Дмитрий Дудко - Матерь Лада. Божественное родословие славян. Языческий пантеон.
В хорватской песне, записанной еще в XVIII в., Ладо выглядит скорее мирным и добрым богом (быть может — любви и брака):
Красивый ИвоРвет розыТебе, Ладо, святой боже.Песни наши поем тебе,Сердца наши склоняем к тебе.Ладо, слушай нас, Ладо!
У Прокоша Ладон (то есть Ладо)[31] — бог брака и учредитель брачных обычаев. Это вполне согласуется как с мифом о Даждьбоге — охранителе моногамного брака, так и с ролью богини Лады в свадебных песнях.
Бога Ладо славили в Купальскую ночь не только славяне, но и балты. По данным Стрыйковского, литовцы с 25 мая по 25 июня исполняли песни с припевом «Lado, Lado, didis musu dewie» («Ладо, Ладо, великий наш боже»). Отсюда, очевидно, и восточнославянские припевы «Дид-Ладо», «Диди-Ладо» (иногда «Дид со Ладой»[32]). Балтийское didis как бы накладывалось на славянское «дiд», «дед» (о Солнце как «деде» уже сказано).
«Поучение в понедельник Св. Духа» (XVII в.) осуждает почитающих бога «орудий всякого дела речного» Лада и бога «плодов земных» Дида и прыгающих в их честь через костер. Вероятно, его автор слышал купальские песни, не дошедшие до нас, в которых у Ладо (Дида-Ладо) просили урожая и удачи в рыбной ловле. В этом же поучении говорится о боге скота и животных Коляде и водном боге Ладо. Можно лишь пожалеть, что любознательный проповедник, искавший следы культа славянских богов, не записывал песен, из которых делал свои выводы.
Козьма Пражский упоминает «Марса» — чешского бога войны и его сестру «Беллону». Вероятно, этот «Марс» — тот же Даждьбог-Ладо-Радигост, а «Беллона», как увидим ниже, — его сестра-воительница Морана.
В купальских обрядах и песнях часто выступает персонаж Иван (Ян, Ясь). Своим именем он обязан Иоанну Крестителю, с рождеством которого совпал древний праздник. У сербов Иован — покровитель кумовства, побратимства, клятв. (Это вполне соответствует индоевропейскому и славянскому представлению о боге солнца — защитнике справедливости.) Не зря Иована называют «золотым». Он же ведает «Иовановой стругой» — вратами рая и ада. Древнерусский проповедник обличал празднующих Купалу и тут же величал Иоанна Крестителя «пресветлым солнцем».
Украинцы в Купальскую ночь топили чучело Ивана, словенцы носили и сжигали чучело Яна. Поляки называли Яна «белым», «зеленым», что может указывать на его связь со светом и растительностью. У лужичан Яна изображает всадник в берестяной маске, разукрашенный цветами, которые с него срывают девушки. В белорусских песнях Ян отождествляется с Купалышем — предводителем парней в купальских обрядах (вот откуда «Аадо-Купало»). В этих же песнях он, как и Илья, стережет посевы от ведьм.
При этом купальский Ян совершенно не похож на евангельского Иоанна Предтечу — сурового аскета, обличителя распутного царя Ирода и его коварной жены. Наоборот, он весьма женолюбив («Кто у нас на девки лас? Да у нас Яночка на девки лас!»). Иван-Ян едет конями или лодкой то «за горочку по водочку», то «за речечку по девочку». Если он рискует жизнью или гибнет — то из-за любимой девушки. В довершение всего он совершает инцест со своей сестрой Марьей.
Ян, таким образом, молодой бог-воин и всадник, враг нечисти, связанный со светом и растительностью. Он, подобно Ладе-Купале, тонет, то есть уходит в нижний мир, обеспечивая в земном мире урожай. Сама его смерть несет торжество силам жизни и плодородия. По всей видимости, он тождествен Даждьбогу-Ладо, то есть Солнцу. Кони и лодка — обычные средства передвижения Солнца в мифе. Славяне скатывали на Купалу с горы пылающее колесо, и в то же время верили, что в этот день Солнце пляшет, скачет или играет. Самая короткая ночь года, после которой день убывает, в мифе оборачивается для Солнца гибелью — и торжеством.
В эту ночь Даждьбог, суровый поборник святости брака, превращается в легкомысленного женолюба и охотника за невестой, покровителя любовного разгула. Ведь этот разгул нес поражение силам тьмы, бесплодия, смерти, с которыми боролся светлый бог-воин.
О браке Даждьбога (Ивана) с Мораной (Марьей), их уходе в подземный мир и возвращении весной будет сказано в главе о Моране. Там же речь пойдет об Иване Царевиче и Иване Годиновиче — сказочной и былинной «масках» Даждьбога, столь же многоликого и многоименного, как его мать Лада.
Пребывая в нижнем мире ночью, осенью и зимой, Даждьбог приобретал мрачные, смертоносные черты. Такими же были некоторые его ипостаси.
