Олег Ивик - История сексуальных запретов и предписаний
Все это наводит на мысли, что китайцы на протяжении своей длинной истории много, небезуспешно и, по всей видимости, бесконтрольно занимались сексом. В какой-то мере это действительно так, но Китай не был бы Китаем, если бы в нем что-то могло происходить без подробных инструкций и наставлений. «Искусству внутренних покоев» китайская (прежде всего даосская) традиция всегда уделяла исключительное внимание, благо искусство это отнюдь не считалось чем-то запретным, предназначенным для непутевого юношества или эпикурействуюших эстетов. Его разрабатывали мудрецы, о нем спорили ученые, им должны были в совершенстве владеть императоры… Почтенные седовласые наставники писали о нем трактаты для своих учеников, мечтающих о духовном подвижничестве, причем употребляли такие выражения, от которых краснеют иные продвинутые европейцы эпохи победившей сексуальной революции (краснели и авторы настоящей книги).
Большое внимание уделялось не только технике секса, но и количеству партнеров. Мудрец Гэ Хун, живший в четвертом веке н. э., рекомендовал китайцам заводить как можно большее число связей, считая, что мужчины «извлекают тем большую пользу и благо, чем с большим количеством женщин они общаются». Традиция утверждает, что Пэн Цзу, легендарный долгожитель, которого называют «прародителем китайской нации», ставил своим ученикам в пример Желтого императора, мифического основателя Китая, жившего в третьем тысячелетии до нашей эры. Пэн Цзу утверждал: «Желтый император имел сношения с тысячью двумястами женщинами и потому взошел в обитель бессмертных».
Сам Пэн Цзу, как известно, имел девятнадцать жен и девятьсот наложниц, что позволило ему прожить более 800 лет и стать одним из подручных бога долголетия. О своих менее продвинутых согражданах мудрец с сожалением говорил: «Обыкновенные люди имеют лишь одну женщину и потому губят свою жизнь».
Для того чтобы китайцы не губили свою жизнь, даосские мудрецы рекомендовали ученикам за одну ночь вступать в связь с десятью женщинами. Законы, царившие в Поднебесной, это в принципе позволяли: жена китайцу полагалась одна, но количество официальных наложниц до начала двадцатого века не ограничивалось. Кроме того, к его услугам были рабыни и жительницы «веселых кварталов». Впрочем, даосы — люди толерантные, и, если кто-то «упорствовал во грехе» и хранил верность единственной жене, анафеме его не предавали, и он волен был жить так, как ему нравится.
Столь же необязательным к исполнению был и другой завет даосских мудрецов — не завершать половой акт выбросом спермы с целью ее сохранения. Даосы рекомендовали эту технику и уделяли ей огромное внимание: запрет на «расход» спермы был одним из основополагающих в даосском «искусстве внутренних покоев». Но в постели даосизм, и, в частности, его призыв к незавершенному половому акту, вступал в непримиримое противоречие с нравственными нормами конфуцианства. А поскольку даосизм и конфуцианство как в стране в целом, так и в жизни каждого отдельно взятого китайца очень часто сосуществовали бок о бок, то этому китайцу приходилось метаться между взаимоисключающими запретами и рекомендациями.
Конфуцианцы вообще стояли за порядок и умеренность во всем, включая половую жизнь. В тексте «Цзо-чжу-ань», созданном на рубеже четвертого и третьего веков до н. э. и входящем в состав канонического конфуцианского «Тринадцатикнижия», говорится: «У женщины есть семья, у мужчины есть опочивальня. И он, и она не оскверняют их. Отклонение от этого означает хаос». Но главное разногласие последователей учителя Куна с даосами заключалось даже не в борьбе с хаосом (что, вероятно, не встречало у даосов принципиальных возражений), а в том, что конфуцианцы целью полового акта считали отнюдь не долголетие и не достижение совершенства, а рождение детей (желательно мальчиков), а в этом деле без расхода спермы не обойтись.
Борьба даосизма и конфуцианства завершилась, судя по количеству китайцев, победой последнего (по крайней мере, в постели). Впрочем, конфуцианство, разрешая жителям Поднебесной свободное семяизвержение, настолько ограничивало их общение с женщинами, что становилось не вполне понятно, где и как можно было этим разрешением воспользоваться.
