Анатолий Гончаров - Император умрет завтра
В каждом предыдущем и последующем году Россия смутно надеялась увидеть своего самодержца в Петропавловской крепости - не особо и располагаясь предпочтением к роскошному саркофагу красного мрамора, но уповая хотя бы на скромный уют одиночной камеры Алексеевского равелина: "Там серый свет, пространства нет - и время медленно ступает..."
Кажется, только тамошняя тишина способна укрыть тревогу:
"Ох и пометет беда землю русскую...".
Начиналось-то все не очень страшно. Даже и вовсе нет.
В Петербурге с гражданским трепетом ожидали приближения третьей кампании, бранили французов по-французски и возмущались м-ль Жоржиной имевшей наглость украсить свой дом в честь очередной победы Наполеона под Ваграмом.
В Москве лениво судачили о ценах на колониальный чай и табак, потихоньку щипали корпию и прожектировали касательно создания ударных полков амазонок. С учетом гвардейского темперамента наполеоновских гренадеров идея была не лишена известного резона.
В Твери насмешливо фыркала на всю Россию Екатерина Павловна, деятельно формировавшая из удельных крестьян "Егерский Ея Высочества княгини Екатерины батальон". Почти весь он потом и полег под Малоярославцем - не посрамили чести.
Одна из немногих в ту пору Екатерина реально представляла себе, какой станет будущая война с Наполеоном, и делала то, что было в ее силах.
Управлялся жаждой справедливого отмщения супостату и Александр. Еще после Аустерлица Святейший синод по его указанию объявил Наполеона Бонапарта не сатаной, а тем, не вполне объяснимым кто много хуже сатаны, с тех пор на воскресных богослужениях неизменно возглашалось, что Бонапарт намерен ниспровергнуть церковь Христову, "поелику - тварь, совестью сожженная и достойная презрения".
Наполеона можно было обвинить в чем угодно. Его нельзя было обвинить в непоследовательности. Уверовав в историческую значимость союза с Россией, он готов был обеспечить этот союз, если не путем династического брака и не дипломатическими усилиями, то хотя бы ценой войны с нею, избрав яблоком раздора Польшу.
К породнению через брак серьезных препятствий не имелось, но с этим вышло так, как решил про себя Алесксандр. Он сказал Наполеону правду относительно великой княжны Анны Павловны, имя которой было исключено из генеалогического древа Романовых, и обманул потенциального зятя по поводу Екатерины Павловны, указав, что той не исполнилось еще и четырнадцати лет. В куклы с юной Катрин император французов играть не намеревался, однако к удивлению русского императора заявил, что согласен подождать. Возможно, кто-то успел донести ему, что принцесса Катрин на редкость красива, обворожительна и умна, А кукол своих забросила еще когда у Павла возник проект о замужестве ее с принцем Евгением Вюртембергским. Бонапарт окончательно узнал про обман, когда русские посланники, обыскавшись жениха в Европе, представили двору захудалого принца Георга Ольденбургского, за которого и выдали спешно Екатерину. По прошествии некоторого времени уязвленный Наполеон упразднил герцогство Ольденбургское как таковое и прогнал принца Георга по месту прежнего жительства супруги, и тот стал чинно губернаторствовать в Твери - подальше от Петербурга.
Дело не в том, что Александр I, желая мира и любви всей Европе, отказывал в этих мелочах своей родной сестре. Просто сознавал, что рядом с Екатериной ему достанутся куклы и фрейлинские обмороки в павильонах Петергофа, а ей в России - все остальное. Наполеон же в качестве зятя отнимет, пожалуй, и фрейлин.
Любимая внучка Екатерины II была действительно умна, начитана, превосходно образована, обладала решительным характером и... что? И как-то само собой стало подразумеваться, что на роду России написано иметь следующей царицей Екатерину 111.
Чего тогда ждать, спрашивается? Табакерками столица, чай, не оскудела.
Потому - Тверь.
Не туда ли и направлялось шифрованное письмо перехваченное маршалом Сультом в Варшаве.Жутковатое письмо. А шифр - какой это шифр!.. "Разве среди вас нет больше ни П..., ни Пл..., ни К...., ни Б...., ни В....?" - читал Александр и содрогался, вспоминая ночь, когда золотая табакерка, шарф полкового адъютанта и реки шампанского вознесли его на окровавленный трон отца: "Ура Александру!"
