Жан Блюм - Ренн-ле-Шато. Вестготы, катары, тамплиеры: секрет еретиков

Не вдаваясь в утомительные и порой сомнительные подробности, заметим, что система аббата Буде основана на простых и точных геометрических построениях: зашифрованные детали призваны помочь выявить линии, которые, в свою очередь, пересекаются в точках, соответствующих неким значимым объектам на местности. Правда, с вычислениями аббата Буде не всегда была согласна природа-мать, но это не помешало священнику внести коррективы… отнюдь не в показания карты — в сам ландшафт! В наши дни найдено множество доказательств того, что в одном месте аббат установил крест, в другом передвинул каменную глыбу, в третьем… распилил менгир. Все это происходило при участии неизвестных помощников, не принадлежавших к его пастве.

Произведение аббата Буде настолько необычно, что порой побуждает исследователя искать ответ в орфографических ошибках, умышленно допущенных этим ученым. Что подтолкнуло эрудированного священника изменять правописание некоторых слов? Так, более всего не повезло менгиру. Аббат умудрился не только распилить один из них, но и уничтожить одну из букв в его написании: «menirs». Зачем? Не был ли призван «укороченный» на одну букву менгир каким-либо образом указывать дорогу к сокровищам?

Об истинных целях аббата могли знать лишь его близкие друзья. Действительно, что он намеревался сказать? Священник, нашедший и проложивший путь к столь невероятному секрету, мог испытывать непреодолимую потребность рассказать о своем открытии… или же попросту водить читателя за нос. Таким образом, мы вновь приходим к вопросу, уже прозвучавшему при осмотре храма Ренн-ле-Шато: вправе ли мы заключить, что книга аббата Буде, как и «храм-указатель» Соньера, — всего лишь фикция, вымысел, мистификация? Мы, конечно, можем вновь пересмотреть извечные аргументы в пользу этого дела, однако заметим, что странная книга Буде все же достигла определенного результата: несмотря на то что поиски не увенчались успехом, Верхний Разе стал землей обетованной для политико-мистических и эзотерических группировок, а также для всевозможных мечтателей и фантазеров. Увлечение тайной обрело размах и привлекло к этому делу исследователей-непрофессионалов. Так не достиг ли своей цели аббат Буде? Быть может, найдется исследователь, который опровергнет гипотезу о мистификации тем, что сумеет, наконец, найти что-либо. Однако расшифровка документа пока что не приносит конкретных результатов; будем надеяться на то, что, возможно, в будущем кто-нибудь, в конце концов, поймет, что же хотел донести до нас аббат Буде.

«Осквернять подобными подозрениями церковь, полную тайн, и книгу, скрывающую в себе ключ? Ставить под сомнение произведения двух духовных лиц? Черт, черт и еще раз черт, так вот с чьей колокольни слышен погребальный звон по нашим надеждам!» — могут воскликнуть некоторые читатели. Не стоит гневить ангелов столь усердным воззванием к нечистому: на самом деле мы еще не рассмотрели знаки, помещенные на уже знакомой нам надгробной плите. Действительно, разве не странно, что Соньер, столь охотно раздающий указания на то, где спрятаны сокровища, все же поостерегся обнародовать одно из них? Напротив, он сделал все возможное, чтобы его уничтожить (правда, как выяснилось, не преуспел в этом): разумеется, речь идет, о могильной плите «знатной дамы Мари де Негри д'Абль».

Отношения между старшей в роду Бланшфоров и ее тремя дочерьми были отнюдь не дружественными: одна из них общалась с матерью не иначе как в присутствии судебных исполнителей. Мари д'Отпуль-Феллин, озабоченная упадком родового владения, обратилась в органы юстиции ради того, чтобы заставить старую маркизу поддерживать имение в нормальном состоянии. Известно, что Бланшфоры пронесли сквозь века некий секрет, передававшийся от предков к потомкам, обязанным следить за тем, чтобы его знание не было утеряно. Единственный наследник мужского пола, сын маркизы де Негри д'Абль, умер в раннем возрасте; дочери знатной дамы не испытывали никакого доверия к матери… Смерть маркизы была быстрой, поэтому вполне возможно, что маркиза доверилась своему духовнику, аббату Бигу, не на исповеди. При условии, конечно, что вся история с секретом не является плодом воображения.

