приобрели покупкой 370 ведер красного вина для команды по 1 руб. 28 коп. за ведро и свежую провизию, платя по 5 руб. 12,29 коп. за пуд[111] мяса, по 2,87 коп. за пуд зелени и по 3 руб. 27,8 коп. за пуд белого хлеба; за пресную воду брали по 3 руб. 50 коп. за тонну».
Для справки приведем цены на некоторые товары из данного списка на рыках Москвы на середину января 1888 года
Фунт средней баранины стоил 14 копеек, говядины — восемь копеек, а свинины — девять копеек. Пуд весового пшеничного хлеба отдавали за 2 рубля 80 копеек, пуд ржаного — за 75 копеек.
Теперь перейдем к другой части, от которой напрямую зависело состояние как офицеров, так и матросов — к корабельной медицине. Тем более что положение старшего судового врача можно сравнить с главой современного Минздрава — естественно, в корабельных масштабах.
Особое отношение к здравоохранению на борту корабля заложил еще сам Петр Великий. Как известно, при необходимости царь часто занимался самолечением, для чего возил с собой своеобразную аптечку — сундучок, разделенный на множество отсеков. В них, как вспоминают очевидцы, были различные порошки и микстуры, пузырьки, пробирки, ступки с пестиками и так далее.
Морской устав Петра требовал от врачей немало. В частности, медик, помимо своих прямых обязанностей должен был следить за тем, «дабы больным пища была по определению давана добрая». В противном случае он был обязан докладывать командиру корабля.
Проступки лекарей и врачей должны были караться жестоко:
«Запрещается лекарю ни чего не брать с матрозов и с солдат больных или раненых, под штрафом возвращения того, что возмет и лишения своего жалования..
…Ежели лекарь своим небрежением и явным презорством[112] к больным поступит, отчего им бедство случится, то оной яко злотворец наказан будет, яка бы своими руками его убил, или какой уд[113] отсек. Буде же леностию учинит, то знатным вычетом наказан будет, по важности и вине смотря в суде».
Уже в Петровские времена список необходимых на судне инструментов и препаратов занимал в Морском уставе две с половиной страницы.
В дальнейшем состояние медицинской части флота во многом зависело от морского начальства. Так, адмирал Федор Ушаков требовал от командиров подчиненных ему кораблей собирать в портах сведения о заболеваниях населения, предоставлять отпуска после выписки моряков из госпиталей, а также создавать в местах массовых заболеваний специальные лазареты и изоляторы.
Естественно, сила медицинской части корабля напрямую зависела от его размеров. Например, на небольшом бронепалубном крейсере второго ранга «Изумруд» имелся лазарет на семь коек, аптека и специальная ванная. Рядом размещалась каюта судового врача. Как сразу же отметил вновь назначенный судовой медик титулярный советник[114] Владимир Кравченко, прямо за переборкой лазарета находилось машинное отделение. В тропиках это могло означать убийственную жару в помещении.
По тем временам (конец 1904 года) судовой лазарет был неплохо оборудован. В частности, в нем имелся пароэлектрический стерилизатор и дистиллятор конструкции Рихарда Гловецкого[115].
Главный перевязочный пункт на крейсере планировался в помещении кают-компании. Места там было достаточно, однако подача раненых могла встретить определенные трудности.
На более крупном бронепалубном крейсере первого ранга «Аврора» имелся не только лазарет, но и операционная. Правда, лазаретом пользоваться было невозможно из-за «невозможной жары и духоты», в связи с чем больные были переведены в помещения батарейной палубы, где стояли 75-миллиметровые орудия.
Перед боем готовился перевязочный материал, запасы которого распределялись по различным отсекам корабля. Создавались и запасные перевязочные пункты на случай разрушения основного. Проверялась готовность санитарного отряда, для которого судовыми средствами готовились носилки.
В санитарный отряд входили корабельные врачи (их было один или два человека, в зависимости от ранга судна), фельдшеры и санитары. К числу последних в боевой обстановке причисляли и корабельных чиновников, а также различных вестовых. К медицинской бригаде прикомандировывался и священник.
Наиболее известным «профессиональным» заболеванием моряков является, безусловно, «морская болезнь». Медики так называют болезненное состояние, возникающее в результате укачивания. Основными проявлениями заболевания являются плохое самочувствие, головокружение, тошнота, рвота Влияние на вестибулярный аппарат оказывают и длительные стоянки в порту — организм привыкает к твердой почве, после чего ему приходится перестраиваться к качке заново.
Доля людей, не подверженных морской болезни, относительно невелика и составляет 6–8%, при этом лечебные средства в большинстве случаев малоэффективны. При появлении признаков заболевания, а также для профилактики врачи рекомендуют свежий воздух, лежачее положение, пребывание по возможности в средней, более устойчивой, части судна.
Во времена парусного флота с морской болезнью нижних чинов боролись радикальными способами. Боцмана вооружались линьками[116] и выгоняли страдальцев на верхнюю палубу — скоблить ее. Если же боцман был совсем «зверем», то приказывал даже подняться на марс мачты. Болезнь, говорят, довольно быстро проходила, и вниз человек спускался уже «совершенно исцеленным».
Иногда доходило и до довольно забавных казусов. Слово Александру Ивановичу Францкевичу, инженеру-механику фрегата «Минин».
«Дул свежий ветер, кой-где были видны парусные суда.
У компаса стоял вахтенный офицер и ругался на то, что ему дымом ест глаза и нельзя следить за рулевыми. Я спустился с мостика и подошел к трапу полюбоваться на волну, которая шла навстречу судну и бессильно разбивалась о его борт. “Господин механик, господин меха-ник!” — раздался чей-то голос. Я поднял глаза наверх и увидел вахтенного офицера, стоящего у компаса. Он закрывал себе лицо руками и плевался.
— Что это сыплется масло из трубы, это черт знает, что такое, просто нельзя стоять!
— Какое масло? Откуда оно возьмется? — спрашивал я в изумлении.
— Да это, Ваше благородие, одного матроса стравило на море, а ветер-то и относит сюда; вот видите, вот горох, а вот ветчина?»
Другим профессиональным заболеванием были проблемы со зрением. Причем речь шла не только о напряжении глаз артиллерийских наводчиков и сигнальщиков. Многие нижние чины, которые по долгу службы должны были большую часть времени проводить в замкнутом пространстве, часто «сажали» глаза из-за постоянно включенного искусственного освещения.
У машинной команды в дальних тяжелых переходах преобладали ожоги и фурункулы от грязи. Случались также переломы (голени и ребер). В низких широтах бичом была зудящая тропическая сыпь.
Одной из главных обязанностей судового и экипажного врача было выявление симулянтов.«Болезнями ложнообьявленными или притворными» именовали случаи, когда пациент жаловался на недуги, которыми он на самом деле не страдал. «Болезнями искусственными или поддельными» называлось членовредительство. Притворщиков отсылали на «испытание» в госпиталь. Если же врачебной комиссией определялось нанесение себе телесных повреждений — чаще всего пробивали барабанные перепонки и отсекали пальцы, — то виновного ждал военный суд, а после него — флотские арестантские роты.
