М. Бойцов - Со шпагой и факелом. Дворцовые перевороты в России 1725-1825
«Кондшции»{29}
Понеже по воле всемогущего бога и по общему желанию российского народа мы по преставлении всепресветлейшего державнейшего великого государя Петра Второго императора и самодержца Всероссийского, нашего любезнейшего государя племянника, императорский всероссийский престол восприняли и, следуя божественному закону, правительство свое таким образом вести намерена и желаю, дабы оное вначале к прославлению божеского имени и к благополучию всего нашего государства и всех наших верных подданных служить могло, того ради через сие наикрепчайше обещаемся, что наиглавнейшее мое попечение и старание будет не токмо о содержанки, но о крайнем и всевозможном распространении православной нашей веры греческого исповедания, такожде по принятии короны российской в супружество во всю мою жизнь не вступать и наследника ни при себе, ни по себе никого не определять. Еще обещаемся, что понеже целость и благополучие всякого государства от благих советов состоит, того ради мы ныне уже учрежденный Верховный Тайный Совет и восьми персонах всегда содержать к без оного Верховного Тайного Совета согласия:
1) Ни с кем войны не исчинять.
2) Миру не заключать.
3) Верных наших подданных никакими новыми податями не отягощать.
4) В знатные чины, как в статские, так и в военные, сухопутные и морские, выше полковничья ранга не жаловать, ниже к знатным делам никого не определять, и гвардии и прочим полкам быть под ведением Верховного Тайного Совета.
5) У шляхетства живота и имения, и чести без суда не отымать.
6) Вотчины и деревни не жаловать.
7) В придворные чины как русских, так и иноземцев без совету Верховного Тайного Совета не производить.
8) Государственные доходы в расход не употреблять. И всех верных своих подданных в неотменной своей милости содержать. А буде чего по сему обещанию не исполню и не додержу, то лишена буду короны российской.
Из донесения де-Лирия{30}
Москва, 20 (31) января 1730 года
Пока мне недостает способов для отправки Лекароса, Я продолжаю узнавать новые обстоятельства, которые сопровождали смерть царя. Когда Долгорукие увидели, что он уже не встанет, они задумали женить его по всей форме, чтобы таким образом корону обеспечить княжне-невесте. Но этому с героическим бескорыстием воспротивился фельдм. Долгорукий, несмотря на то, что он ей дядя. И так как с ним соединился и барон Остерман, то они и не могли исполнить задуманное. (…)
Хотя принцесса Анна, герцогиня Курляндская, провозглашена и признана царицей, но еще сомневаются, примет ли она выбор, потому что этот выбор сделан с некоторыми ограничениями, несколько тяжелыми. Но я не сомневаюсь, что примет, потому что, не говоря уже о приятности царствовать, однажды получивши власть, она легко сбросит иго. (…)
Все продолжает быть покойно, и ныне я ездил поздравить старшую сестру будущей царицы, герцогиню Мекленбургскую, которая, хотя ей и досадно, что не выбрали ее, притворяется довольною и веселою. (…)
Три дня тому назад приехал фельдм. князь Голицын, присутствие которого весьма усилит партию его дома, потому что этот человек весьма решительный и обожаем войсками. Итак, внешнее спокойствие продолжится, а придворные интриги умножатся, потому скоро начнут думать, чтобы выдать царицу замуж за какого-нибудь отличного подданного, но я еще не могу предположить, на ком бы могли остановиться. (…)
Из донесения Маньяна{31}
Москва, 22 января (2 февраля) 1730 года
В настоящее время еще нельзя знать, какова будет эта новая форма правления и будет ли она составлена по образцу Англии или Швеции. Однако относительно намерений старинных русских фамилий известно, что они воспользуются столь благоприятной конъюнктурой, чтобы избавиться от того ужасного порабощения, в котором находились поныне, и поставят пределы той безграничной власти, в силу которой русские государи могли по своей доброй воле располагать жизнью и имением своих подданных, без различия в составе и форме суда, так что в этом отношении вельможи русского государства не имели сравнительно с простым народом никаких преимуществ, которые ограждали бы их от кнута и лишения всех чинов и должностей. Итак, не может быть сомнения в том, что русские вельможи прежде всего обратят внимание на это обстоятельство. По крайней мере, если они не сделают этого, нельзя будет не сказать, что они пропустили удобный случай по недостатку мужества.
