Георгий Касьянов - Украина 1991-2007: очерки новейшей истории
В июле 1993 г. состоялось уже упомянутое решение российской Думы о Севастополе как базе российского флота и административной единице Российской Федерации. В Севастополе периодически происходили демонстрации, организованные местным Фронтом национального спасения с требованиями передать город под юрисдикцию России, нагнетавшие истерию среди населения. В сентябре 1993 г. на встрече на высшем уровне в Массандре российская делегация неожиданно выступила с требованием немедленной оплаты долга за энергоносители и предложила засчитать в качестве платежа Черноморский Флот (буквально за неделю до встречи в Массандре поставки газа в Украину были сокращены на 24 %, во время переговоров прозвучали угрозы вообще «закрыть вентиль»59. Л. Кравчук сначала согласился на это предложение, после чего стал объектом острейшей критики в парламенте (вплоть до обвинений в государственной измене) — ему пришлось взять свои слова назад.
Дальнейшие переговоры должны были завершиться 15 апреля 1994 г. на встрече глав государств СНГ — министры обороны двух стран достигли предварительной договоренности о том, что Украине перейдет до 20 % флота (164 судна). Договориться не удалось по главному вопросу — о базировании флота. Украинская сторона видела Севастополь как базу совместного размещения флотов.
Российский министр обороны Павел Грачев отказался принять идею о присутствии украинских ВМС в Севастополе и вообще в Крыму и демонстративно покинул переговоры. Заметим, что громогласная риторика о «городе русской славы», использовавшаяся новоявленными «защитниками Севастополя» из числа высшего командования и части политического руководства РФ, прикрывала куда менее возвышенные интересы: база в Севастополе представляла собой колоссальную инфраструктуру (82 % всей инфраструктуры ЧФ России), эксплуатация которой обещала солидные прибыли.
Пока шло «изучение вопроса», события развивались своим ходом. В апреле 1994 г. украинская морская пехота заняла сооружения Черноморского флота в Одессе. В мае 1994 г. на кораблях ЧФ, формально находящихся под совместным командованием, самовольно начали поднимать андреевские флаги. Понадобилась экстренная встреча 17 июня в Москве, где было решено ускорить процедуру раздела кораблей и «активов». В декабре 1994 г. началась война в Чечне. Удержание остроконфликтной зоны в Крыму было для России непосильным бременем как с военной, так и с политической точки зрения, тем более что США и европейские страны, де-факто признавая войну в Чечне внутренним делом России, к украинско-российскому конфликту в Крыму относились именно как к источнику международной нестабильности.
8 июня 1995 г. в Массандре Б. Ельцин и Л. Кучма подписали еще одно соглашение о разделе флота, которое также оставило открытым вопрос о базах. Через год была принята Конституция Украины, которая разрешала размещение иностранных войск только на переходной период. В ноябре 1996 г. Дума вновь заявила претензии на Севастополь. Тем временем «бесхозный» флот постепенно приходил в негодность, его имущество разворовывалось, а береговая инфраструктура коммерциализировалась.
«Флотская эпопея» закончилась (по крайней мере на уровне международно-правовых отношений) 28 мая 1997 г. с подписанием в Киеве трех договоров о статусе и пребывании Черноморского флота РФ на территории Украины, о параметрах разделения флота и о взаиморасчетах, дружбе, партнерстве и сотрудничестве между Украиной и Россией. Флот был поделен окончательно (в пропорции 56 % — России, 44 % — Украине, причем ей достались корабли постройки 1954–1974 гг.) Было договорено, что Севастополь останется базой временного размещения Черноморского Флота России (до 2017 г.) на правах аренды — 97 млн долларов США в год (эта сумма просто шла в погашение долга за энергоносители) — при этом России досталось 90 % береговой инфраструктуры в Севастополе.
