Герберт Дирксен - Москва, Токио, Лондон - Двадцать лет германской внешней политики
Непреодолимое отвращение Ранцау к политике Локарно основывалось более на чувствах, нежели на интеллекте, и убеждение, что удар, нанесенный духу Рапалло, был непоправим, не позволило послу искренне сотрудничать с нами, хотя он и пытался заставить себя быть полезным. Он даже отклонил предложение, сделанное мной, что русско-германский договор следует подписать в Москве. Ранцау не хотел связывать свое имя с этим документом. На этот раз ему не хватило обычного чутья в отношении возможных последствий договора. Договор пришлось подписывать в Берлине, и дата подписания была назначена на 16 апреля. Советское правительство сумело очень эффективно обыграть сей факт, объявив о нем непосредственно в вечер подписания на сессии так называемого парламента в Москве, чем обеспечило себе аплодисменты послушных депутатов.
В намерения же Штреземана и Шуберта совсем не входило желание сопровождать подписание пакта всякими протокольными мелочами и прочими вещичками, подчеркивающими пылкую любовь и взаимную дружбу. Оба они рассматривали этот договор скорее как откуп, жертвуемый с целью замять неприятное семейное дело, а потому акт подписания был сведен к минимуму приличествующих делу mise-en-scene. После чего последовал ни к чему не обязывающий завтрак с несколькими поздравительными фразами, которые пробормотал Штреземан.
Мы так и не научились ковать московскую политику пока она горяча, и русские легко обошли нас в этом. После завершения периода Мальтзана - Ранцау и с провозглашением политики Локарно в нашим флирте с русскими всегда как бы присутствовал некий душок нечистой совести. Мы всегда чувствовали себя как мальчик, застигнутый родителями за любовным делом. Русских же совершенно не сдерживали эмоции подобного рода, они были неплохо осведомлены о нашем смущении и не упускали случая злопамятно напомнить о своих обидах, выжимая всю, до последней капли, пропагандистскую ценность из этой ситуации.
В апреле 1932 года, в десятилетний юбилей подписания Рапалльского договора, Литвинов и русская делегация, оставшаяся в Женеве на конференцию по разоружению, встретились с канцлером Брюнингом. Литвинов предложил Брюнингу в ознаменование юбилея обменяться речами за завтраком. Брюнинг согласился на завтрак, но отклонил речи, поскольку боялся, что это могло бы произвести неблагоприятное впечатление на представителей западного мира.
Начался нелегкий завтрак. Брюнинг и Литвинов подняли бокалы и выпили за здоровье друг друга. На этом официальная часть закончилась.
Романтический медовый месяц "духа Рапалло" постепенно сменился основанными на реалиях рассуждениями о развитии торговли между двумя странами. Германская экономика, выздоравливая после периода разрушительной инфляции и все прочнее становясь на ноги благодаря плану Дауэса и американским кредитам, искала возможности для экспорта. Советский Союз продолжал свой эксперимент по восстановлению экономики России. Поразительный ленинский поворот от жесткой большевистской доктрины к свободному предпринимательству времен НЭПа казался слишком хорошим, чтобы в него было легко поверить.
Но тем не менее политика невмешательства в хозяйственную жизнь привела к восстановлению свободного потока товаров внутри страны и несколько подняла благосостояние народа. Тот факт, что крестьяне, прирожденные враги большевизма, получили выгоду от НЭПа, стал причиной некоторого беспокойства для советского правительства, однако никаких решительных контрмер принято не было.
А вот внешняя экономическая политика русских полностью провалилась. Попытка привлечь иностранный капитал путем раздачи концессий не встретила отклика в западном мире. Германские промышленники продемонстрировали готовность делать бизнес в России, но - с пустым карманом. Германские концессии в России стали чахнуть, как только советское правительство осознало, что этот план не оправдал всех ожиданий. Верный своей обычной тактике, Советский Союз сумел превратить жизнь концессионеров в тяжкое бремя, с тем, чтобы избавиться от них и своих обязательств перед ними. Одна за другой возникали и множились неожиданные трудности, мешая успешной работе концессий. Рабочие требовали повышения оплаты труда, власти приказывали выделять чрезмерные суммы на обеспечение общественного благосостояния, сырье поступало не вовремя или не поступало вообще. Для любого, знакомого с советской тактикой, стало очевидным, что концессии никогда не станут процветающими предприятиями. Пришлось искать новые пути и использовать новые методы.