От пьяного вопля "ура" до похмельного рыка "долой" - путь в России короток и прост. Жить не страшно, но скучно, коли нет заговора. А что будет с осиротевшим человечеством, каковому грозит остаться наедине с "тварью, совестью сожженной"? Хотя и сама "тварь" и спешит отвести беду от Александра сообщая дополнительно о конфиденциальных сведениях шведского посланника Стединга предупреждавшего свое правительство о грядущем заговоре в России и вероятном убийстве императора.
Наполеон по-прежнему рассчитывал на союз с Россией. И не желал, чтобы "тамо упадал" Александр.
Желал этого Фуше.
Если Талейран, шесть лет строивший интриги за спиной Наполеона, периодически сочетал свои личные интересы с интересами австрийского двора, а в последние годы - и с амбициями Александра I, то Фуше...
Тут расклад совершенно иной.
Жозеф Фуше был единственным из приближенных, кто едва ли не на коленях заклинал Наполеона отказаться от "блестящей химеры создания всемирной монархии", то есть - не вообще от химеры, а от замысла прийти к ней путем завоевания России: "Государь, я Вас умоляю, во имя Франции, во имя Вашей славы, во имя Вашей и нашей безопасности, вложите меч в ножны, вспомните о Карле XII...".
Фуше не был услышан. И стал единственным из приближенных, кто желал Наполеону поражения в России.
Когда министром полиции Фуше исчерпаны все способы избежать войны с Россией, включая сюда и слабеющее влияние Жозефины, которая только и сумела добиться от повелителя небрежных заверений, что "сия кампания не будет долгой", он достает новую "плоду. И в жизнь Наполеона, все свои помыслы обратившего на поход в Россию, властно вторгаются благородная красота и необузданная страсть графини Шарлотты фон Кильмансе.В свое время Фуше спас от расстрела ее мужа, обвиняемою и шпионаже против Франции, и сделал шпионкой саму Шарлотту, запустив ее на орбиту второстепенных дворов Европы.
К последующему разочарованию министра полиции, страсть его шпионки оказалась не вынужденной, а подлинной. Графиня Шарлотта вскоре призналась обожаемому Наполеону, с какой целью она была представлена ему при дворе саксонского короля в самом начале 1812 года. Призналась, когда почувствовала, что носит под сердцем, где пирует страсть, ребенка Наполеона. Кумир не был ни опечален, ни разгневан признанием - он был польшен подобным свидетельством неотразимости свои достоинств. Далее благородная Шарлотта вела переписку с Фуше в интересах уже самого императора.
Фуше это понял, когда услышал о якобы перехваченном в Варшаве письме таинственным заговорщикам в Россию. Не маршал Сульт блестнул бдительностью, а графиня Шарлотта показала Наполеону в Дрездене это сфабрикованное Фуше "секретное" послание. Что и требовалось министру, решившему таким образом проверить искренность своей агентессы. Детский шифр с использованием первых букв фамилий известных заговорщиков Палена, Платона Зубова, Беннигсена и прочих - мог обмануть увы, только саму Шарлотту. Наполеон раскусил этот ход своего министра. Но чем, спрашивается, ему могло повредить такое письмо? Александр во-первых лишний раз побеспокоится о собственной безопастности, а во-вторых, повнимательнее и построже присмотрится к политическому салону в Твери, где удаленная от двора княгиня Екатерина строит планы новой России, не имеющие ничего общего с целями самого Бонапарта.
С Александром I на троне военную кампанию в России можно покончить быстро. Одно генеральное сражение - и тот припадет к его стопам, велит в церквам петь осанну "вождю народов".
Екатерина, судя по агентурным донесениям, играет на национальных чувствах русских - это опаснее, это чревато повторением испанской гверильи, когда в спину стреляет каждый камень, и война никак не кончается в дважды завоеванной стране. Письмо Фуше адресовано в Петербург - адресат, разумеется, вымышленный. Так, может быть, лучше адресовать его в Тверь? Там адресат настоящий - русская полубогиня, Екатерина Павловна. Хотя сами русские называют ее скромнее: "тверская". Неважно, как называют. Важно, что слушают и внимают с благоговением, заряжаясь протестом к тому, что должно быть сохранено во имя высших целей Наполеона:
"Культурными людьми у нас считаются не те, кто имеет сколько-нибудь определенную индивидуальность, сколько-нибудь оригинальные мысли или дерзают умелостью быть самими собой, а не бледным сколком с иностранного образца. Культурными называются те, которые читают иностранные газеты и французские романы, а чаще совсем ничего не читают; которые каждый вечер ездят на бал или на раут, добросовестнейшим образом каждую зиму увлекаются французской примадонной или тенором итальянской оперы, с первым же поводом по весне уезжают в Германию на воды и, наконец, обретают центр равновесия в Париже.
