Франсуа Гизо - История цивилизации в Европе
Итак, вместо того, чтобы упрекать церковь – правительство христианского мира – за самое существование ее, надобно определить, как было устроено это правительство, соответствовали ли его принципы двум существенным условиям всякого нормального правительства. Рассмотрим же церковь по отношению к этим двум условиям.
Когда говорят о порядке возникновения и передачи власти в христианской церкви, то весьма часто обозначают духовенство таким словом, которое вовсе не подходит к нему и которое нужно устранить; это слово – каста. Сословие церковных должностных лиц часто называют кастою. Выражение это неверно: идея касты предполагает идею наследственности. Окиньте взглядом весь мир, возьмите все страны, в которых существовали касты, Индию, Египет, – вы увидите, что существенным признаком каст везде была наследственность, то есть переход одного и того же общественного состояния, одной и той же власти от отца к сыну. Где нет наследственности, там нет и касты, а есть корпорация. Дух корпорации имеет свои невыгодные стороны, но он резко отличается от духа касты. К христианской церкви неприменимо название касты. Безбрачность священников сделала невозможным обращение католического духовенства в касту[11].
Вы понимаете, конечно, все последствия такого различия. С системою касты, с фактом наследственности неразрывно связано понятие о привилегии; оно вытекает из самого определения слова каста. Когда одни и те же должности, одна и та же власть делаются наследственными в одних и тех же семействах, – ясно, что с этими должностями соединена привилегия, что никто не может приобрести их независимо от своего происхождения. Так действительно и случилось: там, где церковное правительство переходило в руки касты, оно становилось предметом привилегии; оно делалось доступным только для людей, принадлежавших к касте. Ничего подобного не встречается в христианской церкви; напротив того, она постоянно поддерживала начало равного допущения всех людей, каково бы ни было их происхождение, к отправлению всех церковных должностей, к получению всех церковных почестей. Духовное поприще, особенно в промежуток времени между V и XII веками, было открыто для всех. Ряды духовенства пополнялись из всех классов, из низших, как и из высших, и даже преимущественно из низших. Вокруг него все делалось предметом привилегии; оно одно поддерживало начало равенства, конкуренции; оно одно облекало властью всякое законное превосходство. Вот первое важное и естественное последствие того факта, что церковь была корпорациею, а не кастою.
Переходим к другому последствию того же факта. Каста отличается духом неподвижности. Это положение не нуждается в доказательствах. Откройте историю и вы увидите, что дух неподвижности овладевает всяким обществом, в котором господствует каста. В известные эпохи и до известной степени проявлялась, правда, и в христианской церкви боязнь прогресса. Но нельзя сказать, чтобы это чувство преобладало в ней; нельзя сказать, чтобы христианская церковь оставалась неподвижною в течение веков; напротив, она постоянно находилась в движении, побуждаемая то нападениями внешней оппозиции, то собственною потребностью в реформе и внутреннем развитии. Вообще говоря, это общество постоянно изменяющееся, движущееся, имеющее разнообразную и прогрессивную историю. Нет сомнения, что равное допущение всех к церковным должностям, постоянное пополнение церкви на основании принципа равенства, могущественно содействовало поддержанию и беспрерывному одушевлению в ней движения и жизни и не позволяло восторжествовать духу неподвижности, застоя.
Каким же образом церковь, доступная для всех людей, удостоверилась в праве их на обладание властью? Каким образом открывалось и выдвигалось вперед из недр общества всякое законное превосходство, имеющее право на участие в духовном правительстве?
Два начала господствовали в церкви: 1) избрание низшего высшим, выбор, назначение; 2) избрание высшего подчиненными, т. е. избирательство в тесном смысле, как мы теперь это понимаем.
