Людвиг Стомма - Переоцененные события истории. Книга исторических заблуждений
Хроника Бельского могла выйти тиражом даже в несколько сот экземпляров, благодаря изобретению, которое, особенно в немецких и итальянских учебниках, обозначает очередную дату конца Средневековья и начала Нового времени. Изобретение это – книгопечатанье, а точнее, издание в 1455 г. Библии в количестве 165 экземпляров, отпечатанных на бумаге, и 35 – на пергаменте. Сделал это ювелир из Майнца Иоганн Генсфляйш цур Ладен цум Гуттенберг. «Изобретение Гуттенберга, – сообщает польская Большая всемирная энциклопедия, – состояло в создании аппарата для отлива литер, составления из них строк и устройства пресса для печатания произвольного числа оттисков с одного набора. Сущностью изобретения, таким образом, стало использование перемещаемых литер, вследствие чего выросли тиражи книг, цены на них снизились, а качество печатного текста улучшилось». Как ни старался Гуттенберг ради сохранения монополии держать свое изобретение в тайне, ничего у него не вышло. Уже в скором времени его использовали по всей Европе. В Швейцарии с 1468 г., в Италии (а точнее, в Венеции) – с 1469 г., во Франции – с 1470 г., в Польше – с 1474 г., в Англии – с 1476 г. К концу XV в. в Европе имелось уже около 250 типографий, общая продукция которых составляла около 40 000 наименований при среднем тираже 200–300 экземпляров. И этого, в сущности, было достаточно. Эразм Роттердамский (1467–1536) пишет об «искусстве чтения», ибо умение складывать и понимать буквы он относит не к разряду навыков, сродни ремеслу, а скорее к области художественных умений. В этом нет ничего странного, если учесть, что безграмотность в тогдашней Европе составляла, в зависимости от страны, от 85 до 99 %. О распространении чтения вне элитарного узкого слоя ученых-интеллектуалов того времени можно говорить лишь с середины XVII в. А что же было тогда предметом «массового» чтения?
Пан Лонгин Подбипента объясняет Скшетускому, что «валахи – народ, который помягче нашего будет, что даже в богослужебных книгах подтверждается.
– Как это в книгах?
– У меня самого такая есть, и могу тебе, сударь, показать, потому как всегда ее вожу с собой.
И так сказав, отвязал торока у арчака и извлек махонькую книжицу, бережно оправленную телячьей кожей, а затем, набожно поцеловав ее, пролистал несколько страниц и изрек:
– Читай, пан.
Скшетуский начал:
– К Твоему покровительству прибегаем, Пресвятая Матерь Божия… Где же тут о валахах? Что же ты, сударь, плетешь! – это же антифон!
– Читай, сударь, дальше.
– …Дабы достойными быть обетов Христу данных. Аминь.
– Ну, а теперь вопрос…
Скшетуский читал:
– Вопрос: Почему валашская кавалерия зовется легкой? Ответ: Потому что легко бежит. Аминь.
– Хм! Правда! Однако ж странные материи в сей книге перемешаны.
– Потому как сия книга солдатская, в ней рядом с молитвами всякие instructions militares приводятся, из коих научишься, сударь, о всяких нациях, которая из них славнейшая, а какая скверная; а что до валахов, то ясно, что солдаты из них никудышные, да и изменники знатные…».
Единственное, что может вызывать сомнения в этом забавном диалоге из Сенкевича, так это тот факт, что и пан Скшетуский, и Лонгин Подбипента, а как вскоре окажется и Володыевский, Заглоба, Вершулл, Кушель и даже Жендзян, Юзва Бутрим и Богун у нашего нобелевского лауреата грамотные. Это никак не согласуется с исторической статистикой. Однако оставим нашему романисту право на licentia poetica.
И тем не менее это не меняет факта, что признание изобретения Гуттенберга переломным моментом в истории является результатом смешения мегаломании и фрустрации современной европейской интеллигенции, слепо верующей в силу написанного слова и в то, что таковое слово во все времена было решающим. Даже если с этим согласиться, то книга, пресса или напечатанная листовка стали в известной степени определять общественное мнение не ранее XVII в. Рей, Кохановский, а позднее Морштын или Зиморовиц были прекрасными поэтами и как нельзя более заслуживают признания и славы. Но произошло это в XIX и XX вв. В свое же время они были придворными авторами шуточных пьесок или украшением изысканных салонов. Читал их весьма узкий круг лиц исключительно из дворян и богатых мещан. Лишь сто лет спустя после изобретения Гуттенберга католическая церковь пришла к выводу, что среди элиты набралось уже достаточно читателей и не мешает поинтересоваться содержанием издаваемых книг. А посему римский папа Иннокентий IV публикует первый Index librorum prohibitorum. Позже подобные индексы запрещенных книг стали составлять теологические факультеты парижской Сорбонны, университета Лувена или Испанская инквизиция. Вскоре к ним присоединились и протестанты. Стоит отметить, что в индексе папы Льва XIII, опубликованном в 1881 г., даже не учитывались издания до 1600 г., поскольку полагалось, и весьма разумно, что тиражи их мизерны.
