Борис Флоря - Внешнеполитическая программа А. Л. Ордина-Нащокина и попытки ее осуществления
По Ордину-Нащокину, «крепость» такого мира была тесно связана с целой программой военно-политического сотрудничества для совместного решения ряда крупных внешнеполитических проблем. Эту программу он, как показано выше, настойчиво предлагал вниманию политиков Польши и Литвы.
Вопрос о заключении союза с Россией также нашел отражение в инструкции комиссарам, но сделано это было в самом общем виде. Создается впечатление, что налицо было лишь самое общее представление, что можно выйти из сложившейся критической ситуации с помощью России, но было совсем не ясно, как это сделать. Не случайно в инструкции, как и в более ранних документах, подчеркивалась необходимость принять во внимание при заключении мирного договора интересы Крыма. Упоминание о «внутреннем» неприятеле указывает, как правильно отметил 3. Вуйцик, что в Варшаве, очевидно, рассчитывали на русскую помощь в борьбе с «рокошем».
Перемены в позиции правящих кругов Речи Посполитой нашли отражение в королевской грамоте, врученной Г. Богданову 9 июня. В грамоте не только говорилось о необходимости возобновить мирные переговоры, но и выражалось пожелание, чтобы на переговорах можно было бы заключить перемирие, а уж в дальнейшем обсуждать вопрос о «вечном мире»[420]. Если учесть, что на переговорах 1664 г. представители Речи Посполитой упрямо настаивали на заключении именно «вечного мира», то появление в официальном документе таких формулировок явно говорило о том, что в Варшаве наметилась тенденция к поискам реального соглашения с Русским государством. О готовности властей Речи Посполитой заключить перемирие говорил в беседе с Г. Богдановым и один из комиссаров – К. П. Бжостовский[421]. Перед отъездом гонцу было объявлено, что подсудок оршанский И. Комар будет послан в Москву, чтобы договориться о месте и времени проведения мирных переговоров[422]. Сообщения об ожидаемом приезде Комара пришли в Смоленск 21 июня, еще до возвращения Богданова в Москву[423].
Г. Богданов очень добросовестно отнесся к своей задаче и собрал обширную информацию о внутри- и внешнеполитическом положении Речи Посполитой. Так, из его «вестового» списка можно было узнать, что шведский посол покинул Варшаву «без дела»[424]. Г. Богданов привез также польское «письмо» с сообщениями о положении на Украине. В нем говорилось, что «Украина изнова в бунте», что один из предводителей восстания, Децик, занял Фастов и Мотовилов, что польские войска уходят в «Польшу» (и сторонники, и противники Любомирского) и что Павел Тетеря «з женою и з детми впрям уходит во Львов»[425]. О «рокоше» много сведений он собрать не мог, так как во время его пребывания в Варшаве серьезные военные действия еще не начались. Лишь на обратном пути Григорий узнал о поражении, которое Любомирский нанес королевской армии. Однако он сообщил, что Любомирский «стоит за вольности шляхецкие» и что «канслеров добре не любят, а Любомирского хвалят и стоят за него»[426]. Сведения эти соответствовали действительности – даже солдаты и офицеры армии, явившиеся, следуя присяге, на королевскую службу, сочувствовали Любомирскому и не хотели сражаться с его сторонниками[427].
Еще в апреле, проезжая через восточные территории Великого княжества Литовского, он писал о тяжелом положении разоренной долгой войной страны, где нет ни хлеба, ни соломы, ни кормов. «Ржи ничего, – писал он, – в полях не сеяно ж и ждать дешевого хлеба не от чего ж»[428]. Литовскому войску, – сообщал он, – выплатили лишь часть жалованья, и солдаты и офицеры «того себе… и в заплату не ставят… и битца с неприятелями не станут»[429]. Продолжая свой рассказ, он отметил уже в своем итоговом сообщении, что положение в стране такое, что «ныне не толко, чтоб было чем войску платить, приходить к тому, что ратным людем и на корм стоять негде, потому что мало не до конца все разорено и скудость во всем самая великая»[430].
Как представляется, для царя и его советников особое значение имели сообщения Г. Богданова, что шляхта хочет мира с Россией. Он писал об этом уже в апреле с дороги[431]. В его статейном списке снова указывалось: «А миру добре желают не только чернь, и ратные люди о мире все Бога просят»[432]. Когда в 1663 г. он, Г. Богданов, был с А. Л. Ординым-Нащокиным во Львове, «тогда польские ратные люди все говорили, что Смоленска не уступать, а ныне все говорят, что за Смоленск им стоять нечево… по нужде уступать будет и Киева, а толко б, дал Бог, скорее мир». Да и сенаторы, по его сведениям, «тайно говорят же, что им Смоленска и Киева с ыными городами силою отыскивать не уметь». Поэтому на будущих мирных переговорах комиссары «станут поступки объявлять, потому что конечно им мир надобен». Таким образом, не зная подготовленных для комиссаров инструкций, он верно предсказал основное их содержание. Ошибался он лишь в отношении Киева, что и показал ход последующих переговоров[433].
