Рой Медведев - К суду истории. О Сталине и сталинизме
«Имейте в виду, – сказал Троцкий, – и передайте другим, что я меньше всего намерен поднимать на съезде борьбу ради каких-то организационных перестроек… Я хочу… честного сотрудничества на верху… Нужен крутой поворот… Необходимо, чтобы Сталин… на деле переменил свое поведение. Пусть не зарывается. Не нужно интриг. Нужно честное сотрудничество [119] .
Это был отказ от борьбы, причем от борьбы в блоке с Лениным против великодержавных амбиций Сталина. Троцкий добровольно упускал не только важный, но и, как выяснилось позднее, наиболее реальный шанс ослабить позиции Сталина и всей «тройки». Конечно, Каменев, Зиновьев и Сталин были довольны. Но некоторые документы Ленина были известны другим членам ЦК, например Б. Мдивани. Поэтому Троцкий пошел дальше, он согласился с решением Политбюро запретить кому-либо оглашать на съезде документы и письма больного Ленина по национальному вопросу. Позднее Троцкий пытался объяснить свое поведение какими-то нравственными соображениями. Он писал:
«Письма Ленина по национальному вопросу, как и его Завещание, никому не были известны. Мое выступление могло быть понято, вернее сказать, изображено, как моя личная борьба за место Ленина в партии и государстве. Я не мог без внутреннего содрогания думать об этом. Я считал, что это может внести такую деморализацию в наши ряды, за которую, даже в случае победы, пришлось бы жестоко расплачиваться» [120] .
Троцкий приводит здесь доводы, с которыми трудно согласиться. О некоторых письмах Ленина по национальному вопросу знали в Политбюро. Но ведь и те документы, о которых никто еще не знал, Ленин просил Троцкого огласить на съезде как письма самого Ленина. При этом Ленин прямо писал Троцкому, что этот вопрос его очень волнует и что он будет спокоен лишь в том случае, если эту задачу возьмет на себя именно Троцкий. Отказ Троцкого, естественно, лишь усилил беспокойство и волнение Ленина. К тому же у Троцкого была возможность изменить свое решение, когда важнейшее из писем Ленина – «К вопросу о национальностях или об “автономизации”» – Л. А. Фотиева 16 апреля, то есть за несколько дней до съезда, передала в Политбюро. Троцкий помог своим молчанием скрыть этот документ от партии, и он был опубликован впервые только в 1956 г. [121] . Если Троцкий был так уверен, что Ленин именно его, Троцкого, хотел бы видеть своим преемником на посту руководителя государства и партии; если Троцкий видел, что Ленин не просто болен, но разбит параличом и не в состоянии говорить и писать; если Троцкий видел также, что на место Ленина претендуют и Зиновьев, и Сталин, а этот вариант Троцкий считал опасным для партии, то его поведение в марте-апреле 1923 г. никак нельзя считать правильным для политика.
«Я до последней возможности уклонялся от борьбы, – писал Троцкий, – поскольку на первых своих этапах она имела характер беспринципного заговора, направленного лично против меня. Мне было ясно, что такого рода борьба, раз вспыхнув, неизбежно примет исключительную остроту и в условиях революционной диктатуры может привести к угрожающим последствиям. Здесь не место обсуждать вопрос о том, правильно ли было ценою величайших личных уступок стремиться сохранить почву коллективной работы или же нужно было самому перейти в наступление по всей линии, несмотря на отсутствие для этого достаточных политических оснований. Факт таков, что я избрал первый путь и, несмотря на все, не раскаиваюсь в этом. Есть победы, которые ведут в тупик, и есть поражения, которые открывают новые пути…» [122]
Эти рассуждения неубедительны для политика. Борьба за власть и влияние не является чем-то позорным для профессионального политика, ибо это часть его жизни и профессии. В незаметной для внешнего наблюдателя борьбе в Политбюро весной 1923 г. Троцкий проявил полную пассивность и тем самым обрек себя на поражение. Это поражение действительно открыло новые пути и перспективы, но для возвышения… Сталина, который оказался не только менее щепетильным, но и более хитрым, умным и ловким, чем представлял Троцкий.
БОРЬБА С ТРОЦКИСТСКОЙ ОППОЗИЦИЕЙ В 1923 – 1924 гг.
XII съезд РКП(б) прошел относительно спокойно. С некоторыми документами Ленина, включая и его письмо «К вопросу о национальностях или об “автономизации”», делегаты съезда были ознакомлены лишь в конфиденциальном порядке. Б. Мдивани, пытавшийся процитировать отдельные места из этого письма, был остановлен председательствовавшим Л. Б. Каменевым. Более того, А. Енукидзе прямо заявил на съезде, что Ленин в данном частном вопросе «сделался жертвой односторонней, неправильной информации» [123] . Проблему, которую Ленин считал исключительно важной и принципиальной, Орджоникидзе назвал в своем выступлении «надоевшей всем грузинской склокой».