Г. Мардефельд – Фридриху-Вильгельму I{32}
Москва, 22 января (2 февраля) 1730 года
(…) Мне также в настоящее время сообщают, что герцогиня Мекленбургская [Екатерина Ивановна] и сестра ее великая княжна Прасковья [Ивановна] тайно стараются образовать себе партию противную их сестре-императрице. Однако мне трудно поверить этому, ибо успешный исход невозможен и они этим делом нанесут наибольший вред самим себе. (…)
P. S. Во время болезни покойного императора никого не пускали к больному государю, исключая любимца его, отца последнего, барона фон Остермана и дежурных придворных кавалеров, так что камергер Лопухин часто сам разводил огонь.
Любимец[59] был во время этой болезни редко при императоре, а почти все время проводил у своей невесты графини Шереметевой. Барон фон Остерман, напротив, постоянно при нем был, и этот печальный случай ясно доказал высокую степень любви и уважения к нему российского императора. В последние дни, потеряв уже почти зрение, он беспрерывно спрашивал, тут ли Андрей Иванович (это имя русские дают барону фон Остерману), и когда тот ответил и спросил, что прикажут его величество, царь говорил, что все прекрасно, если он только при нем останется. Остерман также не допустил совершение бракосочетания императора раньше полного его выздоровления, но, несмотря на это, полагают, что если бы император остался в рассудке еще несколько часов, то семейство князей Долгоруковых решилось бы на все, чтобы добиться исполнения этого обряда.
По слухам, барон фон Остерман составил три проекта, как должно поступить после смерти молодого государя. В первом престол назначается невесте императора. Во втором предлагалось больному государю назначить наследника, и в третьем предлагалось избрание настоящей государыни Анны Иоанновны. Первыми двумя проектами он успокоил Долгоруковых, высокомерие и гордость которых были нетерпимы. Касательно последнего проекта он тайно заключил союз с Голицыными и, по общему мнению, был главным двигателем в этом деле, хотя когда и собрались члены Тайного Верховного Совета вместе с фельдмаршалами [Голицыным и Долгоруковым], чтобы после смерти императора решить выбор, и его туда позвали, он извинил свое отсутствие тем, что он иностранец и что он соглашается на все то, что решат столь мудрые и опытные мужи; но если, против его ожиданий, нуждаются в его мнении, то он немедленно явится. (…)
Дурное обхождение второй русской великой княжны[60] наверно является причиною, что ее при выборах обошли. Герцогиню же Мекленбургскую они исключили по причине своенравности, как говорят русские, супруга ее.
Настоящая императрица обладает большим умом и в душе больше расположена к иностранцам, чем к русским, отчего она в своем курляндском придворном штате не держит ни одного русского, а одних только немцев.
Из донесения Маньяна{33}
[Москва, февраль 1730 года]
Что касается самих русских, их расчеты в этих обстоятельствах не подлежат сомнению. Недавний пример случая Долгоруких заставляет их бояться власти фаворитов, которые всегда могут властвовать над ними, доколе русские государи будут столь полновластны, и потому русские хотят или уничтожить монархию, или до крайности ослабить власть государя, поставив ее под влияние аристократии.
В этих видах для России предлагаются различные формы правления: одни хотят ограничить права короны властью парламента, как в Англии, другие – как в Швеции; иные полагают учредить избирательную форму правления по образцу Польши. Наконец, некоторые предлагают совершенно разделить власть между вельможами страны, образовав аристократическую республику. Таким образом, план их при предоставлении русского престола герцогине Курляндской заключается как бы в том, чтобы дать ей корону в пользование и вверить ей престол лишь до той поры, пока они согласятся между собою в том, какую учредить форму правления. Отсюда легко понять, что намерение нации состоит в том, чтобы постепенно возвратиться к своему прежнему состоянию и своим прежним обычаям.
