Георгий Суданов - 1812. Всё было не так!
С точки зрения военной идея эта выглядела многообещающей. По крайней мере, на бумаге. Но вот по самолюбию русского генералитета, да и всего русского общества, ударить она могла самым невероятным образом. К счастью, Бернадотт отказался от этой идеи. Он вызвался действовать против Наполеона с одним условием – что ему будет передана во временное управление Финляндия, недавно завоеванная Россией у Швеции. Но на это император Александр не пошел, справедливо полагая, что бывший наполеоновский маршал просто хочет заполучить Финляндию обратно.
Как отмечает генерал М.И. Богданович, «Кутузов уступал Барклаю де Толли в административных способностях и князю Багратиону в деятельности». Тем не менее назначение получил именно всегда медлительный и осторожный старик, который по всем возрастным меркам того времени вполне мог находиться на пенсии, окруженный почетом и славой ученика и сподвижника А.В. Суворова. При этом император Александр сказал генерал-адъютанту Е.Ф. Комаровскому:
– Общество желало его назначения, и я его назначил. Что же касается меня, то я умываю руки.
* * *Какова же была главная причина этого назначения?
Как пишет генерал М.И. Богданович, «имя Кутузова, природного русского, было русское, что в Отечественную войну 1812 года имело большую важность».
Карл фон Клаузевиц отмечает:
«В армии по этому поводу была великая радость. До сих пор, по мнению русских, дела шли очень плохо; таким образом, всякая перемена позволяла надеяться на улучшение. Между тем относительно боевой репутации Кутузова в русской армии не имелось единодушного мнения: наряду с партией, считавшей его выдающимся полководцем, существовала другая, отрицавшая его военные таланты; все, однако, сходились на том, что дельный русский человек, ученик Суворова, лучше, чем иностранец, а в то время это становилось особенно необходимым».
Этот же авторитетный военный специалист подчеркивает:
«Кутузов был старше Барклая на 15 лет; он приближался к семидесятому году жизни и не обладал той физической и духовной дееспособностью, которую нередко можно еще встретить у военных в этом возрасте. В этом отношении он, следовательно, уступал Барклаю <…> В молодости Кутузов был хорошим рубакой и отличался при этом большой духовной изощренностью и рассудительностью, а также склонностью к хитрости. Этих качеств уже достаточно, чтобы стать хорошим генералом. Но он проиграл Наполеону несчастное Аустерлицкое сражение и никогда этого не мог забыть. Теперь ему пришлось стать во главе всех боевых сил, руководить на беспредельных пространствах несколькими сотнями тысяч против нескольких сотен тысяч противника и при крайнем напряжении национальных сил русского государства спасти или погубить в целом это государство. Это были такие задачи, которые его умственный взор не привык охватывать».
Как бы то ни было, император Александр принял окончательное решение 8 (20) августа, и М.И. Кутузов тут же получил уведомление о своем назначении главнокомандующим. Но, естественно, не 1-й армией, как пишет А.В. Краско, а общим над всеми армиями главнокомандующим.
И еще раз подчеркнем, ибо это очень важно: Кутузов не сменил Барклая де Толли, а занял пост, который был до этого вакантным.
Но что удивительно, с назначением Кутузова на должность единого главнокомандующего вопрос о единоначалии в русской армии так и не был закрыт. Да, юридически Михаил Илларионович стал единым главнокомандующим, однако фактически он управлял только войсками 1-й и 2-й Западных армий, а также резервами. Произошло это потому, что император Александр через голову Кутузова отправлял приказы П.Х. Витгенштейну, А.П. Тормасову и П.В. Чичагову. Более того, иногда эти приказы прямо противоречили приказам Кутузова. Видимо, таким образом император решил «отомстить», продемонстрировать свое внутреннее несогласие с навязанным ему назначением. К чему все это приведет, мы скоро увидим…
«Всеобщий восторг» при приезде Кутузова в армию
Итак, император Александр недолюбливал «старую лисицу» Кутузова. Не любили его и многие другие люди – как при дворе, так и в армии.
Например, французский генерал Филипп-Поль де Сегюр, сын посла Франции в России еще при Екатерине II, характеризовал Михаила Илларионовича так:
«Он обладал мстительным, малоподвижным характером и в особенности хитростью – это был характер татарина!»
