Олег Курбатов - Военная история русской Смуты начала XVII века
1610 г., июнь — поход русско-шведской армии кн. Д. И. Шуйского на деблокаду Смоленска и Клушинская битва.
Июнь — войско кн. Д. И. Шуйского и Я. П. Делагарди выступает из Москвы; под Можайском к нему присоединяются отряды кнн. Хованского и Борятинского и Эверта Горна.
24 июня — битва под д. Клушино; русская рать кн. Д. И. Шуйского обращена в бегство, а наемники Делагарди капитулируют.
После освобождения столицы от блокады поход на Смоленск стал для московского правительства первой задачей, отодвинув на второй план угрозу со стороны Лжедмитрия II. Началась обычная подготовка нового похода. Однако эта кампания оказалась проигранной, даже не успев начаться, и виной тому стала смерть кн. Скопина-Шуйского.
Во время долгого осадного сидения в Москве авторитет царя Василия упал окончательно, власть его держалась только за счет поддержки патриарха Гермогена и северских и рязанских дворян во главе с Прокопием Ляпуновым. Василий не имел сыновей, и наследником престола должен был стать его родной брат кн. Дмитрий либо Михаил Скопин… Конечно, Дмитрий Иванович, отличившийся на войне только грандиозными неудачами, полностью проигрывал в общественном мнении юному полководцу, к которому последние полтора года были обращены все надежды. Уже во время похода кн. Михаила к Москве воины между собой называли его царем; в Александровой слободе открыто «поздравил его царем» через своих послов рязанский воевода П. Ляпунов. Это вызвало недоверие и ненависть к Скопину со стороны братьев, особенно Дмитрия, что не укрылось даже от Делагарди: «Яков Пунтусов» стал настойчиво уговаривать своего боевого товарища скорее покинуть Москву и с войском идти к Смоленску. Скоропостижная кончина юного полководца (29 апреля) повергла его победоносные войска в страшное уныние — «лишила его сердца», как говорили поляки. Назначение же главнокомандующим кн. Дмитрия Шуйского — по слухам, основного виновника гибели кн. Михаила — заставило ратных людей всерьез задуматься о необходимости дальнейшей защиты царя Василия. Смута в умах и сердцах углубилась.
Тем временем началась новая кампания. Эверт Горн выступил из Выборга и пересек границу 12 февраля 1610 г., а затем с 3-тысячным отрядом английских, шотландских и французских наемников двинулся через Новгород и Старую Руссу на соединение с Делагарди. В Старице с Горном соединились смоленские и бельские помещики, прибывшие из армии кн. Скопина-Шуйского во главе с князьями И. А. Хованским и Я. П. Борятинским. Следующей целью союзников стал Ржев, незадолго перед этим принесший присягу королевичу Владиславу и его отцу. Занимавшие город запорожцы и поляки, атакованные одновременно «судовой» (по Волге) и сухопутной ратью[148], были разбиты, а 24 апреля потеряли и Зубцов[149].
С окончанием весенней распутицы выступили из Москвы новые части русского войска (до 2 тыс. человек под началом воеводы Г. Валуева), заняв Можайск и подступив к Иосифо-Волоколамскому монастырю, где засели бывшие тушинские поляки. Горн прислал из Погорелого городища 500 французов полковника П. Делавиля, которые ворвались было в крепость, но были отбиты[150]. Правда, вскоре из-за бунта казаков полякам пришлось оставить «Осипов», после чего все они были рассеяны при отступлении[151]. При этом «тушинский» патриарх Филарет Никитич с иными знатными людьми из тушинского лагеря смогли покинуть поляков и вернуться в Москву. Преследуя противника, Валуев засел в очередном «острожке» под Царевым Займищем, а Горн и кн. Хованский, сделав неудачную попытку овладеть крепостью Белой, отступили к Зубцову, а затем соединились с Делагарди под Можайском[152].
Узнав о действиях союзной рати по помощи Смоленску, гетман Жолкевский двинулся сначала на Белую, а затем — к Цареву Займищу. Из осадных войск он смог взять только 2 тыс. конницы и 1 тыс. пехоты, а также присоединить более 3 тыс. украинских казаков. Под Царевым он присоединил к себе полки Л. Вейхера и М. Казановского, договорился о переходе на королевскую службу тушинских поляков А. Зборовского (до 2,5 тыс. копейщиков), а затем осадил отряд Валуева в «острожке».
