Франсуа Фонтен - Марк Аврелий
Непогода в Европе
Мы не знаем никаких подробностей об этом событии, кроме того, что нападавшими были катты — бродячее племя, несколько раз встречающееся в истории германских войн. Они устроились было в Гессене на правом берегу Рейна и там, возможно, гермундуры и маркоманы, сами стремившиеся к западу, прижали их к стратегическому барьеру между Рейном и Дунаем, устроенному Домицианом, — так называемым Десятинным полям. А может быть, это было одиночное, не согласованное с другими племенами предприятие какого-нибудь честолюбивого вождя. В том и в другом случае момент, выбранный, чтобы испытать удачу, показателен. Справедливо или нет, древние и современные историки видели в этом эпизоде предвестие большой германской войны, как бы первое предупреждение той судьбы, о которой, казалось, догадывался Антонин на смертном одре. И в самом деле, можно предположить со стороны германцев разумный расчет, что невзрачные и неопытные новые правители Рима не смогут принять вызов.
На самом деле правителям особенно и не пришлось им заниматься. Провинциальные власти в те времена могли сами ответить агрессорам. В распоряжении наместника Верхней Германии Авфидия Викторина находились два боеготовых легиона. Соученик Марка Аврелия по частным урокам в доме Домиции Луциллы был человеком незаурядным. Друг детства Марка женился на «воробушке» Грации, дочери Фронтона. Теперь граница находилась в надежных руках. Неизвестно, какой ценой, но катты были отброшены. Перед плодовитыми воинами, которые шли на приступ вместе с женами, не ставилось задачи беречь человеческие жизни. Семьи ехали за ними в обозе, потом селились на завоеванных землях. Защитники Империи, напротив, не разбрасывались живой силой: воинский набор был труден, и воины стоили дорого. Как и все легаты, Авфидий Викторин получил приказ Антонина: «Для меня дороже сохранить жизнь одного гражданина, чем видеть тысячу убитых врагов». Принцип не бесспорный и с точки зрения гуманности, и с точки зрения тактики. В ходе многочисленных регулярных боев и стычек германцы научились многим приемам легионерского боя, и вот они испытали на прочность рубеж Реции, который тянулся от Кобленца до Регенсбурга. Вскоре этот опыт им пригодился.
В свою очередь, римское командование не заблуждалось, видя победы противника, которые в лучшем случае давали время приготовиться к общей обороне. Реция была ключом к Венеции и долине По, и теперь потенциальные агрессоры ясно увидели, что завладеть этим ключом не трудно. А будут ли достаточно надежны войска, охраняющие сам Рим? Резервной армии под рукой у них не было. Судьба Италии зависела от обороноспособности одиннадцати рейнских и дунайских легионов, то есть от ста тысяч человек. Считалось, что этот предохранительный кордон способен остановить локальные вторжения, если варвары не откажутся от новых попыток, и даже уничтожить их войско. Что же до общего наступления, такая возможность не принималась в расчет, что было не легкомыслием, а реальной оценкой. Два десятка германских племен, способных угрожать Империи, были разобщены и собственными потомственными распрями, и умелыми маневрами римской дипломатии. Так что все зависело от эффективности этой дипломатии, от ее информированности, а главное, конечно, от того, правильно ли по ту сторону римского рубежа оценят характер новых правителей. Не в первый раз в истории накопившиеся психологические ошибки могли привести к политическому катаклизму.
Разгром на Ближнем Востоке
Роковая ошибка и совершилась, но там, где ее уже не ждали: в далеком Парфянском царстве. Германцы были лучше осведомлены и поняли, что Марк Аврелий продолжит твердую политику Антонина с теми же людьми и в том же духе. Верность легионов не позволяла им в этом усомниться. Но за три тысячи километров от Рима нашелся человек, впавший в заблуждение. Царь Царей за Евфратом решил, что настал момент свести старые счеты с Римом. Вологез III находился у власти уже больше двенадцати лет. В конце царствования Антонина он еле терпел присутствие сильного римского войска на границе своего царства. Очевидно, подстрекаемый иранскими националистами, он потребовал, грозя войной, вернуть из Рима золотой трон, служивший Дарию, который Траян после взятия Ктесифона (парфянской столицы) вывез в качестве военного трофея. Требование было справедливо: Адриан обещал вернуть трон-символ. Но спор потянул за собой другой: спор об Армении, за господство над которой две империи ссорились уже полтора столетия. В тот момент в ней правил царь, избранный Римом. Вологезу ради престижа требовалось отдать ее своему вассалу. Римляне по той же причине не собирались делать ему такой подарок. Антонин дважды начисто отклонил парфянские требования, послал Вологезу весьма решительное предупреждение и усилил легионы на Востоке.
