Разгадай Москву. Десять исторических экскурсий по российской столице - Александр Анатольевич Васькин
Вести с фронта приходили одна хуже другой, русская армия отступала под натиском германцев. 27–29 мая 1915 года в Москве на волне антинемецкой истерии вспыхнули погромы. Жгли, крушили, грабили магазины, лавки, владельцами которых были носители немецких и прочих подозрительных фамилий – «Юлий Генрих Циммерман» (музыкальные инструменты), «Эйнем» (кондитерская), «Мандль» (мануфактура), аптеки Ферейна и многие другие. Нирнзее от греха подальше продал дом…
Новый владелец миллионер Дмитрий Рубинштейн, известный также как «Митька», не пахал и не сеял, над чертежной доской не корпел, а иначе откуда он взял два миллиона на покупку дома. Биржевой спекулянт, авантюрист, «владелец заводов, газет, пароходов», главный олигарх всея Руси в предреволюционную пору, на содержании которого состояли царские министры и депутаты. Сама судьба должна была свести такого «сочного» человека с еще одним самородком – Григорием Распутиным, опутав обоих порочащими их связями. Они якобы и познакомились в этом доме в марте 1915 года, после чего Рубинштейн подарил небоскреб Распутину. Правда, памятной доски об этом знаменательном событии на доме пока нет. Но легенда красивая. Ну кому же как не Григорию Распутину, простому русскому крестьянину с огромными возможностями, было развеять порчу над домом? Ясновидец и телепат, он целые армии передвигал, а тут – какой-то небоскреб. После его появления здесь чертовщина, говорят, прекратилась.
Весною 1916 года старец Григорий порвал всякие отношения с «Митькой», в жизни которого началась черная полоса. Крах олигарха был стремительным – его арестовали по обвинению в шпионаже на немецкую разведку. Это обвинение было довольно привычным в те годы. На самом же деле Рубинштейн, благодаря махинациям и потворству коррупции в государственном масштабе, стал опасен своей могущественностью, поэтому его арест может трактоваться и как передел сфер влияния. Но его связи с немецкими деловыми кругами действительно были очень крепкими и вели на самый верх. Все это создавало Рубинштейну репутацию предателя в глазах обывателей, особенно учитывая немецкое происхождение императрицы Александры Федоровны. Якобы по ее поручению он выводил деньги за границу, «на всякий случай», но даже если это и так, то деньги императрице не понадобились. Сохранилось ее письмо Николаю II от 26 сентября 1916 года, в котором она просит: «Рубинштейна [надо] без шума [отправить] в Сибирь; его не следует оставлять здесь, чтоб не раздражать евреев. – Прот[опопов][2] совершенно сходится во взглядах с нашим Другом на этот вопрос. – Прот[опопов] думает, что это, вероятно, Гучков[3] подстрекнул военные власти арестовать этого человека, в надежде найти улики против нашего Друга. Конечно, за ним [Рубинштейном] водятся грязные денежные дела, – но не за ним же одним». Друг – это, как мы понимаем, Распутин, жить которому остается всего ничего, в декабре 1916 года он будет убит. Многие, наверное, хотели бы поучаствовать в том жутком преступлении. Позднее императрица заступалась за «Мить-ку» перед царем, пытаясь смягчить участь бывшего банкира, мотивируя это его тяжелым недугом.
Портрет Н. Балиева. Художник Ю. Анненков. Фрагмент
Распутин, любитель всяческого рода увеселений, цыган и ресторанов, был наслышан о кабаре «Летучая мышь», что с 1915 года прописалось в цокольном этаже небоскреба. Этот первый театр миниатюр в России работал под руководством Никиты Балиева, пайщика МХТ и секретаря одного из его основателей, Владимира Немировича-Данченко. На театральной сцене он переиграл немало персонажей, запомнившись ролью Хлеба в легендарной «Синей птице» в постановке Станиславского 1908 года. Собственный театр, пусть и камерный, сулил куда более многообещающую карьеру.
В том же году с пародии на «Синюю птицу» началась жизнь «Летучей мыши», задуманной как «интимный клуб» для актерской братии. Прежде чем приземлиться в Большом Гнездниковском, «Летучая мышь» побывала в доме Перцова на Пречистенской набережной и в Милютинском переулке.
Кабаре превратилось в место сбора московской актерской богемы, куда приходили, чтобы повеселиться и отдохнуть многие видные представители русской культуры. Здесь можно было увидеть Сергея Рахманинова, играющего собачий вальс на рояле, Федора Шаляпина, распевающего сатирические куплеты, Константина Станиславского, отплясывающего канкан вместе с Ольгой Книппер-Чеховой. Станиславский назвал «Летучую мышь» отростком МХТ в области пародии и шутки. Он с удовольствием принимал участие в капустниках, изображая дрессировщика на арене цирка, артистов которого играли Качалов, Москвин и другие актеры Художественного театра: «В качестве conferencier на этих капустниках впервые выступил и блеснул талантом наш артист Н. Ф. Балиев. Его неистощимое веселье, находчивость, остроумие – и в самой сути, и в форме сценической подачи своих шуток, смелость, часто доходившая до дерзости, умение держать аудиторию в своих руках, чувство меры, уменье балансировать на границе дерзкого и веселого, оскорбительного и шутливого, уменье вовремя остановиться и дать шутке совсем иное, добродушное направление, – все это делало из него интересную артистическую фигуру нового у нас жанра. Большую роль в этих выступлениях Н. Ф. Балиева играл скрывавшийся за кулисами Н. Л. Тарасов, автор многих чрезвычайно талантливых шуток и номеров, один из пайщиков, позднее – член дирекции театра, незаменимый наш друг…»
Сбоку сцены стоял огромный бутафорский телефон, который то и дело звонил. Балиев подходил. По вопросам и ответам телефонирующего зрители узнавали, в чем дело и ради какой остро́ты прибегали к помощи аппарата. Вот, например: один из капустников совпал с выборами председателя в Государственную думу, и Москва жадно ждала известий. Бутафорский телефон неимоверных размеров зазвонил. Н. Ф. Балиев подошел и поднес к уху трубку: «”Откуда говорят? Из Петербурга? Из Государственной думы?” – Балиев заволновался и обратился к публике с просьбой: “Тише, тише, господа, плохо слышно”.
Театр замер. “Кто говорит?” Вся фигура Балиева вдруг превратилась в подобострастную. Он стал низко кланяться тому, кто говорил с ним по телефону.
“Здравствуйте! Очень счастлив… Спасибо, что позвонили…” Потом, после паузы, он продолжал: “Да, да… капустник… очень весело… много народу… полный, полный сбор…”
Новая пауза; потом он довольно решительно говорит: “Нет!” Новая пауза. Балиев заволновался: “Нет, уверяю вас, нет, нет, нет…”
После каждой новой паузы он все нервнее, все порывистее, все взволнованнее и решительнее отнекивался. По-видимому,