* * *Итак, все три даты, обозначающие начало Нового времени, – чистая условность. Константинопольская дата логична хотя бы потому, что знаменует событие конечное во времени и остается в символической связи с предыдущей судьбоносной датой – 476 г. На самом же деле ни одно из упомянутых тут событий не имело никаких значительных последствий и прошло практически незамеченным современниками. В 1453 г. в Кракове выступал знаменитый проповедник Ян Капистан. В посвященной ему иконографии он изображается попирающим турка. В 1455 г. умер кардинал Збигнев Олесницкий, а выведенная из терпения гданьскими каперами на Балтике Дания объявила Польше войну. В 1492 г. был коронован Ян Ольбрахт. Во Франции в 1453 г. удается бежать из королевской тюрьмы и благополучно добраться до Рима Жаку Керу, в 1455 г. начался процесс по реабилитации Жанны д’Арк, а в 1492 г. англичане осадили Булонь. Этими событиями жили в те годы европейцы, во всяком случае, та их часть, кого вообще волновало что-либо, кроме своей хаты с краю.
А кроме того, в 1453 г. родились, в частности: Гонсало Фернандес де Кордова – будущий покоритель Гренады, и Афонсу де Албукерки, который захватил Гоа и добрался до Малакки. В 1455 г. – Ян II, князь Мазовецкий, и немецкий гуманист, знаток Кабаллы Иоганн Рейхлин по прозвищу Капнио. В 1492 г. родились Маргарита Наваррская, покровительница литераторов и ученых, сама написавшая несколько книг, и венецианец Пьетро Аретино, сатирик, скандалист и распутник, «бич государей».
Тридцатилетняя война
Славный старосветский Тадеуш Кожон, читать которого сплошное удовольствие, сообщает («Новая история», т. 1, Краков, 1889): «Исходной причиной страшной бойни, разразившейся в Германии и распространившейся на все владения Габсбургов в Европе, была “ТЕОЛОГИЧЕСКАЯ НЕНАВИСТЬ” (odium theologicum), то бишь религиозная рознь между лютеранами и кальвинистами, с одной стороны, и католиками – с другой. Невзирая на заключенный в Аугсбурге религиозный мир, проповедники с амвонов и бесчисленные писатели и писаки в печати забрасывали своих противников разнообразнейшими и зачастую лживыми обвинениями, проклинали их и возбуждали в массах подозрительность и мстительность». Далее автор иллюстрирует свою мысль: «Лютеране обычно называли римского папу не иначе как Антихристом, Рим – Вавилоном, своих противников – детьми дьявола, дракона, Ваала, Вельзевула и т. п. В церковно-историческом коллективном труде, названном “Магдебургские центурии”, под редакцией Флация Иллирика (1559–1574) оказались средневековые россказни о папессе Ангелике, которая скрывалась под именем папы Иоанна, о 6000 младенцев, обнаруженных в пруду при женском монастыре во времена Григория I и пр. Пастор Осиандер, профессор богословия Хеербранд и даже математик Плинингер в 1583 г. восстали против реформы календаря, введенной Григорием XIII. С амвонов оповещалось, что луна по этой причине грустно пряталась в тучах и стенала: “Горе мне! Горе! Папа и иезуиты!”»… Однако вернемся к главной мысли Тадеуша Кожона: «Второй причиной разногласий было алчное желание присвоить себе имущество католического духовенства. Со времени Пассаусского соглашения протестанты захватили несколько епархий и множество монастырей и аббатств. Помешала им “духовная оговорка” против разрушения Кельна и Страсбурга: и потому они требовали убрать это положение из Аугсбургского мирного договора.
Третьей причиной стало образование кальвинистского лагеря, весьма влиятельного, поскольку в нем оказался электор, властитель палатината, но не имеющий тех привилегий, которыми пользовались лютеране по Аугсбургскому миру…»
Прошли годы, стиль изменился, а с ним и точка зрения. Адам Керстен («Всеобщая история, век XVII», Варшава, 1987) уже иначе описывает начало Тридцатилетней войны: «Европейский конфликт, в который вылилась внутренняя война в Габсбургской монархии, охватил большую часть континента. […] Возник он, с одной стороны, из-за усиливающихся с середины XVI в. экономических и культурных противоречий, а с другой – вследствие соперничества за гегемонию в Европе».