Группа Б. Мдивани без всяких оговорок была осуждена как «национал-уклонистская».
Съезд мог, конечно, удовлетворить тщеславие Троцкого. Делегаты съезда устроили ему самую продолжительную овацию; во многих приветствиях к съезду имя Троцкого упоминалось рядом с именем Ленина. Однако с точки зрения политической и организационной съезд укрепил позиции «тройки», возглавляемой Зиновьевым. Сталин был вновь избран генеральным секретарем ЦК РКП(б).
Доклад о промышленности, который был прочитан Троцким на XII съезде партии, был, пожалуй, наиболее интересным, хотя и не бесспорным, из всех докладов на съезде. Однако в первые месяцы после съезда Троцкий большую часть времени занимался вопросами не слишком актуальными. Как пишет его биограф Дж. Кармайкл, «лето и осень 1923 г. он посвятил анализу торговых циклов XIX – XX веков, а также статьям о конфликте между павловской и фрейдовской школами в психологии… Поздним летом 1923 г., в тот самый момент, когда его политическая судьба, а с ней и вся жизнь висели буквально на волоске, он вдруг занялся серией статей, посвященных… нормам поведения воспитанного человека. Не ограничиваясь вопросами семейной этики, он обсуждал и такие темы, как “Воспитанность и вежливость”, “Водка, церковь и кинематограф”, “Русские ругательства” и тому подобное. Он выступал перед педагогами, журналистами, библиотечными работниками с нескончаемыми речами об ужасном падении уровня печати и насущных нуждах русского языка, красоту которого уродует поток партийной тарабарщины. Он буквально выходил из себя в своем пуританстве» [124] .
Между тем экономическое положение в стране улучшалось очень медленно. Крестьяне были недовольны высокими ценами на промышленные товары, а рабочие – низкой заработной платой, которую выдавали к тому же не слишком регулярно. В июле и августе 1923 г. во многих крупных промышленных центрах (Москва, Харьков, Сормово и др.) прокатилась волна рабочих забастовок, чрезвычайно обеспокоивших партийное руководство. Необходимо было основательно обсудить экономическое положение и экономическую политику партии. Широкому и глубокому обсуждению положения в стране крайне мешал, однако, дефицит внутрипартийной демократии и засилье аппаратного бюрократизма. Вопрос о демократии, конечно, не в ее общегражданском, а пока еще в узкопартийном значении, выдвигался на первый план.
Одним из первых этот вопрос весьма решительно поднял в ряде своих выступлений Ф. Э. Дзержинский. В сентябре 1923 г. в связи с рабочими волнениями и деятельностью образовавшейся в партии и профсоюзах оппозиционной «рабочей группы», руководимой Г. И. Мясниковым [125] , был созван пленум ЦК РКП(б). В своем выступлении на этом пленуме Дзержинский указал на тот застой, который наблюдался во внутрипартийной жизни. Он подчеркнул также, что подмена выборного начала «назначенством» партийных секретарей становится политической опасностью и парализует партию. Для рассмотрения внутрипартийного положения пленум ЦК создал комиссию во главе с Дзержинским. Этой комиссии было поручено разработать и внести конкретные предложения об улучшении внутрипартийного режима. Несомненно, что Дзержинский был искренен в своем беспокойстве. Но надо иметь в виду, что он в 1923 г. был не только наркомом путей сообщения, но оставался также председателем ВЧК и наркомом внутренних дел. Надо полагать, что не без ведома Дзержинского Г. И. Мясников еще до пленума ЦК был арестован. Кратковременному аресту подвергся также А. Богданов, один из организаторов «Пролеткульта». Богданов давно уже не был большевиком, что не мешало ему принимать активное участие в общественной и научной жизни Советской России [126] .
Троцкий и его единомышленник Е. Преображенский отказались принимать участие в комиссии Дзержинского. Раздраженный выступлением члена ЦК Н. П. Комарова, который, видимо, отозвался критически о поведении Троцкого, последний неожиданно покинул заседание пленума. Группа делегатов от ЦК была направлена тогда к Троцкому с просьбой вернуться. Однако он отказался сделать это.
К осени 1923 г. в партии, в том числе и в ее руководящих кругах, образовалось несколько пока еще полулегальных оппозиционных групп, выступавших главным образом с «левых» позиций. Между этими группами шел интенсивный обмен мнениями и выработка единой платформы. Не хватало только авторитетного лидера. Таким лидером формирующейся «левой» оппозиции и стал Троцкий. Он наконец отбросил свои многомесячные колебания и решил возглавить оппозицию Сталину и всей «тройке». Несомненно, что на решение Троцкого повлияло не только давление многих его друзей и сторонников. Троцкий убедился, что его постепенно оттесняют от власти. Даже в военном комиссариате, где Троцкий привык считать себя полным хозяином, его позиции были ослаблены. В состав РВС республики и в Совет обороны были включены по решению Политбюро два старых противника Троцкого – К. Е. Ворошилов и М. М. Лашевич.
