Валерий Шамбаров - Царь грозной Руси
При отсутствия четких доказательств истец и ответчик могли подтвердить свою правоту присягой и целованием креста. Нарушить клятву или дать ложную присягу само по себе было преступлением — духовным. За столь тяжкий грех пожизненно отлучали от причастия, и прощение давалось лишь тем, кто пролил кровь за Веру и Отечество. Впрочем, существовали и лазейки. Клятва, данная под угрозой считалась недействительной. А понятие «угрозы» можно было трактовать по-разному. Опять же, в семье не без урода: разве нельзя было среди многих священников найти такого, кто согласится за мзду отпустить грех? Ну а для тех, кто уже совершил тяжкое преступление, почему было не добавить еще один грех? Вдруг когда-нибудь позже, на старости лет, получится отмолить, покаяться, умилостивить Бога пожертвованиями.
В спорных ситуациях, когда выяснить правду иными способами не удавалось, на Руси сохранялся архаичный обычай судных поединков. Считалось, что Бог поможет правому. Назначались приставы, следившие за соблюдением правил. Выбиралось любое оружие, кроме огнестрельного и лука. В поединке могли участвовать сами представители тяжущихся сторон, а могли вместо себя нанять бойца. Выделились даже особые профессионалы, зарабатывавшие подобным способом. И чья сторона проиграла, тот признавался виноватым. Апелляцию по результатам суда можно было подать государю. Он был вправе отменить и смягчить любой приговор, назначить пересмотр дела, других судей.
Великий князь занимал в структуре государства исключительное положение. Он был властен над всеми подданными, и обязан был обеспечивать справедливость в отношении каждого — отвечая за это перед Самим Господом. Формально у государя могли с равным основанием искать заступничества и холоп, и боярин (хотя реально, конечно, до такого идеала было далеко). Независимо от чина и ранга великий князь мог миловать и казнить виновного, подвергнуть телесному наказанию, посадить в темницу. Иногда на проштрафившихся сановников налагалась просто опала. Это означало запрет появляться перед лицом монарха. Опальный удалялся из Москвы или оставался в столице, но не мог бывать при дворе. В знак унижения и покаяния он носил темную одежду, не стригся.
Однако на Руси существовала и традиция заступничества. Митрополит и духовенство обладали правом (и обязанностью) «печаловаться» за осужденных и опальных. Согласно Судебнику Ивана III, действовала и система поручительства. Большими правами в данном отношении обладали «добрые» люди — те, кто имеет безупречную репутацию и не замечен ни в чем предосудительном. Их свидетельства были в судах очень весомыми. Показаний «добрых» людей было достаточно для оправдания или осуждения обвиняемого. А если они брали человека на поруки, его освобождали из-под стражи. Но поручители несли за него ответственность, должны были присматривать за ним. Для этого мог назначаться денежный залог. Если освобожденный снова что-нибудь натворит, его взимали с легкомысленного поручителя.
11. В ПЕТЛЕ ФРОНТОВ И ЗАГОВОРОВ
В регентский совет при ребенке-государе, составленный по воле Василия III, вошли Андрей Старицкий, боярин Захарьин-Юрьев, князья Михаил Глинский, Василий Васильевич и Иван Васильевич Шуйские, Михаил Воронцов, воевода Тучков. Вероятно, покойный отец хотел объединить вокруг наследника представителей разных боярских группировок. Вышло наоборот. Интересы членов регентского совета были слишком разными, и он получился практически нежизнеспособным. А вокруг престола сразу же начались интриги. Прошел лишь месяц, как похоронили Василия, а уже обнаружился первый заговор.
Организовал его Юрий Дмитровский. Как мы видели, Василий III имел основания не доверять брату, соучастнику заговора Шуйских и Воротынского. Подтверждением недоверия служит и то, что государь не включил его в регентский совет (хотя Юрий был старше Андрея Старицкого). А после смерти великого князя, когда митрополит и бояре решили взять дополнительную клятву с его братьев, дмитровский князь пытался уклониться от нее [49]. Ну естественно, ведь если бы не ребенок, унаследовать престол должен был он…
В московском доме Юрия стали собираться его бояре, дьяк Тишков. Говорилось, что присяга дана под давлением, что наследник и регенты должны были дать Юрию взаимную присягу о соблюдении его прав. А раз не дали, то клятва недействительна. Примкнул участник прошлого заговора Андрей Михайлович Шуйский. Но когда пытались вовлечь князя Горбатого-Суздальского, он доложил в Боярскую Думу и Елене. В начале 1534 г. Юрий Дмитровский со своими боярами и Андреем Шуйским были арестованы и отправлены в тюрьму. Отметим, даже Василий III не мог себе позволить репрессировать оппозиционных братьев, не имея прямых доказательств их вины. А уж Елене, не успевшей утвердиться у власти, и подавно нельзя было подставляться под обвинение в беззаконии. Но на этот раз доказательства вины были настолько весомыми, что бояре правительницу полностью поддержали.
