Ольга Чехова - Мои часы идут иначе
И звуковое кино "открывает" актера Ханса Алберса; после фильма "Ночь принадлежит нам"* его родителям уже не приходится сокрушаться, что "мальчик связался с комедиантами".
Следуют фильм за фильмом: "Легавый", "Победитель", "FP-1 не отвечает", год спустя "Золото", "Пер Гюнт", "Человек, который был Шерлоком Холмсом", "Мюнхгаузен" и многие другие.
Мне довелось наблюдать Алберса в двух ситуациях, типичных для него и демонстрирующих его юмор, самоиронию, его мужество и твердость характера. Еще в эпоху немого кино мы вместе играли в "Опустившихся". В соседнем павильоне снимался фильм о цирке. У дрессировщицы змей, необычайно темпераментной испанки, гримерная рядом с моей. Алберс увлечен сеньоритой. Некоторое время он в нерешительности расхаживает по моей гримерной и затем спрашивает, не могла бы я "как-нибудь ненароком" устроить ему свидание с пленительной испанкой, поелику обитаю с ней стена в стену...
Я решаю разыграть "белокурого Ханса". Моим сообщником становится Ханс Адалберт фон Шлетов, большой специалист по розыгрышам в актерском кругу. Ему сразу же кое-что приходит в голову: змея живет у укротительницы в гримерной, у нее уже нет ядовитых зубов, но она устрашающе длинная и отдыхать предпочитает на кушетке. И Шлетов устраивает следующее: моя костюмерша передает Алберсу, что испанка "дает ему свидание".
Ханс в восторге. Он деликатно стучит в дверь, входит, оглядывается и поражается: ведь ему рассказывали, что испанка держится весьма строгих правил. И что же видят его голубые глаза? Сеньорита уже лежит на кушетке...
Правда, фигурка и лицо укрыты покрывалом, однако видны черные, источающие призывный аромат волосы, они-то и позволяют довообразить остальное.
Ханс тихо подкрадывается к кушетке, осторожно приподнимает покрывало и собирается страстным поцелуем привести испанку в соответствующее настроение.
И в ужасе отшатывается: обворожительно пахнущие волосы оказываются париком, а под покрывалом шипит и извивается готовая к броску змея.
Алберс пулей выскакивает из гримерной и несется вниз по коридорам студии. Змея - за ним. Только укротительнице удается усмирить свою рептилию.
Алберс на несколько часов выходит из строя.
Два дня спустя я сознаюсь ему в нашей проделке и живо рисую, каких трудов нам стоило не расхохотаться при виде мчащегося сломя голову человека, который на съемках не боится самых опасных трюков и всегда все делает сам. Алберс на высоте: он не держит на нас зла и смеется буквально до слез.
Годы спустя никто не смеется, став свидетелем такого эпизода. В последние недели войны мы снимаем в Праге детективный фильм. Имперский протектор Богемии и Моравии Вильгельм Фрик "оказывает нам честь", пригласив на ужин в Градчаны.
Алберс и я размышляем, под каким предлогом отказаться. Этот "добровольно-принудительный" ужин теперь угнетает еще больше, чем прежде. Непонятно, о чем говорить с высокопоставленным нацистом за несколько недель до окончания войны. В голову не приходит никакой отговорки, которую бы Фрик не воспринял как афронт.
Итак, мы идем.
Атмосфера ледяная. Нам подают на драгоценных фарфоровых блюдах с монограммами владельца, представителя богатейшей еврейской семьи в Праге. Семья эта сейчас под "превентивным" арестом.
После трапезы имперский протектор Фрик подтрунивает над немецкими актерами, которые не развелись со своими еврейскими женами. Фрик - "эксперт". Как бывший министр внутренних дел, он принимал решающее участие в принятии "расовых законов".
Дело в том, что Ханс Алберс не женат, но близок с еврейкой Ханси Бург, эмигрировавшей в Англию, и очень привязан к ней. Когда Фрик возобновляет свои насмешки, Алберс, едва сдерживаясь и тем не менее спокойно, говорит:
- Господин имперский протектор, у нас, актеров, существует неписаный закон: не злословить по поводу отсутствующих... Позвольте мне уехать в гостиницу.
Фрик на глазах бледнеет и отдает приказание вы-звать автомобиль.
Алберс встает и выходит. Я присоединяюсь к нему.
В отеле мы ждем, что нас заберет гестапо. Но этого не происходит. Мы так никогда и не узнаем, какому чуду должны быть благодарны.
Итак, в 1929 году, к сожалению, из-за сроков я не смогла участвовать в первом немецком звуковом фильме с Алберсом*.
История кино приготовила мне утешение: позднее мой первый звуковой фильм стал киноклассикой - "Трое с бензоколонки" с Лилиан Харвей, Вилли Фричем, Хайнцем Рюманом и Оскаром Карлвайсом. Фильм (не в последнюю очередь благодаря задорным шлягерам Вернера Рихарда Хеймана) имел огромный успех далеко за пределами страны.