Русские желали покупать, но не платить наличными, и потому просили предоставить им долгосрочные кредиты. Немцы желали продавать, но вынуждены были настаивать на немедленной оплате, поскольку война и инфляция лишили их финансовой основы, необходимой для торговли в кредит. Кроме того, поскольку экономическое процветание Советского Союза никоим образом не было гарантировано, немецкие фирмы считали выдачу кредитов России слишком большим риском. Более того, для экономического менталитета страны становилось характерным не мышление индивидуалиста или банкира, обладавшего смелостью рискнуть всем ради перспективного дела, а менталитет "менеджера", чей образ мышления и желание избегать рисков делали его похожим на обычного государственного служащего. "Управленческая" революция, описанная мистером Бернхэмом, была уже тогда в Германии в полном разгаре. Не то чтобы эти промышленники и банкиры были застенчивы и робки в получении огромных прибылей - нет, они, скорее, предпочитали перекладывать свой риск на плечи государства. Государство, конечно, могло бы пожелать пойти на риск по причинам общей экономической политики, но ценой, которую пришлось бы уплатить за это, стал бы жесточайший контроль над частным бизнесом. Эта мысль дошла до немецких бизнесменов лишь после того, как они были наполовину проглочены государственным Левиафаном: "Qui Mange de 1'etat en meurt!"
Поначалу кредитный бизнес развивался по традиционным схемам. Кредит в сто или сто пятьдесят миллионов марок наличными был предоставлен Советскому Союзу четырьмя крупными немецкими банками с тем, чтобы получить его обратно в течение сравнительно короткого времени - шести месяцев или около того. А банкам кредит предоставил рейх. Потребовались бесконечные усилия, чтобы уговорить всех, имевших отношение к делу, отнестись благосклонно к новому рискованному предприятию. Мне лично пришлось уговаривать лидеров партий и представителей Reichstag дать свое благословение.
Результат был плачевным, поскольку большинство из этих людей слушали меня угрюмо и были полны недоверия к Советскому Союзу вообще и его экономической доброй воле в частности. Этот краткосрочный кредит наличными никому не принес удовлетворения. Главное, русские стали возражать. Они приняли кредит лишь для того, чтобы позволить немцам совершить первородный грех предоставления кредитов. Чего они хотели на самом деле - это долгосрочных кредитов, с тем, чтобы вложенный капитал мог вернуться кредитору в виде продукции, произведенной заводами, построенными с помощью кредитов. Последовал долгий торг, пока не была, наконец, выработана новая форма - так называемый Kredit Ausfall-Garantie, что означало следующее: русские получали в кредит машины, заказанные в Германии, с тем чтобы расплатиться за них в течение двух лет или около того. Такая форма финансирования была оговорена между отдельными промышленниками-экспортерами и германскими банками, и было решено, что в случае неплатежеспособности Советского Союза вмешаются рейх или земли и оплатят германским промышленникам 70-80% вложенного капитала. Таким образом, отдельные немцы рисковали лишь своими прибылями, тем более что цены, назначенные нами, были несколько завышенными, на что русские отвечали тем, что выискивали дефекты в поставляемых товарах и снижали цену, после чего раздраженные промышленники или теряли терпение, или не могли долее выдерживать финансового бремени кредитования Советов.
Весь этот план в целом представлял поле для споров, поскольку взаимоотношения между промышленниками и банкирами, между ними и представителями рейха и министерств федеральных земель, и между всеми ними и Советским Союзом мало чем отличались от торговли лошадьми, где каждый готов надуть другого. Бесконечным вариациям не было конца. Если русские заказывали оборудование, продаже которого мы придавали огромное значение, они настаивали на более длительном сроке кредита. Федеральная земля, где расположен был завод, производящий оборудование, усиливала давление на рейх, так что власти рейха, как правило, уступали, попав в такие клещи. Первая попытка финансирования по системе Ausfall-Garantie была предпринята в отношении кредита в 500 миллионов марок. Она прошла успешно и стала моделью для дальнейших сделок такого рода. Было это в 1927 году.
