Юрий Акимов - От межколониальных конфликтов к битве империй: англо-французское соперничество в Северной Америке в XVII-начале XVIII в.
Известие о кровавой расправе, учиненной испанцами над людьми Рибо, вызвало возмущение при дворе Карла IX. Однако испанский посол в соответствии с инструкциями из Мадрида заявил, что во всем случившемся виноват не кто иной, как адмирал Колиньи, опрометчиво отправивший своих людей в испанские владения, за что те и поплатились. То же самое Форкёво услышал от Филиппа II, который, правда, добавил, что сожалеет о случившемся. Однако французский посол продолжал требовать наказания Менендеса и его людей, которые напали на подданных французского короля, действовавших на основании инструкций Адмирала Франции. Обмен жалобами продолжался до лета 1567 г., но так ни к чему и не привел (в определенной степени это послужило стимулом для действий де Гурга).
Данный инцидент продемонстрировал Франции и всей Европе непреклонность Филиппа II и его решимость защищать от любых посягательств даже самые дальние подступы к своим владениям, тем более если угроза им исходила от «еретиков». В то же время резня во Флориде практически никак не сказалась на общем состоянии франко-испанских отношений, в полном соответствии с Доктриной двух сфер.
60-е — середина 80-х годов XVI в. были временем наиболее широкого применения Доктрины двух сфер в международных отношениях. Прежде всего это было связано с началом эпохи английского морского разбоя, постепенно превратившегося в грандиозную необъявленную войну против испанских судов и испанских колоний. Основным театром боевых действий в этой войне являлись морские просторы и берега Нового Света. При этом между Лондоном и Мадридом официально сохранялся мир, а происходившее в это время ухудшение англо-испанских отношений, приведшее в итоге к настоящей большой войне между Елизаветой I и Филиппом II, было вызвано в первую очередь сугубо европейскими сюжетами (участие испанцев в заговорах с целью свержения Елизаветы с престола, поддержка Лондоном восставших Нидерландов, ирландские дела, казнь Марии Стюарт и т.д.) и лишь во вторую — с деятельностью английских «морских псов». Не случайно их лозунгом были слова «никакого мира за линией», означавшие, что елизаветинские джентльмены удачи действовали (по крайней мере первоначально и «официально») только за пределами Европы, и поэтому их предприятия (так же как и ответные действия испанцев) до поры до времени слабо отражались на отношениях Лондона и Мадрида.
Даже после знаменитого плавания Дрейка в ответ на многочисленные протесты Филиппа II Елизавета и ее советники предпочитали отмалчиваться, делая вид, что не произошло ничего серьезного и тем более могущего повлиять на отношения двух держав. Когда испанский посол Б. Мендоса непосредственно обратился к королеве, требуя возмещения ущерба, нанесенного в ходе рейда «Золотой лани», Елизавета I, не дав немедленного ответа, под разными предлогами стала просто избегать личных встреч с ним. Ее министры, к которым обращался Мендоса, переводили разговор на ирландские и т.п. дела, намекая, что предприятие Дрейка является лишь своего рода компенсацией за тот урон, который наносят Англии действия испанцев. Только спустя почти год (но не позднее конца 1585 г.) государственный секретарь Уолсингем заявил испанскому послу, что официальный ответ подготовлен Тайным советом и скоро будет ему вручен. Однако факт передачи данного документа Мендосе никак не зафиксирован. В то же время в «Анналах» Кэмдена приводится заявление, адресованное послу. Там, в частности, говорилось следующее: «Испанцы навлекли на себя это зло [имеются в виду действия английских пиратов. — Ю.Л.] из-за своей собственной несправедливости по отношению к англичанам, которых они, действуя против человеческого закона (contra ius gentium) исключили из торговли с Западными Индиями. Королева не признает того, что ее подданные и подданные других монархов не допускаются в Индии на основании того, что испанцы имеют на них права на основании дара Римского Понтифика, за которым она не признает никакого преимущества <…> не говоря уже о власти наделять испанского короля Новым Светом как фьефом. <…> Это пожалование того, что не принадлежит жалователю, и это воображаемое право собственности не может удерживать других государей от ведения торговли в этих районах или создания колоний в местах, не заселенных испанцами. Подобное действие никоим образом не нарушает закон наций, так как притязание без владения (praescriptio sine possessione) не имеет силы. Более того все вольны совершать плавания по этому обширному океану, ибо море и воздух находятся в общем пользовании для всех. Ни одна нация или частное лицо не имеют прав на океан; и природа вещей, и общее употребление не позволяют кому-либо захватывать их».[269]
Данный текст, скорее всего, представляет собой либо запись устного заявления (вербальной ноты), сделанного Мендосе, либо содержание документа, подготовленного Тайным советом, но по какой-то причине не переданного испанцам.[270] Однако так или иначе здесь мы имеем дело с первым случаем, когда английское правительство официально (или, по крайней мере, полуофициально) предельно ясно сформулировало свою позицию по поводу тех аргументов, которыми испанцы обосновывали свои притязания на исключительное положение в морской и колониальной сфере. С точки зрения Елизаветы I и ее советников лишь «реальное владение» и «эффективная оккупация», а никак не «простое» открытие и тем более не папское пожалование, давало право на те или иные заморские территории. В колонизации и эксплуатации «ничейных» земель в Новом Свете могли участвовать все европейские державы; фактически провозглашался принцип открытого моря.