В сербской легенде Дабог — владыка земного мира, столь же могучий, как Бог — в мире небесном, пожирал души всех умерших, пока у Бога не родился сын. Он победил Дабога, вставил ему в пасть копье, как распорку, и проглоченные души вышли оттуда. В другой, сербской же, легенде архангел Гавриил похищает солнце у Хромого Дабо — царя чертей. В горе Дайбог, как верили сербы, обитает Серебряный царь — дух рудников. О связи серебра с миром смерти говорилось.
Даждьбог здесь как бы раздваивается на доброго Сына Божьего (Гавриила) и злого Дабога (Дабо), больше похожего на Чернобога. Здесь, конечно, повлияло и христианство, объявившее языческих богов бесами, и богомильство (манихейство), считавшее земной мир владением Сатаны. Но само это раздвоение могло начаться еще в языческие времена.
Нечто подобное произошло у индоиранцев с образом Ямы (Иимы, Джамшида) — солярного первочеловека, первоцаря, культурного героя и в то же время первого умершего. Ему соответствует скифский Колаксай. В Индии Яма превратился в повелителя загробного мира, ездящего на черном быке и петлей вытаскивающего душу из тела. А в Иране сложился миф о грехопадении Иимы. Его царство было «золотым веком», свободным от нужды, зла, насилия, пока солнечный царь не возгордился: объявил себя богом, научил людей убивать скот и приносить кровавые жертвы. Тогда он лишился фарна и был свергнут и убит царем-драконом Ажи-дахакой.
Лужичане почитали бога смерти, известного под немецким именем Флинц («кремень»). Бото описывает его как живого мертвеца в плаще, стоящего на глыбе кремня. В руке его — факел, на плече — лев, своим ревом воскрешающий покойников. По более поздним источникам, он был также богом лесов и обитал под большой липой. Есть легенда о его золотом идоле (или золотом быке), сброшенном в Шпрее. В пещере под разрушенным капищем, у села Эна под Бауценом, вход в которую затоплен, будто бы и поныне лежит этот идол среди множества сокровищ. Флинц, при всей его мрачности, бог не только смерти, но и воскресения, бессмертия (подобно Яме). Лев — солнечный зверь, а факел — знак огненного начала. Видимо, перед нами — Даждьбог в его смертельной ипостаси.
Вторник и планета Марс в Месопотамии посвящены богу смерти и войны Нергалу, у других народов — богам войны (римский Марс, германский Тюр, иранский Бахрам-Веретрагна). Чехи называли эту планету Смертонош. Возможно, это еще одна мрачная ипостась Даждьбога-Ладо, отождествлявшегося с Марсом.
Чешский хронист XIV в. Неплаха впервые упомянул бога Зелу (Zelu, в немецком переводе хроники — Zely). Это имя пытались объяснить из чеш. zele — «зелень», zelw — «черепаха», zly — «злой, черт», zeleli — «оплакивать». Зелоном или Добропаном чехи называли планету Меркурий. (Вспомним: в «Матер верборум» с Меркурием отождествляется Радигост.) Гаек рассказывает, что княгиня Либуша велела отлить из золота идола Зелу в виде человека, восседающего на троне (или в седле), и установить его во дворце. В жертву ему приносили человеческие волосы и ногти. Именно ему Либуша принесла жертву перед смертью. Позже ее мужу Пржемыслу Зелу и богиня Дирцея помогли победить предводительницу амазонок Власту. Произошло это весной, 14 мая.
К Зелу, видимо, относится и рассказ Гаека о князе Неклане, умершем от страха, когда стоявший в дворцовом святилище золотой идол вдруг сверкнул на него глазами и оскалил зубы.
Этот загадочный бог скорее всего связан с солнцем и растительностью («зелье», «зелень») и тождествен Радигосту-Даждьбогу. Но он также связан и со смертью. Его культ напоминает суеверный русский обычай собирать и хранить (хотя бы символически) срезанные волосы и ногти: на том свете придется-де давать отчет за каждый волос; а добираться туда надо будет, карабкаясь по стеклянной горе — тут ногти и пригодятся. (Литовцы с той же целью клали в могилу медвежьи и рысьи когти.) Божество вроде бы доброе (Добропан) и в то же время мрачное, пугающее, смертоносное. Но разве не в земле лежали умершие предки, которых живые молили об урожае? Естественно, что бог Солнца, нисходя под землю, становился богом смерти, но оставался богом плодородия.
И все же среди ликов солнечного бога преобладали светлые, добрые. В день зимнего солнцеворота язычники праздновали рождение Непобедимого Солнца — Митры. Христиане превратили его в Рождество своего бога. Южные славяне называют этот праздник «Божич» и славят в песнях «старого Бадняка» и «молодого Божича». Это не просто воплощения старого и нового года. Бадняк — обрубок дерева, который жгут, осыпают зерном, поливают водой и бьют палкой, веря: чем больше искр, тем больше урожай и приплод. О Божиче поют, что он ездит на коне, золотит ворота, открывает пир. Или же представляют его добрым белобородым стариком в кожухе, верхом на кривом (или хромом) осле.