В то же время, несмотря на все призывы конфуцианства по борьбе с «хаосом» в семье и постели, китайская традиция всегда очень терпимо относилась к любым проявлениям того, что мы называем сексуальными извращениями, и уж тем более к разного рода изыскам вроде, к примеру, трансвестизма и вуайеризма, группового и анального секса, «наблюдения за наблюдателем» и минета, который китайцы поэтически называли «игрой на флейте»… Китаец мог предаваться разнообразным видам любви с каждой из своих жен и наложниц по отдельности или же со всеми одновременно, мог и вовсе отправиться в «веселый квартал», а жена и наложницы, если их это не вполне устраиваю, могли прекрасно утешаться друг с другом, используя для этого достаточно изысканные и отнюдь не запретные приспособления…
Если в европейской традиции особая сексуальная изощренность женщины никогда не входила в число достоинств добродетельной жены, то в Китае дело обстояло наоборот: благонравная жена или наложница должна была уметь ублажать своего мужа самыми изысканными способами, более того, она должна была не только уступать его другим женщинам, но порою и прислуживать во время акта мужа с таковыми. И даже если суровые конфуцианцы и оказыватись чем-то недовольны, геенна огненная никому за эти прегрешения не грозила.
Интересно, что при такой свободе «техник» секса китайцы не знали публичных поцелуев и относились к ним критически-причем как строгие конфуцианцы, так и сексуально раскованные даосы. Даосы категорически не хотели понять, зачем растрачивать энергию в ласках, которые не приведут к естественной кульминации. Для них это было оскорблением начал инь и ян. Чарлз Хьюмана и Ван У в своей работе «Сумеречная сторона любви» писали: «Когда европейцы начали селиться в Шанхае и других городах, то можно было увидеть, как мужья и жены приветствуют друг друга поцелуем или заключают в объятия; китайцы, становившиеся свидетелями этих нежностей, ожидали, что европеец тут же извлечет свой „яшмовый черенок“ и бросится в битву. Еще более конфузили вездесущих китайцев сцены, когда два француза приветствовали друг друга поцелуями в щеки, — это также казалось бесцельными сексуальными приготовлениями». Ну а с точки зрения конфуцианцев, считавших, что мужчины и женщины должны ходить по разным сторонам улицы, публичные поцелуи, даже и супружеские, были признаком крайней распущенности.
В двадцатом веке и даосским традициям, и заветам учителя Куна пришлось потесниться под напором коммунистической нравственности. Институт наложниц был отменен, проституция запрещена, эротическая литература попала под строжайший запрет. Кроме того, государство провозгласило политику «одна семья — один ребенок», что категорически не согласовывалось с традиционными конфуцианскими устоями жителей Поднебесной. На фоне новых, жесточайших запретов все ограничения даосских и конфуцианских мудрецов стали казаться символами утраченного рая. И тем не менее коммунистическая революция оказалась бессильна против революции сексуальной.
Таков краткий общий обзор истории сексуальных запретов, разрешений и рекомендаций, под сенью которых жители Поднебесной занимались любовью в течение последних примерно двух с половиной тысяч лет. Надо сказать, что, несмотря на все соблазнительные в своей полигамности рекомендации даосских наставников и на призывы конфуцианцев к деторождению, несмотря на отсутствие в старом Китае моральных и законодательных запретов на любые виды совокуплений (мужской гомосексуализм был запрещен лишь в правление маньчжурской династии Цин, пришедшей к власти в середине XVII века, а женский всегда был дозволен), несмотря на объявленное коммунистами раскрепощение женщины, сексуальная жизнь китайцев находилась под влиянием множества самых разнообразных (и зачастую взаимоисключающих) инструкций и запретов. И тот факт, что китайцы, несмотря на это, стали самым многочисленным народом мира, лишь говорит о том, что никакие запреты в сфере интимной жизни недействительны и строгость их всегда искупается необязательностью их исполнения.
Впрочем, существовал в Поднебесной человек, которому не удавалось уклониться от суровых запретов — хотя бы потому, что его строго контролировали. Человеком этим был, как ни удивительно, китайский император. Всемогущий Сын Неба, являясь повелителем огромной империи, отнюдь не мог распоряжаться в своем собственном гареме. Например, количество его жен и наложниц тщательно регламентировалось. У мифического сына не менее мифического Желтого императора была одна главная жена и три наложницы, которые символизировали четыре стороны света, а вместе с императором составляли священное число пять. Потом число женщин стало меняться, но это объяснялось не прихотью владыки, а требованиями вселенской гармонии.