Итак, маркиза покинула этот мир. Принято считать, что аббат Бигу велел поместить на ее могильной плите эпитафию, состоящую из нескольких довольно странных надписей. Прошел век. Можно ли предположить, что эта надпись была найдена и расшифрована до Соньера? Быть может, те, кто понял ее тайный смысл, впоследствии стали партнерами аббата — или же ключ к тайне был у священника?

Соньер приложил все усилия к тому, чтобы соскрести надпись с плиты. Сделано это было под предлогом сооружения из плит (в том числе и могильного камня Бланшфоров) оссуария для покоящихся на кладбище Ренн-ле-Шато: таким образом освобождалось место для новых могил. Специалист, ищущий следы сокровищ, не оставит историю с плитой без внимания. Возможно, аббата Бигу можно обвинить в том же, в чем и Соньера: они беспечно «сорили» знанием, которое следовало бы упрятать подальше от глаз людских. Но не противоречим ли мы самим себе, нашей основной идее, касающейся знаков и указаний? Что общего может быть между хитрым и солидным кюре Соньером и маркизой, передавшей не по назначению столь важный секрет возрастом в двадцать поколений? Какова в этом роль аббата Бигу? Был ли он попросту душеприказчиком маркизы — или же инициатором механизма махинаций? Аббат Бигу жил в непростое время; быть может, он не мог дередать секрет каким-либо иным способом. Однако признаем, что между действиями Бигу и причинами, которые a priopi должны были вдохновить его на это, существует некое противоречие.

Надпись на плите, вне всякого сомнения, необычна. Нет ли в том вины каменотеса, которому была поручена эта работа? В подобном случае он рисковал быстро растерять свою клиентуру. Объясним почему.

В слове «NOBLe» (первая строчка) буква «е» по сравнению с другими знаками уменьшена. Инициал Мари «М» почему-то вынесен за поля, хотя логичнее было бы переместить его в следующий ряд. Некоторые отмечают, что возможна ошибка и в части фамилии (конец второй строчки): мы видим написание «NEGRE», однако во времена маркизы было принято писать «Negri». В третьей строке появляется «DARLES» вместо «сГAbies». В четвертой строке нас поджидают две аномалии или даже три. Вместо «d'Haupoul» или возможного варианта «d'Hautpoul» появляется «DHAUPOUL» с отсутствующим апострофом. Что касается пропущенной «t» в «d'Hautpoul», это можно не считать ошибкой: орфография фамилии в ходе веков менялась. В конце строчки виднеется еще одна уменьшенная «е» в частице «De». Пятая строчка полностью занята фамилией «BLANCHEFORT». На этот счет нам сказать нечего (разве только то, что фамилия занимает на плите самое видное место). В шестой строчке появляется цезура после «X» в слове «SOIXANTE» (возможно, каменотесу попросту не хватило места). В седьмой строчке — странный минускул «р» в слове «SEpT». Восьмая строчка обращает на себя внимание датой: «17 января» — дата, довольно часто мелькающая в нашем деле. Дай бог, чтобы слово «CATIN» (шлюха), появившееся в одиннадцатой строчке, вышло непроизвольно, без злого умысла аббата или каменотеса… Пусть маркиза покоится с миром. Последняя погрешность, неожиданно превращающая почтенную маркизу в девицу легкого поведения, как забавляет, так и ставит в затруднительное положение.

Разгадать тайну плиты пробовали множество раз. Франк Мари, применивший тысячу способов для ее расшифровки, на основании анализа минускула и других аномалий предположил, что в надписи кроется анаграмма «Mortepee». Опираясь в своем исследовании на работы господина Пума, опубликованные в «Le Charivari», он разработал сложнейшую систему, в основе которой лежит разбивка на части предполагаемого ключа и особый способ подсчета букв. Несмотря на то что подобный труд криптолога вызывает значительный интерес, его предположения все же сложно принять безоговорочно. Все тонкости своей работы господин Мари описал в книге «Ренн-ле-Шато: критический очерк», поэтому мы приведем лишь основные результаты его расшифровки. Он предположил, что в эпитафии зашифровано следующее: «Здесь, в Ренне, покоится Овен тамплиеров». Уточним, что указание на «Овна тамплиеров» появилось благодаря слову «arie» (производному от латинского «aries», «овца»). Тамплиеры питали особую любовь к ягнятам (будущим овцам); в окружении ягнят часто изображали Иоанна Крестителя. Помимо этого, «arie» может означать и кропильницу. Что же касается «catin», образованного от латинского «catinus», перевести его следует как «алтарь, стол для церемоний».