Посвящение в священники, например, право сделать кого-либо священником, принадлежало одному только высшему духовенству; выбор подчиненного в этом случае производился начальником. Точно так же, при раздаче некоторых церковных бенефиций, связанных с феодальными обязанностями, назначение владельцев находилось в руках высших лиц: короля, папы или сеньора. В других случаях, действовал принцип избирательства в тесном смысле слова. В рассматриваемую нами эпоху право избрания епископов долго принадлежало всему духовенству; иногда в этом участвовали и миряне. В монастырях аббат избирался монахами. В Риме папы избирались коллегиею кардиналов, а до учреждения этой коллегии – всем римским духовенством. Итак, в рассматриваемую нами эпоху, в церкви существовали и действовали оба начала, по которым может происходить установление и признание власти: выбор низшего высшим и избрание высшего подчиненными; тем или другим путем выдвигались люди, призванные к обладанию известною долею церковной власти.
Эти два начала не только существовали друг подле друга, но, существенно различные между собою, находились в постоянной борьбе. По прошествии многих веков, после многих переворотов, назначение низшего высшим получило перевес в христианской церкви. Но между V и XII веками преобладало еще, вообще говоря, противоположное начало – избрание высшего подчиненными. Не следует удивляться одновременному существованию двух столь различных начал; взгляните на общество, на естественный ход исторических событий: вы увидите, что везде передача власти совершается тем и другим из указанных мною способов. Церковь не изобрела их; она нашла их уже выработанными вековою деятельностью человеческого рода и оттуда заимствовала их. И в том, и в другом способе есть своя доля истины и пользы. Их соединение часто было бы лучшим средством к установлению законной власти. К несчастию, один только из этих способов – назначение низшего высшим – получил преобладание в церкви, хотя, впрочем, и другой никогда не исчезал в ней окончательно. Под разными наименованиями, с большим или меньшим успехом, он появлялся в ней во все эпохи, с такою, по крайней мере, силою, что мог протестовать и нарушать течение давности.
В рассматриваемое нами время, христианская церковь почерпала неиссякаемую силу в своем уважении к равенству и к законным превосходствам. Это было самое популярное общество, самое доступное, открытое для всех талантов, для всех благородных стремлений человеческой природы. Этим она в особенности обязана своим могуществом, гораздо более, чем своим богатством и незаконным средствам, к которым она, к сожалению, слишком часто прибегала.
Что касается до второго условия нормального правительства – уважения к свободе – то с этой стороны церковь оставляла желать весьма многое.
В ней выработалось два дурных начала: одно признанное, воплощенное, так сказать, в учении церкви; другое – введенное в ее среду человеческою слабостью, но отнюдь не как естественное последствие христианского учения.
Первое начало – отрицание прав личного разума, притязание на передачу верований сверху вниз, во все религиозное общество, без предоставления кому бы то ни было права самостоятельной оценки их. Возвести такое притязание в принцип легче, чем доставить ему действительное преобладание. Убеждение не входит в разум человека, если сам разум не пролагает ему к себе дорогу; нужно, чтобы убеждение сумело заставить принять себя. В каком бы виде оно не представлялось, какое бы имя ни носило, разум всматривается в него, и если оно проникает в разум, то, следовательно, оно принято им. Человеческий разум постоянно действует под различными формами на идеи, которым стараются подчинить его. Несомненно, впрочем, что разум может сбиваться с истинного пути; он может, до известной степени, отречься от своего назначения, ограничить сферу своей деятельности; он может быть приведен к злоупотреблению своими силами или к неполному пользованию ими. Таково было весьма часто последствие вредного начала, принятого церковью; но что касается до полного и совершенного действия этого принципа, то оно никогда не имело и не могло иметь места.
Второе дурное начало – это право принуждения, присвоенное себе церковью, право, противоречащее самому свойству религиозного общества, происхождению церкви, ее первоначальным правилам: право, оспаривавшееся многими из знаменитейших отцов церкви, св. Амвросием, св. Гиларием, св. Мартином, но тем не менее приобретавшее перевес и стремившееся к преобладанию. Притязание вынуждать верование – если только эти два слова могут быть поставлены друг подле друга – или материально наказывать за верованье, преследование ереси, т. е. пренебрежение законной свободы человеческой мысли – вот заблуждение, которое проникло в церковь еще гораздо ранее V столетия и весьма дорого обошлось ей.
