Пирс Брендон - Упадок и разрушение Британской империи 1781-1997
Точку зрения китайцев в Гонконге хорошо выразил один из них, входивших в Законодательный совет: «Гонконг — это спасательная шлюпка. Китай — это море. Те, кто забрался в спасательную шлюпку, естественно, не захотят ее раскачивать»[3630]. США, которые относились к Гонконгу, как к части собственной неофициальной империи, оценили его в качестве центра дипломатии, пропаганды, журналистики, шпионажа, отдыха, развлечений и беспошлинной торговли. Для Британии Гонконг был политическим и стратегическим обязательством, не являясь финансовым активом. Но территория (как теперь назывался Гонконг, хотя слово «колония» оставалось на банкнотах до 1985 г.) оказалась ценной с точки зрения престижа. Великобритания приходила в упадок на Западе, и ценила высокое положение на Востоке. Вестминстер и Уайт-холл предпочитали сохранить Гонконг, а не потерять лицо.
Несмотря на конституционную инертность, территория стала демонстрационным залом, которым могли гордиться колониальные хозяева. Конечно, смущало то, что китайцев не допускали к высшим должностям на гражданской службе, а также в правительство. Они играли малую роль (или вообще никакой роли) в управлении огромными иностранными предприятиями — например, «Джардин, Матесон». Было неприятно слышать обвинения, что Гонконг является мировым предприятием, на котором существует потогонная система. Однако его авторитарному режиму все же удалось вырастить эмбрион «государства всеобщего благосостояния» на викторианской системе неограниченного свободного предпринимательства. В начале 1950-х гг., после того, как пожары в лагерях скваттеров оставили бездомными десятки тысяч человек, Грантам начал амбициозную строительную программу. Первые жилища напоминали «бараки»[3631]. Они были без удобств, кроме коммунальных кухонь и туалетов. Некоторые жильцы предпочли вернуться в свои картонные дома. Но стандарты постепенно повышались. Через сорок лет три миллиона людей жили в домах. Преемник Грантама сэр Роберт Блэк превозносил и расхваливал «великолепное партнерство» между британскими администраторами и местными жителями: «Это был творческий опыт в том, что касалось меня, и без сомнения вдохновение для народа Гонконга»[3632].
Последующие губернаторы могли себе позволить большие инвестиции в здравоохранение, образование, транспорт и другие услуги. Даже появились законы об улучшении условий работы на фабриках. На самом-то деле государство не колебалось перед тем, как вмешаться. Оно произвольно задерживало или депортировало «нарушителей спокойствия». Оно запрещало фильмы и устраивало судебное преследование газет, которые считало подстрекательскими, подавляло беспорядки, которые переливались через границу с Китаем. Администрация даже пыталась справиться с коррупцией в полиции, хотя это явление оказалось настолько повальным, что губернатор, который этим занялся, сэр Мюррей Маклехоуз, объявил амнистию. Он подтвердил подозрения китайцев, что английские чиновники станут «бить мух, но не ловить тигров[3633].
После нового сближения с Китаем, которое последовало за историческим визитом президента Ричарда Никсона в 1972 г. и признания Америкой Китайской Народной Республики, британцы даже сотрудничали с Пекином, чтобы остановить поток незаконных иммигрантов в Гонконг. Однако «змеиные головы» (контрабандисты, переправляющие людей) продолжали активно действовать. Ранее коммунисты изображали белых империалистов в виде свиней, а китайских коллаборационистов — как «желтых беговых собак»[3634]. Теперь, когда британский министр иностранных дел сэр Алек Дуглас-Хоум последовал примеру Никсона, военный оркестр в Большом народном дворце играл гимн гребцов Итона.
Хорошие отношения частично возникали из-за признания Пекином (особенно — после смерти Мао в 1976 г.), того, какую пользу получает Китай от имеющей огромную важность машины, делающей деньги у него на пороге. В том, что касалось колониальной экономики, британцы фактически позволили свободу для всех. Регулирование бросалось в глаза своим отсутствием. Налогообложение и государственные расходы сводились к минимуму. Зарплаты сами выходили на определенный уровень, а прибыли росли. За два десятилетия после 1960 г. валовой национальный продукт Гонконга увеличивался почти на 10 процентов в год в реальных величинах.
