Сергей Утченко - Древний Рим. События. Люди. Идеи.
Наиболее враждебная Цезарю группа сенаторов во главе с Катоном выдвинула в качестве противовеса кандидатуру М. Кальпурния Бибула, который уже был коллегой Цезаря по эдилитету и претуре. Их отношения были, мягко говоря, недружественными. Кроме того, желая обезвредить Цезаря на будущее время (и вместе с тем считая, что он наверняка будет избран), сенат принял специальное решение, согласно которому будущим консулам после истечения срока их полномочий назначалось не управление той или иной провинцией, как это обычно делалось, но лишь наблюдение за лесами и пастбищами. Это было неприкрыто издевательское решение. В результате же выборов прошли обе кандидатуры — и Цезарь и Бибул, причем сами кандидаты и их сторонники беззастенчиво занимались покупкой голосов — на сей раз не оказался безупречным даже Катон.
Незадолго до выборов или вскоре после них произошло событие, имевшее решающее значение для дальнейшей политической карьеры самого Цезаря: заключение между тремя политическими деятелями Рима — Помпеем, Цезарем, Крассом — тайного соглашения, известного под именем первого триумвирата. Инициатива этого соглашения безоговорочно приписывается Цезарю. Если это так, то, добившись примирения между старыми соперниками (еще со времени сулланской диктатуры) Помпеем и Крассом, и объединившись с ними, Цезарь, несомненно, совершил удачный тактический шаг, удачную политическую акцию, далеко идущие последствия которой он тогда, очевидно, не мог еще и предвидеть.
Итак, из трех участников названного соглашения, очевидно, только один, а именно Красс, нуждается в дополнительной характеристике. Обычно его считают наименее яркой фигурой тройственного союза, роль его в политической жизни Рима того времени явно недооценивается. На самом же деле он был не только достаточно типичной и колоритной личностью, но и весьма влиятельным политическим деятелем.
Марк Лициний Красс по своему происхождению принадлежал к сенаторской аристократии, к старинному плебейскому роду Лициниев. Политическую карьеру начинал как сторонник Суллы. По словам Плутарха, римляне считали, что блеск его многочисленных добродетелей омрачается лишь одним пороком — жаждой наживы. Сам Плутарх, кстати, не согласен с такой характеристикой: он считает, что корыстолюбие Красса настолько превосходило все остальные его пороки (а не добродетели), что попросту делало их менее заметными. Во время сулланских проскрипций, как уже говорилось, скупая имущество осужденных, он нажил огромное состояние, увеличенное затем путем самых беззастенчивых спекуляций.
Тот же Плутарх подчеркивает следующее характерное обстоятельство: «Он владел еще великим множеством серебряных рудников, богатых земель, обеспеченных работниками, но все это можно считать ничтожным по сравнению с количеством и стоимостью его рабов».
Вместе с тем в Плутарховой биографии отмечаются и такие черты Красса, как его «обходительность и доступность», его выдающиеся ораторские данные, готовность оказать помощь даже в таких случаях, «когда Цезарь, Помпей и Цицерон не решались взять на себя защиту». Одновременно сообщается, что, по слухам, Красс был сведущ в истории и не чужд философии, следуя учению Аристотеля.
Бесспорны крупные финансовые связи Красса. «Деловые круги» Рима в эти годы набирают все большую силу и начинают играть все более значительную роль в политической жизни общества. Быть может, не следует слишком прямолинейно, как это иногда делается, считать Красса как бы «полномочным представителем» всаднических кругов, но, во всяком случае, в какие–то моменты своей политической карьеры он мог отстаивать — и отстаивал на самом деле — их нужды и интересы, будучи в свою очередь заинтересован в поддержке со стороны этих кругов.
Что касается обычно проводимого и даже само собой напрашивающегося сопоставления с Цезарем и Помпеем, то, конечно, имя его перешло в историю, будучи окружено меньшим блеском, но если иметь в виду реальное влияние и даже власть, то к моменту формирования триумвирата, т. е. когда Помпей оказался уже без армии, а Цезарь не ушел еще ее получить, возможно, что именно Красс был фактически наиболее решающей и «опорной» фигурой.