Царь Царей какое-то время раздумывал. Когда же он увидел, что на Палатине воссели два совершенно неопытных в военном деле новичка, то решил привести в дело свою знаменитую конницу. Парфянские войска вторглись в Армению. В Риме об этом узнали только в начале осени, но ближайшая из римских армий — каппадокийская, уже вступила в войну. В распоряжении наместника Каппадокии Седатия Севериана было два легиона. Почему он взял только один? Если верить Лукиану Самосатскому, это удивительная история, проливающая свет на бездну суеверия в римском обществе. Некий современник и соотечественник знаменитого сатирика плутовством завоевал во всей Малой Азии славу великого волшебника. Он стал известен под именем Александра Абонитихийского, по названию городка в Пафлагонии на берегу Черного моря, и торговал своими предсказаниями по всему греко-римскому Востоку. Среди жертв его обмана оказался и Севериан.
Маг разговаривал с Роком, используя питона по имени Гликон, которому на голову надевалась маска, при помощи особого устройства способная произносить слова. Вопросы подавались ему в письменном виде, а он отвечал на них стихами. Лукиан разоблачал мошенников своего времени с иронией и талантом, не уступающим Свифту и Дидро. Александр был в их числе, но по его портрету видно, что сам сатирик попал под обаяние его личности и дьявольской ловкости. Колдуну прислуживала девица невиданной красоты, рожденная им, как он говорил, от Луны. Эта полубогиня очаровала стареющего наместника Азии Рутилиана, которого Антонин по своему обычаю слишком долго держал на посту. Выйдя замуж за проконсула, она стала доставлять своему отцу самых блестящих клиентов. Императорский легат Севериан также обратился к питону с вопросом, что ждет его в войне с захватчиками. Гликон ответил: «Ты победишь парфянина, покоришь Армению и вернешься в Рим, где тебя ждет триумф». Поэтому современники ничем иным не объясняли тот факт, что легат, считавшийся опытным воином, пошел на врага лишь с половиной своих сил. Сейчас предлагают и другое объяснение: Севериан не желал делиться обещанным успехом, а потому поспешил отправиться в поход, не дожидаясь подкреплений с Дуная. Он выступил из Саталы с 15-м Аполлинарийским легионом и на горной дороге к армянской столице Артаксате был застигнут врасплох лучшим парфянским полководцем, «суреном» Хосровом. Севериан бежал от окружения в крепость Элигию, но продержался там всего три дня. Поняв, что попал в ловушку, он покончил с собой, а все войско перебили.
Это поражение ошеломило Рим. Вся добрая память о легате испарилась. Зато кстати вспомнили, что он был галл — то ли пиктав, то ли сантон, то есть легковерен и легкомыслен. Между тем на доверии к Александру Абонитихийскому это не сказалось. Позже при римском штабе опять появился неотразимый мистификатор в длинном парике и пурпурном хитоне с белыми полосами, из-за пазухи которого высовывалась голова Гликона. И все-таки причины поражения в Элигии следует искать в другом, например в плохой разведке, в неподготовленности и изнеженности восточных легионов. Вскоре тому появилось и новое доказательство. Не успели римляне вполне пережить эти новые Карры (битва, в которой Красс за два столетия до того потерял месопотамскую армию), как узнали о третьем историческом разгроме: легат Сирии Аттидий Корнелиан потерпел поражение в Сирийской пустыне — его легионы разбежались под натиском тяжелой парфянской кавалерии. Дорога на столицу Антиохию и берег Средиземного моря была открыта. Вся римская стратегическая позиция на Востоке могла рухнуть.
Эта позиция опиралась главным образом на два войсковых соединения. Одно из них обороняло Малую Азию, за которой находилась сфера римского влияния на Армению, а к северу — буферные причерноморские государства. Как мы уже видели, оно находилось под командованием легата Каппадокии и состояло из упомянутого 15-го Аполлинарийского и 12-го Молниеносного легионов. Второе соединение — сирийская армия из трех легионов: 4-го Скифского, 3-го Галльского и 16-го Верного Флавиева, объединенное командование которыми находилось в Антиохии. Места их дислокации показывают, что большая часть этих легионов имела задачей кроме поддержания порядка на местах контролировать сухопутные дороги — так называемые шелковые и ладанные пути, шедшие из Европы через Малую Азию вдоль границ Армении и дальше либо через Мидию, Туркестан и Памир к Китаю, либо на юг, к Аравии и Египту через Сирию — Палестину или же к Персидскому заливу через Пальмиру и Ктесифон. Об этих караванных путях к великим плоскогорьям Центральной Азии, к Красному морю, к долине Инда грезили завоеватели Помпей, Цезарь и Траян. Но эра миражей для Рима завершилась. Теперь на неочерченной границе между Западом и Востоком следовало оборонять уже приобретенное. Сатала, Мелитена, Самосата были узловыми точками на стратегических, а вместе с тем и торговых путях. Сразу видно, что они сходятся у подножия спорной территории — Армянского нагорья.
