Василий Ключевский - Краткий курс по русской истории
3) Приобретение великокняжеского стола московским князем сопровождалось важными последствиями для Руси. Московский удельный владелец, став великим князем, первый начал выводить русское население из того уныния, в какое повергли его внешние несчастия. Образцовый устроитель своего удела, московский князь, став великим, дал почувствовать выгоды своей политики и другим частям северо-восточной Руси. Этим он подготовил себе популярность, т.е. почву для дальнейших успехов. Летописец с ударением отмечает, что с тех пор, как московский князь получил от хана великокняжеское достоинство, северная Русь начала отдыхать от постоянных погромов, какие она терпела. Рассказывая о возвращении Калиты от хана с пожалованием в 1328 г., летописец прибавляет: «Бысть оттоле тишина велика по всей Русской земле на сорок лет и престаша Татарове воевати землю Русскую». Это, очевидно, заметка наблюдателя, жившего во второй половине XIV в. Оглянувшись назад за 40 лет, этот наблюдатель отметил, как почувствовалось в эти десятилетия господство Москвы в северной Poссии: время с 1328 по 1369 г., когда впервые напал на северо-восточную Русь Ольгерд литовский, считалось порою отдыха для населения этой Руси, которое за то благодарило Москву. Наконец, почти вся северная Русь, став против Орды на Куликовом поле под московскими знаменами, в 1380 г. одержала первую народную победу над агарянством. Это сообщило московскому князю значение национального вождя северной Руси в борьбе с внешними врагами.
4) Всего важнее было то, что московский князь приобрел своему стольному городу значение церковной столицы Руси. В этом приобретении ему также помогло географическое положение города Москвы. От татарского разгрома окончательно опустела старинная Киевская Русь. Вслед за населением на север ушел и высший иерарх русской Церкви, киевский митрополит. Летописец рассказывает, что в 1299 году митрополит Максим, не стерпев насилия татарского, собрался со всем своим клиросом и уехал из Kиевa во Владимир на Клязьме; тогда же и весь Киев-город разбежался, добавляет летописец. Но остатки южнорусской паствы не менее прежнего нуждались в заботах высшего пастыря русской Церкви. Митрополит из Владимира часто ездил в южнорусские епархии. В эти поездки он останавливался на перепутье в городе Москве. Так бывал часто и живал подолгу в Москве преемник Максима митрополит Петр. Благодаря тому у него завязалась тесная дружба с местным князем Иваном Калитой. Оба они вместе заложили соборный храм Успения в Москве; в этом же городе митрополита Петра застигла смерть в 1326 г. Может быть, он еще и не думал о перенесении митрополичьей кафедры с Клязьмы на берега Москвы; но эта случайность стала заветом для дальнейших митрополитов. Преемник Петра Феогност не хотел жить во Владимире, поселился нa митрополичьем подворье в Москве у чудотворцева гроба. Так Москва стала церковной столицей Руси задолго прежде, чем сделалась столицей государственной. Богатые материальныя средства, которыми располагала тогда русская Церковь, стали стекаться в Москву, содействуя ее обогащению. Еще важнее было нравственное впечатление, произведенное этим перемещением митрополичьей кафедры на население северной Руси. Это население с большим доверием стало относиться к московскому князю, предполагая, что все его действия совершаются по благословению старшего святителя русской Церкви. След этого впечатления заметен в рассказе летописца. Повествуя о перенесении кафедры в Москву, этот летописец замечает: «Иным же князем многим немного сладостно бе, еже град Москва митрополита имяше в себе живуща». Вследствие того церковное русское общество стало сочувственно относиться к князю, действовавшему об руку с высшим пастырем русской Церкви. Это сочувствие церковного общества, может быть, всего более помогло московскому князю укрепить за собою национальное значение в северной Руси. Политические успехи московского князя освящались в народном представлении содействием и благословением высшей духовной власти Руси.