Когда же все–таки возник так называемый первый триумвират? Вопрос о дате этого соглашения чрезвычайно неясен. Он был неясен уже для самих древних. Единственное свидетельство современника событий — Цицерона — настолько лапидарно, что ничего разъяснить не может. Все остальные сведения идут от позднейших авторов, к тому же они довольно противоречивы. Правда, почти все эти авторы (за исключением Веллея Патеркула) высказываются за 60 г., но некоторые считают, что тайное соглашение было заключено еще до выборов Цезаря, другие же стоят за более позднюю дату. Неудивительно, что и в новейшей историографии существуют самые различные точки зрения по поводу этой даты (некоторые даже отодвигают ее к 59 году). Думается, что более всех прав Эд. Мейер, когда указывает на то, что как раз тайный характер соглашения вообще не дает возможности точного решения вопроса. К этому можно добавить следующее: точная датировка «основания» первого триумвирата не только невозможна, но и не нужна, поскольку он складывался постепенно и в тайне — можно определить лишь тот момент, когда этот союз впервые «самообнаружился».
Гораздо, на наш взгляд, существеннее, чем трудности датировки, вопрос о причинах, обусловивших складывание подобного союза, и о его историческом значении. Объединение трех политических деятелей Рима нельзя, конечно, считать случайным явлением, оно диктовалось определенными интересами, причинами, событиями, т. е. определенной политической обстановкой. Эта обстановка оказалась такова, что интересы членов триумвирата в данный момент совпадали.
Помпея привела в триумвират крайне «твердолобая» политика сената. Никакой гибкости, никакого учета реальной обстановки, никакой позитивной инициативы. Это была даже не политика наступления, но лишь политика глухой, упорной обороны, проводимая с помощью интриг, запретов, обструкций. Наряду с этим — резко выраженная, часто даже без нужды подчеркиваемая консервативность под флагом верности mores maiorum, понятию, которое для рядового римлянина давно превратилось всего лишь в красивую фразу.
Помпея подвигла на решающий шаг его затянувшаяся тяжба с сенатом после возвращения из восточного похода. Ничего другого и не следовало ожидать, если только вспомнить и представить себе, каковы были фигуры людей, считавшихся в то время принцепсами сената. Это — старый сулланец Квинт Катул; бездарный и твердолобый коллега Цезаря по эдилитету, претуре, а затем и консулату Марк Бибул; Луций Лукулл, который оживлялся и проявлял интерес к общественным делам лишь тогда, когда мог учинить какую–либо неприятность своему старому сопернику Помпею, и, наконец, Марк Катон, про которого Цицерон, в общем будучи его единомышленником, тем не менее с уничтожающей иронией говорил, что тот забывает, что находится отнюдь не в государстве Платона, но среди подонков Ромула. Это были люди, с которыми невозможно было найти общий язык (попытка Помпея породниться с Катоном, женившись на одной из его дочерей или племянниц, — и та встретила отпор), это была политика, которая не имела никаких перспектив.
Что касается Красса, то на его решение примкнуть к триумвирату должна была в данном случае оказать определенное влияние позиция всадников. Дело в том, что к этому времени наметилось серьезное расхождение между всадниками и сенатом. Тому виною был ряд причин, но особое обострение отношений произошло из–за реакции сената на обращение откупщиков с просьбой отменить существующее соглашение относительно провинции Азии, так как в свое время они, увлеченные алчностью, взяли откуп по слишком высокой цене.
Несмотря на поддержку (и даже инициативу) в этом деле Красса, а также содействие Цицерона, который хоть и считал требования откупщиков постыдными, тем не менее по тактическим соображениям выступал за них, из попытки откупщиков ничего не получилось, а Катон окончательно провалил все дело. Это и привело, по выражению того же Цицерона, к тому, что всадники «отвернулись» от сената, «порвали» с ним. В подобной ситуации Крассу, который вообще никогда не отличался особой лояльностью по отношению к сенату, был прямой расчет примкнуть к намечавшемуся соглашению.
И, наконец, Цезарь. Сторонники телеологического подхода к историческим событиям считают, что Цезарь — инициатор и организатор тайного соглашения — уже в этот период своей деятельности преследовал вполне определенные цели, а именно: цели захвата единоличной, монархической власти. Подобные взгляды высказывались и в древности. Так, Цицерон (но, само собой разумеется, не в период возникновения триумвирата, а уже после смерти Цезаря) уверял, что Цезарь долгие годы вынашивал идею захвата царской власти, а Плутарх писал, что под прикрытием человеколюбивого поступка (т. е. примирения Помпея с Крассом) Цезарь совершил настоящий государственный переворот. В новое время провиденциально–монархические устремления Цезарю приписывал, конечно Моммзен, и не только он, но целый ряд новейших исследователей, вплоть до наших дней. Однако все это, в том числе и оценка самого Цицерона, — лишь позднейшие выводы ex eventu.