Против заточения брата ничуть не протестовал и Андрей Старицкий. Впрочем, он-то оказался в выигрыше. Теперь на роль ближайшего кандидата на престол выдвигался он сам. Но он попытался еще и поживиться за счет родственника. Кроме Старицы, ему принадлежали Верея, Вышегород, Алексин, Любутск, Холм, а Юрию куда более крупные и богатые города — Дмитров, Звенигород, Кашин, Руза, Брянск, Серпейск. И Андрей бил челом государю и Елене, требуя отдать владения брата или их часть в свой удел. Но усиливать потенциального противника правительница опасалась, в челобитной отказала. В компенсацию дала Андрею из наследства мужа большое количество ценных вещей — золота, драгоценностей, шуб, коней. Хотя в общем-то могла и не давать, но пыталась избежать конфликтов. Да уж куда там, избежать! Андрей все равно обиделся. Уехал в свою Старицу и принялся хаять Елену, распространять всевозможные обвинения в ее адрес. Никаким наказаниям за это он не подвергся — мать Ивана Грозного не была настолько могущественной, чтобы покарать князя за оскорбления.
Она не могла не понимать, что положение ее и ребенка слишком шаткое. До нас не дошло портрета Елены, описаний душевных и деловых качеств. Летописцы давали крайне скупые характеристики русских деятелей, обычно они фиксировали только события. От них мы знаем лишь о красоте Елены. Но из самих фактов ее правления мы можем узнать и другое: она была очень умна. Ведь со времен св. равноапостольной княгини Ольги не было прецедента, чтобы на Руси правила женщина! Нет, по своим способностям и развитию русские женщины отнюдь не уступали европейским. Известны случаи, когда они управляли удельными княжествами, Марфа Борецкая возглавила борьбу Новгорода против Москвы. Мать Василия Темного Софья успешно замещала сына, когда он попал в плен. Но официально руководить всем государством — такого еще не было.
Вероятно, и муж, умирая, не думал о подобной возможности, поэтому старался подкрепить жену опекунами и родственниками. И бояре поначалу не видели в ней полноправную властительницу. Но она стала ею, и с бременем власти вполне справилась. В пользу Елены сыграли неприязненные отношения, сразу же сложившиеся между Боярской Думой и регентским советом. Дума была органом легитимным, с устоявшимися традициями, и двадцать бояр, входивших в нее, болезненно восприняли возвышение семерых опекунов, назначенных в суматохе у постели умирающего. Некоторые из них уступали по рангу другим аристократам, даже не являлись членами Думы. А Елена стала умело играть на этих противоречиях, лавировать между боярами и регентами, проводя свои решения.
А вдобавок она нашла для себя надежную опору среди высших сановников. Ею стали не мертворожденный опекунский совет и не дядя Михаил Глинский, которого она в своей жизни почти не знала. Опорой правительницы стал Иван Федорович Телепнев-Овчина-Оболенский. Блестящий полководец, любимец военных, получивший за свои заслуги высший придворный чин конюшего. Домыслы «желтых» журналистов и писателей, будто Елена еще при жизни мужа имела тайную связь с Телепневым, всерьез рассматривать не имеет смысла. Авторы подобных баек, очевидно, вообще не имели представления о порядках жизни в великокняжеском дворце. Жена государя никогда не оставалась одна, ее постоянно окружала целая свита прислуги [32]. Кстати, даже современники, враждебные Елене, подобных сплетен не использовали, поскольку они были совершенно невероятны.
Но когда Елена овдовела, молва утверждала, что Телепнев стал ее фаворитом. А почему бы и нет? Красавице-государыне было лишь 27 лет. Что же касается Ивана Федоровича, то его характеристик в летописях тоже нет, только факты. Но среди них есть весьма красноречивые. На войне он всегда командовал передовыми частями, первым атаковал и неизменно одерживал победы. Став возлюбленным великой княгини, вторым человеком в государстве, он мог бы получать гораздо более высокие назначения вплоть до воеводы большого полка — но нет, он по-прежнему брал только передовой! Это был лихой рубака, которому хотелось самому вести воинов в сечу, самому нестись в бешеные атаки и погони, крушить неприятеля. Что ж, в такого и впрямь можно было влюбиться. А сойтись Елене и Телепневу, судя по всему, помогла Аграфена Челяднина, мамка государя — она была родной сестрой Ивана Федоровича.