7.3.1. Клушинская битва
Союзное войско двинулось на выручку Валуева кружным путем, чтобы нависать с фланга над поляками, если те решат двинуться к Можайску. Наемников насчитывалось около 5 тыс. человек[153], а русское войско, возможно, достигало 10 тыс., не считая «посошных» людей[154]. Перед выступлением из Можайска произошли эпизоды, сильно повлиявшие на настроение иноземцев: разрядный дьяк привез им жалованье частью специально чеканенными золотыми монетами, а частью — тканями и мехами, однако Делагарди не стал спешить с раздачей его своим подчиненным — видимо, в надежде «сэкономить» на боевых потерях; кроме того, граф отправил обоз со своими вещами и драгоценностями на Новгород и далее в Швецию, после чего разнесся слух, что там и находилась та самая «воинская казна». К тому же поляки уже не раз давали понять «немцам», что готовы принять их к себе на службу, и уже имели у себя первых перебежчиков.
Вечером 23 июня союзное войско остановилось у деревни Клушино (20 км к северу от Гжатска) на опушке леса. Иноземцы, встав на правом фланге, окружили свой лагерь вагенбургом, а русские, помня уроки Скопина-Шуйского, уже в ночь стали укрепляться частоколом и строить «острожек». Впрочем, измученные беспримерно долгим и поспешным маршем («пошол князь Дмитрей из Можайска в самые варные дни и шол со всею ратью наспех однем днем до Клушина сорок верст»)[155], ратные люди вряд ли преуспели в сооружении полевых укреплений. Следует отметить, что с запада поле, где был разбит лагерь, прикрывалось «дубовым плетнем», который союзники не стали ломать.
Тем же вечером гетман Жолкевский, оставив против Валуева почти всю пехоту и запорожских казаков, с остальными силами (6–7 тыс. отборных войск с двумя пушками)[156] скрытно выступил к Клушину. Передовые части Зборовского уже за час до рассвета вышли на искомую опушку, но не смогли начать атаку лагеря из-за задержки основных сил. Шведы и русские, заметив поляков, получили час для подготовки к бою: левее русская конница выступила в поле, оставив в тылу пехоту, а правее наемные пехотинцы построились вдоль изгороди, имея позади себя и «вокруг» конные эскадроны. Тем временем противник успел поджечь деревню и сделать проходы в изгороди[157].
Битва началась натиском отборной конницы Зборовского, которая копьями снесла с позиций русских дворян и детей боярских; и без того не желавшие воевать ратники в большинстве своем бежали с поля битвы — только сам кн. Дмитрий Шуйский засел в обозе с пехотой. В то же время первые атаки были отбиты мушкетным огнем пехоты Делагарди с большими потерями для поляков. Напуски конницы взаимно сменяли здесь друг друга, и исход битвы, по словам Жолкевского, был неясен в течение трех часов. Наконец подошли опытные гетманские гайдуки и огнем двух фальконетов отбили немецких мушкетеров от плетня; обошедшие с боков гусары усилили натиск, ворвались в шведский лагерь, а Делагарди с Горном, спасаясь от преследования, бежали за пределы поля.
Битва под Клушином (1610). Гравюра 1630-х гг.
Ротмистр польских «крылатых гусар». Гравюра первой половины XVII в.
Между тем 3 тыс. наемных пехотинцев, занявших оборону в кустах у леса, были неприступны для поломавшей уже копья польской конницы. Однако, оставшись без начальников, они вступили в переговоры с гетманом и договорились о переходе на польскую сторону. Возвращение Делагарди только вызвало их возмущение и бунт, причем мятежники бросились грабить вещи главнокомандующего, а затем направились к московскому обозу. Шуйский, который доселе только безвольно наблюдал с остатком своих войск за происходившим, увидев измену «немцев» и их желание добраться до его обозов, вырвался из «острожков» и бежал к Можайску. Пустившиеся было в преследование поляки были остановлены видом разбросанной везде «мягкой рухляди» и «меховой казны» и бросились грабить этот лагерь.
Поставленный в безвыходное положение Делагарди выговорил себе право с верным отрядом уйти за пределы Московии и «возвращать» себе задолженное Шуйским жалованье любым способом, но с условием не воевать больше на царской стороне против польского короля. Жолкевский одним ударом не только лишил царя Василия всей армии, но и с лихвой восполнил свои потери. В сражении погибло более 100 «товарищей» — шляхтичей, не считая их «пахолков» (слуг) и иных, на службу же поступило только в полк Борковского 800 человек иноземцев.
Вообще, в тактическом плане Клушинскую битву правильнее рассматривать как очередное звено в цепи столкновений польской и шведской армий начала XVII в.: русские, не желавшие больше погибать за Шуйского, почти не приняли в ней участия. Говоря о причинах своего успеха, Жолкевский заметил, что для иноземцев-ветеранов «дело шло о славе и жалованьи, для нас — о нашей судьбе. Тут во всем была необходимость, надежда была в доблести, спасение — в победе, а для бегств места не было»…[158]