К 1980-м гг. Гонконг стал крупнейшим торговым партнером Китая и обеспечивал 70 процентов его иностранных инвестиций. Он экспортировал больше Китая и в четыре раза больше Индии. Но территория переместила много фабрик в провинцию Гуандун, где имелась дешевая рабочая сила. Так трансформировалась местная экономика. Развивался финансовый сектор и сектор услуг, они могли соперничать с западными.
Восточные магнаты множились, угрожая власти западных «тайпанов». Например, судоходный магнат сэр Я.К. Пао, который начинал в качестве торговца утиными перьями, фасолью и веревками из растительного сырья, захватил столь важные институты колонии, как «Пик Трам» — железную дорогу, по которой трамвайчик ходил на гору, универмаг «Лейн Кройфорд» («Харродс Востока») и паромную службу «Стар-Феррис». Ее тупоносые зелено-белые суда соединяли остров с материковой частью. Новое богатство Гонконга отражалось в его архитектуре и растущем количестве домов, которые мерцали в «неоновых вспышках»[3635]. С безудержной скоростью башни из стекла и бетона поднимались к небу, а потом их превосходили еще более мощные конструкции. Даже «Гонконгский клуб» изменил место дислокации, пожертвовав дворцом моголов ради высотного монолита. То, что размер имел значение, иллюстрировалось стальным угловатым небоскребом Банка Китая. Его специально проектировали не только для того, чтобы направлять волны плохого фэн-шуя в направлении Дома правительства, но и затенить Банк Гонконга и Шанхая. Британские львы перед «Хонкерс и Шаггерс» уступали место другим — белые каменные львы, которые стояли по бокам входа в Банк Китая, копировали львов из «Запретного города». Они выглядели грозно и устрашающе.
Никто не мог ошибиться в символизме. Китай был на подъеме. Он мог выиграть у империалистов в их собственной игре. Гонконг, если им правильно управлять, сумел бы точно также, если не лучше, послужить китайским экономическим целям под контролем Пекина. Политически восстановление суверенитета становилось необходимым для самоуважения родины. Исходя из аналогий, официальные лица Уайт-холла давно это признали. Даже если бы китайские завоеватели превратили остров Уайт в покрытый пагодами «рай на земле», Британия все равно хотела бы его назад, говорили они[3636].
Для самого Китая возвращение Гонконга являлось «священной миссией»[3637]. Ничто иное не могло смыть невыносимую боль и позор, от которых страна страдала в руках империалистов-варваров. Ничто не могло облегчить положение, которое прокитайские демонстранты в Гонконге называли «агонией наших предков»[3638]. Один опытный журналист даже отметил «слабо скрываемое желание со стороны китайских лидеров унизить Британию каким-то образом, чтобы очистить страницу истории девятнадцатого века»[3639].
Наверняка было бы идеально справедливым для возрождающегося Китая навязать Великобритании, из последних сил хватающейся за колониальную власть, неравный договор.
Едва ли Маргарет Тэтчер имела в виду это, когда посетила Пекин в сентябре 1982 г., чтобы решить будущее Гонконга. Она находилась на подъеме после вдохновенной победы над аргентинцами, посему не собиралась позволять китайцам что-то ей диктовать.
Более того, Тэтчер для обозначения китайцев использовала слово «чайнамен» вместо «чайниз», хотя ее и убедили отказаться от использования этого термина.
На самом деле она четко видела схожесть между Фолклендскими островами и Гонконгом. Оба владения — далекие колонии, которым угрожали соседние тоталитарные государства. Претензии Великобритании на обе территории были обоснованы. Однако Министерство иностранных дел детально обсуждало вопросы упреждающей капитуляции.
Премьер-министр жестко выступала против пораженческих настроений в отношении Гонконга. Против дипломатов, которые высказывались за политику умиротворения (вроде сэра Перси Крэддока, посла Великобритании в Пекине), она вела «некий вид партизанской войны». Тэтчер даже склонялась к тому, чтобы удержать Гонконг силой, до тех пор, пока ее не убедили, что Китай — это не Аргентина, а остров не защитить войсками[3640]. Без Новых Территорий, которые составляли 92 процента колонии, Гонконг был невыгоден и несостоятелен. Поэтому Железная Леди сделала предложение китайским лидерам — Парламент откажется от суверенитета над Гонконгом в ответ на продолжающееся британское управление. И это сохранит процветание.