Значение, приобретенное этими успехами, все доставалось великому князю, старшему из московских князей, который сверх своего московского удела владел еще великокняжеской Владимирской областью. С Ивана Калиты в продолжение ста лет таким великим князем становился обыкновенно старший сын предшествовавшего великого князя. По личному составу московского княжеского дома такой переход великокняжеского достоинства в нисходящей линии до смерти Калитина правнука великого князя Василия Димитриевича не вызывал спора среди московских князей, а князьям других линий, соперничавшим с московскими, ни суздальским, ни тверским не удалось перебить у них великого княжения. Неоспариваемый переход великокняжеской власти от отца к сыну, повторявшийся в продолжение нескольких поколений, стал обычаем, на который общество начало смотреть, как на правильный порядок, забывая о прежнем порядке преемства по старшинству. Впервые спор против этого нового порядка поднялся в московском княжеском доме по смерти великого князя Василия Димитриевича; но эта шумная усобица между московскими князьями кончилась торжеством нового порядка. Эта усобица произошла вследствие притязания Юрия Димитриевича галицкого, дяди великого князя Василия Васильевича, занять великокняжеский стол мимо племянника. Этот дядя, действуя во имя своего старшинства, в 1431 г. поехал в Орду тягаться с племянником за великое княжение. Эта усобица, продолженная по смерти Юрия его сыновьями, взволновала все русское общество, руководящие классы которого, духовенство, князья, бояре и другие служилые люди решительно стали за Василия. Когда сын Юрия Шемяка, по смерти отца наследник его притязаний, нарушил свой договор с Василием, последний отдал дело на суд духовенства. Духовный собор из пяти епископов с несколькими архимандритами (тогда не было митрополита на Руси) в 1447 г. обратился к нарушителю договора с грозным посланием, в котором высказал свой взгляд на политический порядок, какой должен существовать на Руси. Здесь духовенство решительно восстало против притязаний Шемякина отца на великокняжеский стол, признавая исключительное право на него за племянником, старшим сыном предшествовавшего великого князя. Притязание Юрия духовенство сравнивает с грехом праотца Адама, возымевшего желание «равнобожества», внушенное сатаной. «Сколько трудов понес отец твой, писали владыки, сколько истомы потерпело от него христианство, ни великокняжеского стола он все-таки не получил, чего ему не дано Богом, ни земскою изначала пошлиной». Итак, духовенство считало единственно правильным порядком преемство великокняжеского стола в нисходящей линии, а не по очереди старшинства, и даже наперекор истории признавало такой порядок исконной „земской пошлиной“, т.е. старинным обычаем Русской земли. Этот новый порядок должен был подготовить установление единовластия, усиливая одну прямую старшую линию московского княжеского дома, устраняя и ослабляя боковые младшие.
Поддержка, какую общество во время усобицы оказало этому порядку в лице в.кн. Василия Темного, объясняется фактом, незаметно совершившимся в северной Руси под шум удельных княжеских ссор и татарских погромов. Мы знаем, какие обстоятельства заставили массу русского населения передвинуться из старой днепровской Руси в область верхней Волги. Передвижение это сопровождалось раздроблением народных сил, выразившимся в удельном дроблении верхневолжской Руси. Но с течением времени различные этнографические элементы, прежде разъединенные, стали сливаться в одно национальное целое, завязалась и окрепла в составе русского населения целая плотная народность великорусская. Сложившись среди внешних опасностей, она чувствовала потребность в порядке. Эта потребность и была новой и могущественной причиной успехов московского князя, присоединившейся к первоначальным, какими были: экономические выгоды географического положения Московского княжества, церковное значение, приобретенное Москвой при содействии того же условия, и расчетливый, согласованный с обстоятельствами времени образ действий московских князей. Как скоро население северной Руси почувствовало, что Москва способна стать политическим центром, около которого оно могло собрать свои силы для борьбы с внешними врагами, удельный порядок должен был пасть перед объединительными стремлениями великого князя московского, приобретавшего значение национального государя Великороссии.
Новгородская земля
Новгород Великий и его территория. Политический строй Новгорода Великого, т.е. старшего города в своей земле, был тесно связан с местоположением города. Он расположен был по обоим берегам реки Волхова, недалеко от истока ее из озера Ильменя. Новгород составился из нескольких слобод или поселков, которые были самостоятельными обществами, а потом соединились в городскую общину. Следы этого самостоятельного существования составных частей Новгорода сохранялись и позднее в распределении города на концы. Волхов делит Новгород на две половины: на правую — по восточному берегу реки и левую — по западному берегу; первая называлась Торговой, потому что в ней находился главный городской рынок, торг; вторая носила название Софийской с той поры, как в конце Х в., по принятии христианства Новгородом, на этой стороне построен был соборный храм св. Софии. Обе стороны соединялись большим волховским мостом, находившимся недалеко от торга. К торгу примыкала площадь, называвшаяся Ярославовым двором, потому что здесь некогда находилось подворье Ярослава, когда он княжил в Новгороде при жизни отца. На этой площади возвышалась степень, помост, с которого новгородские сановники обращались с речами к собиравшемуся на вече народу. Близ степени находилась вечевая башня, на которой висел вечевой колокол, а внизу ее помещалась вечевая канцелярия. Торговая сторона южнее. Славенский конец получил свое название от древнейшего новгородского поселка, вошедшего в состав Новгорода, Славна. Городской торг и Ярославов двор находились в Славенском конце. На Софийской стороне, тотчас по переходе чрез волховский мост, находился детинец, обнесенное стеною место, где стоял соборный храм св. Софии. Софийская сторона делилась на три конца: Неревский к северу, Загородский к западу и Гончарский, или Людин, к югу, ближе к озеру. Названия концов Гончарского и Плотницкого указывают на ремесленный характер древних слобод, из которых образовались концы Новгорода.