В одном из шлягеров, написанных в стиле шансона, поется: "Друг, добрый друг - лучшее, что может быть на свете..."
Должны были быть причины, что друзья в меня влюблялись, поклонялись мне, восхищались мной, но ни один из них не предлагал руку и сердце. Дело было во мне самой, в том, что я все еще испытывала безотчетный страх перед замужеством, в том, что семейная жизнь мне никогда не казалась такой же важной, как очередная роль, полученная мной.
И сейчас, когда над Германией собирались грозные тучи, жажда новых впечатлений, связанных с разрешением творческих задач, была сильнее, нежели стремление укрыться под крылом надежного мужчины.
Брак в моем представлении - это нечто обременительное, опутывающее по рукам и ногам. И дело не только в печальном опыте моей юношеской брачной авантюры в России. Наверное, я слишком эгоцентрична и влюблена в свою профессию. Я не желаю ничего знать о мелочных повседневных заботах, с которыми приходится бороться каждому. По счастью, и мать и сестра, которая теперь тоже живет со мной, избавляют меня от быта. Мой вклад в домашнее хозяйство ограничивается постоянно повторяющимся во-просом: "Деньги тебе нужны?"
И о школьных оценках дочери узнаю я по обязанности, а об успехах племянницы Марины в балетной школе - от Татьяны Гзовски.
В России Марина в три года перенесла полиомиелит; для того чтобы добиться полного восстановления движений, необходима энергия и сила. Наш женский семейный совет решает учить ее на танцовщицу; конечно, это необычный путь для маленькой девочки с парализованной ногой, но эксперимент удается: Марина очень музыкальна, старательна, она развивает больную ногу и через несколько лет побеждает свой недуг.
Возможно, друзья чувствовали, что в моем окружении слишком много "женского влияния" и что с юности и вследствие воспитания я слишком самостоятельна для длительного союза с мужчиной и уз брака.
Вероятно, это ощущали мои настоящие друзья, а о других я и вовсе не хочу говорить, о тех коллегах, которые заводили любовные интрижки поочередно (а то и параллельно) почти с каждой смазливой актрисой, или о тех "творческих личностях", которые каждую сексапильную даму представляли исключительно в горизонтальном положении.
В начале 1933 года моя дочь Ада сообщила мне, что выходит замуж. То есть поставила перед фактом, абсолютно так же, как я своих родителей в 1914 году. Благоразумию и мудрости чаще всего предшествует авантюра. Ада приходит ко мне в комнату и говорит просто и твердо:
- Мама, мне нужно с тобой поговорить.
Я пишу письмо и рассеянно спрашиваю:
- В чем дело?
- Я хочу выйти замуж.
Аде шестнадцать с половиной. Мне тогда, в России, тоже было шестнадцать. Я пытаюсь остаться невозмутимой.
- Это неизбежно?..
- Да.
Откладываю ручку:
- Это необходимо или ты хочешь?..
- Я хочу!..
Она произносит это с непередаваемым выражением. Уже в это мгновение я чувствую, что дальнейшие вопросы можно задавать лишь для проформы. Итак, я соблюдаю формальности, чтобы сохранить "материнское лицо":
- И кто же этот счастливец?
- Франц Ваймайр - ты его знаешь...
Разумеется, я его знаю. Францль - звезда-оператор, среди прочих он снял несколько фильмов с участием Цары Леандер. Но Ада и он - ну и ну...
Ада становится фрау Ваймайр. Счастье длится так же недолго, как в свое время и мой "детский брак".
Вскоре я снова совершаю ошибку с далеко идущими последствиями. Я даю себя убедить честным и дельным - как поначалу мне кажется - предпринимателям, будто самое время вместе с ними основать собственную кинофирму. Так возникает "Ольга Чехова Фильм-Лтд. Лондон - Париж". Все дело в том, что в коммерческих делах я была еще неопытна и излишне уверена в порядочности своих партнеров. Передав генеральную доверенность на ведение дел упомянутым коммерсантам, я сама отказалась от участия в управлении. Позднее, будучи уже опытным коммерсантом, я только качала головой, вспоминая об этой глупости.
Поначалу мне все очень нравится. Я горжусь моим - моим собственным! производством. Мы снимаем ленту "Диана", которая сразу же вызывает оживленные споры, потому что она - несколько преждевременно для того времени затрагивает проблему лесбийской любви. Сборы вроде бы неплохие, и если мне нужны деньги - я никогда не беру много, - я снимаю необходимую сумму со счета фирмы. И вот однажды - наверное, в те годы это была единственная моя прихоть оплачивается новый автомобиль. Я покупаю его и выписываю автомобильной фирме чек. И тут происходит нечто, что огорошивает меня: директор банка просит навестить его. Выясняется, что на моем счету осталось 30 марок и мое поведение при соответствующей интерпретации точно подпадает под состав преступления одного уголовно наказуемого деяния. Более того, банковский дом "Штерн" в Лейпциге предъявляет мне к оплате непокрытые векселя на сумму в четверть миллиона рейхсмарок.