«Крымский узел» — это лишь наиболее показательный пример проблемное™ отношений между Украиной и Россией, вызванной различиями в геополитических интересах обеих стран. Для России, традиционно играющей доминирующую роль на просторах бывшего Союза, удержание Украины в сфере своего влияния было чрезвычайно важным как с геополитической и военно-стратегической точки зрения, так и по внутриполитическим соображениям — окончательный «уход» Украины из сферы российского влияния и ее вхождение в геополитические структуры, воспринимавшиеся Россией как соперники, был бы воспринят населением страны как свидетельство слабости. «Украинская карта» оставалась выгодным средством и для той части политиков, которые эксплуатировали великодержавные или националистические настроения части российского общества. В итоге все 1990-е годы российское руководство выстраивало отношения с Украиной больше на политико-идеологических основах. Средства экономического давления использовались в меньшей степени и не так открыто — не последней причиной такого выбора было то, что экономические связи в этот период выстраивались не столько по линии межгосударственной, сколько по линии сотрудничества между влиятельными группами «рантье», стремительно обогащавшимися в обеих странах под прикрытием и при попустительстве государственных структур.
Для Украины, которой, в отличие от России, необходимо было еще утвердиться в системе международных отношений и закрепиться как суверенному государству, стремление России к гегемонии в регионе было серьезным вызовом. Во внутриполитической борьбе «российская карта» также была в большом ходу. Ее интенсивно разыгрывали «левые» политики, пропагандировавшие поначалу утопическую идею воссоздания Союза, а потом эксплуатировавшие миф об украинском национализме. Для «правых» политиков российский фактор служил надежным средством поддержания политического тонуса, тем более что российская политика в отношении Украины периодически давала повод поговорить об угрозе «российского империализма». Для значительной части украинской национальной интеллигенции, игравшей в первые годы независимости довольно значительную роль, по крайней мере в идеологической сфере, сильнейшим раздражителем было присутствие России на информационно-культурном рынке — «российское присутствие» здесь было впечатляющим, а украинская культура не выдерживала конкуренции, в том числе экономической. Стоит помнить и о том, что ориентации населения внутри самой Украины были весьма противоречивы — восток страны традиционно тяготел к России (как культурно, так и экономически), запад — к Европе.
В любом случае, выстоять в соперничестве геополитических амбиций один на один с Россией Украина не могла. Курс на Запад был спровоцирован, помимо естественных устремлений войти в более широкий мир, желанием найти поддержку, контрбаланс России.
Запад, со своей стороны, занимал весьма осторожную, прагматическую (временами настолько прагматическую, что ее воспринимали как циничную) позицию относительно Украины. Поначалу Украина была объектом пристального внимания прежде всего как территория с ядерным оружием и нестабильной политической ситуацией — сочетание взрывоопасное в прямом и переносном смысле. Затем, после достижения договоренностей о безъядерном статусе Украины, она рассматривалась как потенциальный источник региональной нестабильности — как из-за напряженных отношений с Россией, так и вследствие масштабного упадка экономики и внутриполитических конфликтов. К концу 1990-х годов Украина обрела на Западе стабильную, хотя и сомнительную репутацию государства с высочайшим уровнем коррупции, масштабной теневой экономикой, всевластием бюрократии и бесправием населения. Постоянным источником раздражения для западных политиков была так называемая «многовекторность» внешней политики Украины и чрезвычайно медленный темп рыночных реформ. К концу 1990-х годов один из американских политиков высшего ранга запустил в оборот термин «усталость от Украины». Для многих западных партнеров Украина играла роль чемодана без ручки — бросить ее было невозможно, прежде всего из прагматических соображений: никому не нужен был источник нестабильности на границе с расширяющейся Европой, а слишком тесные объятия с Россией могли закончится геополитическим слиянием и чрезмерным усилением последней. Тащить же Украину за собой в европейское и евро-атлантическое пространство было крайне тяжело и неудобно — как из-за позиции украинских политических элит, лавировавших между Россией и Западом и погрязавших в коррупции, так и из-за нежелания заходить слишком далеко в перетягивании каната с Россией. Если попытаться обобщить позицию Запада относительно Украины, можно сказать, что она, с одной стороны, сводилась к лозунгу «спасение утопающих — дело рук самих утопающих» (когда речь шла о реформировании политической системы, вооруженных сил, изменениях в системе государственного управления). С другой — это был «риск- менеджмент» — когда речь заходила о поддержке экономических реформ (через кредиты и прямые инвестиции) или о разрешении внутри— и внешнеполитических конфликтов.
