Истинная правда. Языки средневекового правосудия - Ольга Игоревна Тогоева
Мы не знаем, воспользовалась ли Маргарет предоставленным ей правом и подала ли она в суд на своих родственников. Как показывает практика, такие дела могли тянуться десятилетиями – а могли вообще никогда не начаться. Еще сложнее сказать, как разрешился конфликт с наследством, хотя мне представляется, что «тетя» и «племянники» вряд ли стали обращаться в парламент: хотя бы потому, что уголовный процесс по обвинению Маргарет в колдовстве должен был стоить обеим сторонам слишком дорого, чтобы тратить новые средства на еще одно подобное предприятие.
Отсутствие документов не позволяет нам проследить дальнейшую судьбу наших героев. Она остается за рамками рассказа, который, однако, еще не закончен…
Оправдательный приговор, вынесенный Маргарет Сабиа, безусловно, также являлся заслугой ее адвоката. Такое решение дела о колдовстве (как, впрочем, и вообще оправдательный приговор на уголовном процессе) было исключительным явлением в XIV–XV вв. Что же касается судов Французского королевства, то ни один из известных мне и перечисленных выше ведовских процессов не привел к оправданию подозреваемых. Женщин и мужчин, признанных виновными, ждала смертная казнь или, в лучшем случае, изгнание. Об этом свидетельствуют письма о помиловании, которые можно было получить только после вынесения приговора, а иногда – как в случае Жанны Эритьер – спустя довольно продолжительное время после окончания процесса. Из 30 собранных мною писем о помиловании за XIV в. только в двух упоминалось о прощении, дарованном всем парижским заключенным, в том числе «колдунам и ведьмам», еще до рассмотрения их дел в суде[241]. Однако это, скорее, было исключением, поскольку письма датировались 9 и 15 декабря 1357 г. и их появление было вызвано сложной обстановкой в Париже, возникшей вследствие восстания Этьена Марселя[242].
Подобная ситуация была характерна не только для Франции, но и для других регионов Западной Европы. Так, например, из всех изученных на сегодняшний день ведовских процессов, имевших место в XV в. в Женевском диоцезе, только один – дело Франсуазы Бонвэн из Шерминьона – закончился в 1467 г. полным оправданием обвиняемой[243]. Интересно, что она также воспользовалась услугами профессионального адвоката, а потому у нас есть редкая возможность сравнить стратегии защиты, выбранные в двух схожих процессах.
* * *Франсуаза Бонвэн, как и Маргарет Сабиа, была женщиной самостоятельной и богатой. На момент начала процесса ей исполнилось около 35 лет, она уже успела овдоветь, но имела дочь, молодую девушку на выданье[244]. Франсуаза также проживала в собственном доме со слугами, и, судя по всему, находилась в прекрасных отношениях с соседями, поскольку владела винным погребком, где они любили пропустить стаканчик-другой по вечерам[245].
Вполне естественно, что никто из постоянных клиентов трактирщицы не собирался обвинять ее в колдовстве. Дело против нее было возбуждено почти случайно. В это время в Шерминьоне шел другой ведовской процесс, на котором одна из арестованных, некая Франсуаза Баррас, призналась под пыткой, что вместе с ней в шабаше принимала участие и Франсуаза Бонвэн. Последняя была сразу же посажена в тюрьму, но, воспользовавшись своим законным правом[246], пригласила в качестве адвоката опытного юриста из Сьона, Хейно Ам Троена[247].
То, что обвинения против Франсуазы были получены в ходе другого процесса и к тому же под пыткой, существенно облегчало работу ее адвоката. Ему требовалось всего лишь доказать, что его подзащитная не может быть заподозрена в колдовстве ни с какой точки зрения. Не вызывающим доверия словам Франсуазы Баррас он противопоставил заботливо собранные свидетельские показания друзей и соседей мадам Бонвэн. Они поклялись в суде, что в ее роду не было ни одного колдуна или ведьмы (т. е. против ее родственников не возбуждались подобные дела), что сама она имеет прекрасную репутацию, что она набожна и милосердна, много и охотно жертвует местной церкви[248].
Франсуаза Бонвэн, безусловно, находилась в более выгодном положении, чем Маргарет Сабиа. Напомню, что у той оказались арестованы все самые близкие люди (сестра, две подруги, оба сына и местный священник). Да и обвинение против жительницы Монферрана было выдвинуто не каким-то посторонним человеком, а близким родственником, мужем племянницы. Таким образом, подтвердить добрую репутацию или исключительную набожность Маргарет было особенно некому. Конечно, нашей героине просто повезло, что ее соседи и знакомые не стали чернить ее имя[249]. И все же перед адвокатом Маргарет стояла значительно более сложная задача, чем перед его сьонским коллегой век спустя.
Стратегия защиты, которую он избрал, заслуживает особого внимания. Она позволила превратить судебное заседание в некое подобие словесного поединка, построенного на использовании тех же аргументов, что выдвигала в свое оправдание противная сторона. Эта опасная игра в слова, где проигравшему могла быть уготована смерть, не позволяла судьям понять, кто и в чем был виновен в действительности. Истица и ответчики[250] рассказывали им об одном и том же и противоречили друг другу буквально по каждому вопросу.
«Украла» ли Маргарет имущество покойного Гийома Мазцери, на чем настаивали Оливье и его кузены, – или же забрала его на законном основании? Испытывал ли Оливье «смертельную ненависть» к Маргарет, вследствие чего обвинил ее в колдовстве – или действовал, как подобает истинному христианину, пытаясь предотвратить происки ведьм в Монферране и вернуть свою родственницу (воспылавшую все той же «смертельной ненавистью» к «племянникам») на путь истинный[251]? Были ли секретные сведения по делу Маргарет действительно собраны при помощи Оливье – или его участие в деле ограничилось лишь доносом, поданным в суд епископа Клермона? Являлись ли свидетели, допрошенные по делу, сомнительными личностями, чьи показания были получены под пыткой, – или, напротив, это были люди достойные и компетентные? Имелось ли у Маргарет законное право апеллировать в Парижский парламент – или нет, поскольку, по мнению Оливье, она не смогла доказать свою невиновность в местном суде[252]?
К сожалению, у нас не имеется материалов других ведовских процессов, проходивших, возможно, во Французском королевстве, где сохранились бы подобные прения сторон. Наличие «потерпевших», принимавших самое активное участие в заседаниях, – вообще довольно редкое явление в истории судебного преследования колдовства[253]. Эта особенность дела Маргарет Сабиа позволяет нам хотя бы отчасти понять, как в середине XIV в. велось уголовное слушание – тем более по такому сложному и трудно доказуемому обвинению как колдовство – и как это последнее воспринималось не только судьями, но и обывателями.
Однако никакой адвокат не спас бы Маргарет от смертной казни, прояви она слабость во время многочисленных заседаний и признайся она хоть раз – пусть даже на пытке – в занятиях колдовством. Отличие этого процесса от многих других заключалось в том, что наша героиня, несмотря на длительное тюремное заключение, ни разу не