Британский же генерал Роберт Вильсон, хорошо знавший Кутузова, дал ему следующую характеристику:
«Фельдмаршал князь Кутузов <…> провел некоторое время в Париже и имел некоторую склонность к французам; при всем его недоверии к Наполеону все же нельзя сказать, что он относился к нему с враждебностью. Любитель наслаждений, человек обходительный и с безупречными манерами, хитрый, как грек, умный от природы, как азиат, но в то же время европеец, он для достижения успеха более полагался на дипломатию, нежели на воинские доблести, к коим по причине возраста и нездоровья был уже не способен».
Весьма осведомленный сардинский посланник в Москве Жозеф де Местр писал, что Александр возмущался, говоря о Кутузове: «Этот человек ни разу не возразил мне». Тот же де Местр свидетельствовал, что монарх ставил Кутузову в вину его «двуличие, себялюбие и развратную жизнь».
Сказано резко, но весьма верно. Но это все были мнения иностранцев. Что же касается русского двора, то и там открыто говорилось об угодливости и о волокитстве М.И. Кутузова. Более того, его едва ли не во всеуслышание называли «лобызалом» и «одноглазым сатиром».
Тем не менее, когда летом 1812 года жестко встал вопрос о том, кто будет главнокомандующим, император был вынужден согласиться с назначением именно Кутузова.
У Роберта Вильсона читаем:
«Перемена командующего стала необходимостью. Барклай уже не пользовался никаким доверием, ни в своих решениях, ни в твердости исполнения оных <…> Недовольство было всеобщим, дисциплина ослаблялась <…> Все требовали отставки генерала».
Как мы уже говорили, император Александр принял окончательное решение 8 (20) августа, и М.И. Кутузов тут же получил уведомление о своем назначении главнокомандующим.
Вслед за этим командующим четырьмя русскими армиями были направлены императорские рескрипты одинакового содержания, в которых говорилось:
«Разные важные неудобства, происшедшие после соединения двух армий, возлагают на меня необходимую обязанность назначить одного над всеми оными главного начальника. Я избрал для сего генерала от инфантерии князя Кутузова, которому и подчиняю все четыре армии. Вследствие чего предписываю вам со вверенною вам армией состоять в точной его команде. Я уверен, что любовь ваша к Отечеству и усердие к службе откроют вам и при сем случае путь к новым заслугам, которые мне весьма приятно будет отличить надлежащими наградами».
В.И. Левенштерн, адъютант Барклая де Толли, потом рассказывал обо всем случившемся так:
«Народ и армия давно уже были недовольны нашим отступлением. Толпа, которая не может и не должна быть посвящена в тайны серьезных военных операций, видела в этом отступлении невежество или трусость. Армия разделяла отчасти это мнение; надобно было иметь всю твердость характера Барклая, чтобы выдержать до конца, не колеблясь, этот план кампании. Его поддерживал, правда, в это трудное время император, видевший в осуществлении этого плана спасение России. Но толпа судит только по результатам и не умеет ожидать.
Император также волновался в начале войны по поводу того, что пришлось предоставить в руки неприятеля столько провинций. Генералу Барклаю приходилось успокаивать государя, и он не раз поручал мне писать Его Величеству, что потеря нескольких провинций будет вскоре вознаграждена совершенным истреблением французской армии: во время сильнейших жаров Барклай рассчитывал уже на морозы и предсказывал страшную участь, которая должна была постигнуть неприятеля, если бы он имел смелость и неосторожность проникнуть далее в глубь империи.
Барклай умолял Его Величество потерпеть до ноября и ручался головою, что к ноябрю французские войска будут вынуждены покинуть Россию более поспешно, нежели вступили туда.
Я припоминаю, что еще до оставления нами Смоленска Барклай, говоря о Москве и о возможности занятия ее неприятелем, сказал, что он, конечно, даст сражение для того, чтобы спасти столицу, но что, в сущности, он смотрит на Москву не более как на одну из точек на географической карте Европы и не совершит для этого города точно так же, как и для всякого другого, никакого движения, способного подвергнуть армию опасности, так как надобно спасать Россию и Европу, а не Москву.
Эти слова дошли до Петербурга и Москвы, и жители этих городов пустили в ход все свое старание к тому, чтобы сменить главнокомандующего, для которого все города были безразличны».