Из всех этих сообщений следовал вывод, что в сложившемся положении можно рассчитывать на то, что на мирных переговорах удастся заключить соглашение на условиях, приемлемых для русской стороны. Характерно, что сразу по получении этого документа царь приказал выслать его копию А. Л. Ордину-Нащокину, чтобы он «на то писмо статьи прислал»[434].
В статейном списке Г. Богданова был помещен особый раздел о том, кого в Речи Посполитой хотели бы видеть будущим монархом после смерти Яна Казимира. По сведениям, которыми располагал Г. Богданов, вопрос этот должен был рассматриваться на ближайшем сейме. Представители Великой Польши, как сообщал он, хотят выбрать сына императора, представители Малой Польши и Королевской Пруссии – курфюрста Фридриха Вильгельма. «Иные воеводства в Коруне Полскои, то-есть Сендомирское, Любельское, Подолье, Украина, Волынь и все Княжство Литовское и Жмодцкое и Белая Русь» отдадут голоса «на сына царя его милости Московского»[435]. Сведения эти совсем не соответствовали действительности. Король и королева действительно хотели бы, в нарушение норм права Речи Посполитой, поставить на сейме вопрос о выборе преемника, чтобы добиться избрания таким преемником французского принца, но и они откладывали решение вопроса до победы над участниками «рокоша»[436]. Возможно, объяснения следует искать в сообщении Г. Богданова, что из Литвы отправлены послы в Польшу, «ожидаючи ведома скорого времяни и места в поли на сложение сейму»[437]. Упоминание о «поле» говорит, как представляется, что этот вопрос должен был, по мнению информаторов Г. Богданова, рассматриваться на «конном сейме», к созыву которого призывал Любомирский. По-видимому, здесь, по их представлениям, должен был быть отстранен Ян Казимир и избран новый монарх. К какой среде принадлежали информаторы Г. Богданова, позволяет установить одна деталь его сообщения. Перечислив земли, которые, якобы, готовы избрать царевича, дьяк отметил, что «и войска Княжства Литовского ту ж речь подают» и готовы выступить с этим предложением на сейме[438].
Сообщение Г. Богданова является не единственным свидетельством того, что в середине 60-х гг. XVII в. вопрос об избрании царевича снова стал обсуждаться в литовском войске, а возможно, и в среде литовской шляхты. Так, в мае 1664 г. выходивший из плена сын боярский Евсей Лавров рассказал о том, что говорил ему, отпуская из плена, гетман М. Пац. Он предлагал, чтобы «великий государь пожаловал, изволил на королевство дати сына своево… Алексея Алексеевича, а они, де, ему, великому государю, служити ради все»[439]. Провожая комиссаров после окончания переговоров в Дуровичах, Василий Тяпкин записал разговоры, что комиссары сорвали переговоры «по королевнину умыслу», так как она боится, «чтоб, учиня мир, не обрали на Коруну Польскую государя царевича»[440]. Русский гонец Петр Долгов, ездивший для обмена пленных в Речь Посполитую, сообщал, что 1 октября на устроенном в его честь обеде «трибунальной маршалок воевода Мстиславской Миколай Тихановецкой» говорил, что магнаты и шляхта Великого княжества («сенатори… и иные обыватели») желают, чтобы по смерти Яна Казимира «был государем их… государь царевич»[441].
Сообщение Г. Богданова выделяется из ряда других тем, что в нем указаны условия, на которых магнаты и шляхта согласились бы видеть царевича на польском троне: возвращение всех утраченных земель, выплата возмещения за убытки и долгов Речи Посполитой литовскому войску. На этих условиях король и Речь Посполитая могли бы взять сына царя «в оберегательство» «для присматривания обычаев польских»[442]. Это свидетельство показывает, что в сознании шляхты Великого княжества Литовского продолжали жить проекты, выдвинутые еще в середине 50-х гг. XVII в., фактически предусматривавшие достижение таким способом всех целей, важных для нее в отношениях с Россией, без войны. На опасности и для России, и для династии таких проектов справедливо обращал внимание царя в своей записке А. Л. Ордин-Нащокин. Впрочем, никаких практических последствий эти разговоры не могли иметь. Речь Посполитая официально таких предложений не выдвигала, а для царя Алексея Михайловича эти предложения были так же неприемлемы, как в 1655–1656 гг., и он не стал побуждать шляхту публично настаивать на этих предложениях.