С критикой испанских и португальских притязаний выступали и подданные Елизаветы I. В последней трети XVI — начале XVII в. в Англии появилась целая плеяда авторов, являвшихся одновременно исследователями, идеологами и пропагандистами колониальной экспансии (Р. Хэклуйт младший, Дж. Ди, С. Пёрчес и др.). Непосредственные участники и организаторы заморских предприятий (в том числе X. Гилберт, К. Холл, У. Рэли, Дж. Смит) также неоднократно выступали с разного рода памфлетами и сочинениями.
Затрагивающие весьма широкий круг проблем данные произведения (а также работы аналогичного плана, публиковавшиеся во Франции) представляют для нас интерес с нескольких точек зрения, включая обоснование притязаний на те или иные заморские территории, внешнеполитический аспект колониальной экспансии и т.п. Однако сейчас нам следует отметить, что их авторы подвергли резкой критике установления Александрийских булл и правомочность пап совершать земельные пожалования за пределами Европы. Так, Р. Хэклуйт неоднократно указывал на несправедливость папского «раздела мира», утверждая, что папа может передавать другим державам только право обращать язычников того или иного региона в христианство.[271] В пятитомной эпопее С. Пёрчеса данному вопросу отведен целый раздел, озаглавленный «Порицания означенной буллы Папы Александра».[272] При этом Пёрчес подчеркивал, что он борется только против папы, которого он называл «дьявольским викарием», но «не против прав испанской короны» на те земли, которые действительно находятся в ее владении «без этой буллы».[273]
В последние десятилетия XVI в. англичане организовали ряд колониальных предприятий, к которым имело непосредственное отношение правительство. В силу целого комплекса причин (периферийное положение по отношению к основным зонам колониальной активности пиренейцев, сохранявшиеся в течение достаточно долгого времени надежды найти залежи драгоценных металлов и обнаружить «северо-западный проход» в Тихий океан, относительная близость к Европе и т. п.) местом действия большинства из них стала Северная Америка. Именно здесь 23 июля 1577 г. было сделано «первое заокеанское приращение к Британской империи».[274] Его автором был Мартин Фробишер, который в ходе своей второй экспедиции к «Мета Инкогнита» высадился на острове Локе-Ленд (у южной оконечности Баффиновой земли) и организовал там церемонию вступления во владения всеми открытыми им землями, которые он считал «оконечностью Азии».[275]
С точки зрения своих соотечественников Фробишер имел полное право поступать таким образом, так как он являлся представителем Компании Катая, получившей королевскую хартию 17 марта 1577 г., и был облечен полномочиями «Великого Адмирала всех морей и вод, стран, земель и островов как Катая, так и других стран и мест, которые он откроет». Сама Компания получила «навечно» право «совершать плавания <…> во все моря, воды, острова, земли, страны etc., отплывая от Англии на север, запад или юг <…> и находить любые моря, воды, острова, земли, области, страны, провинции и другие места, которые до этого времени <…> были неизвестны».[276]
