Евгений Анисимов - Дворцовые тайны

Впрочем, у него были приятели — начальник Тайной канцелярии Петр Толстой, а потом сменивший его на том же посту Андрей Ушаков. Как и Феодосий, Феофан был их сподвижником, специалистом, экспертом по духовным и даже литературным делам, давал авторитетные оценки пьесам — нет ли в них крамолы? Он вошел в историю как настоящий инквизитор — умный, циничный и беспощадный. Вместе с Феодосием Яновским Феофан безжалостно преследовал старообрядцев. Он давал отзывы на их сочинения, участвовал в допросах, лично увещевал «заледенелых раскольников», стремясь добиться моральной победы над ними. Так, в 1734 году Феофан долго уговаривал покаяться схваченного вождя старообрядцев, старца Пафнутия, читая ему священные книги и пытаясь вступить с ним в беседу, но Пафнутий «наложил на свои уста печать молчания, не отвечал ни слова и только по временам изображал на себе крест сложением большаго с двумя меньшими перстами». «Увещевание» проходило в присутствии секретаря Тайной канцелярии и было изощренной формой допроса. Феофан, как и Феодосий, советовал Ушакову, как следует наказать узников, лично проверял, искренне ли отступились от своих заблуждений те, кто не выдержал мучений.

Читатель понимает, что друзей у начальника политического сыска быть не может и название предыдущей главки нужно воспринимать с юмором. На самом деле жизнь Феофана была трудна, он был одинок. Не случайно датский путешественник, цитатой из записок которого начата новелла, пишет, что Феофан был «человеком одиноким, вообще без каких бы то ни было друзей». Дорого обходилась его душе и телу избранная им когда-то суетная жизнь: датчанин гулял по прекрасному саду Феофана на Аптекарском острове с дряхлым, усталым, больным стариком, хотя тому еще не было и шестидесяти. Это было последнее лето архиепископа: 8 сентября 1736 года с ним произошло самое страшное для него, злейшее зло — он умер. Великий грешник был похоронен в одной из святынь православия — новгородской Софии.

Мнимый больной: Андрей Остерман

4 мая 1703 года в Германии, в городе Иене, в трактире «У Розы» подрались подвыпившие студенты, и один из них, вытащив шпагу, убил товарища. Так, с убийства в пьяной кабацкой драке начал свою самостоятельную жизнь шестнадцатилетний студент, будущий первый министр России Генрих Остерман…

Подобное начало кажется немыслимо странным для человека, вся жизнь и деятельность которого — сам рационализм, сама предусмотрительность, а также тщательный расчет, тонкая, продуманная интрига. А ведь до этой драки в трактире «У Розы» все шло как нельзя лучше. Генрих — миловидный, невысокий юноша, послушный сын пастора из маленького вестфальского городка Бохума. Он родился в 1686 году, хорошо учился в школе, легко поступил в Иенский университет. Отец его рассчитывал, что сын станет пастором, богословом, может быть, даже профессором. И вот такое ужасное происшествие! Говорят, что бедный отец упал в обморок от стыда и горя, когда ему пришлось с кафедры родной церкви зачитывать объявление о розыске собственного сына, который не отдался послушно в руки полиции, а бежал из Иены неведомо куда…

И все же, много зная о долгой и непростой жизни Остермана, я не могу сказать, что событие в кабаке «У Розы» было случайностью, неожиданной и нелогичной. В характере, в личности Остермана заключена тайна. Смирный и тихий, он порой взрывался злым поступком внезапно и неожиданно для окружающих. За внешним хладнокровием, хитростью, разумностью его скрывался вулкан честолюбия, гордости, тщеславия и даже авантюризма. И тогда этот умнейший аналитик не мог справиться со своими страстями и допускал нелепые промахи, оказываясь, как в Иене, в крайне затруднительном положении.

Страшась правосудия, Остерман бежал в Голландию, в Амстердам… В тесных и шумных предпортовых улочках этой торговой Мекки Европы и укрылся беглый студент, без гроша в кармане, без будущего. Следует сказать, что события в трактире «У Розы» происходили в майские дни 1703 года. Как раз в это время Петр I основывал Петербург, ходил с аршином в руках по Заячьему острову, где возводилась крепость, праздновал свою первую победу на море, когда во главе абордажной команды взял два шведских корабля. Россия с шумом выходила на берега Балтики. И она остро нуждалась в специалистах. Поэтому Петр послал в Амстердам недавно нанятого им адмирала Корнелия Крюйса, который набирал людей для работы в Московии. И вот тут-то пути Остермана и Крюйса пересеклись, и это стало вторым поворотным моментом в жизни нашего героя.

Впрочем, Остерман не случайно выбрал Россию — он знал, что его старший брат Йоханн был учителем в Москве, при русских царевнах — дочерях покойного царя Ивана Алексеевича, брата Петра 1.

Когда Остерман прибыл в Петербург, мы не знаем. Впервые он выскальзывает из тени неизвестности в 1705 году, когда его имя упомянуто среди прилежных прихожан первой лютеранской кирхи Святого Петра (что ныне на Невском). Видно, Остерман рьяно замаливал свой грех. Тогда и началась его карьера.

По рекомендации Крюйса Остермана взяли в Посольскую канцелярию, где были остро нужны переводчики. Он знал много языков, а потом быстро овладел русским, хотя всегда, до самой смерти говорил со смешным акцентом. В 1730-е годы язвительная, языкастая княжна Прасковья Юсупова (за свой язык она и пострадала) рассказывала, как ее допрашивал Остерман: «А о чем меня Остерман спрашивал, того я не поняла, потому, что Остерман говорил не так речисто, как русские говорят: "Сто-де ти сюдариня, будет тебе играть нами, то дети играй, а сюда ти призвана не на игранье, но о цем тебя спросим, о том ти и ответствей"».

Но акцент — сущая мелочь. Половина сподвижников Петра говорила с акцентом. Главное — Остерман оказался при деле, он был нужен петровской России. Без связей, друзей, денег, покровителей он начал карьеру с простого писаря и переводчика в Посольской канцелярии, ставшей впоследствии Коллегией иностранных дел, и затем добился блестящих результатов. Его заметил сам Петр и стал привлекать к серьезной дипломатической работе. Гибкий ум, исполнительность, немецкая педантичность и точность — все было по нраву царю. И еще. У Остермана было одно, поражавшее всех в России, качество. Его отличала фантастическая работоспособность. По отзывам современников, он работал всегда: днем и ночью, в будни и праздники, чего ни один уважающий себя русский министр позволить себе, конечно, не мог.

С годами значение Остермана-дипломата росло. Без него не обходилось ни одно крупное внешнеполитическое событие, в котором участвовала русская дипломатия. Вершиной профессиональных успехов Остермана можно считать заключение осенью 1721 года Ништадтского мира со Швецией, по которому Россия получила прибалтийские территории. И хотя имя Остермана стоит в списке полномочных послов в Ништадте вторым после графа Якова Брюса, но именно он, Остерман, был мозгом русской делегации, истинным отцом выгоднейшего для России договора. И царь Петр это понимал. В день празднования Ништадтского мира Остерман становится дворянином и бароном — мог ли об этом мечтать скромный пасторский сын из Бохума, по которому долго плакала петля на иенской виселице? В 1723 году Остерман стал вице-канцлером России — должность почти заоблачная для любого чиновника. Пошли косяками ордена, награды, земли…

В чем же была сила Остермана как дипломата? Сохранившиеся документы демонстрируют его железную логику, хватку, здравый смысл. Русскую внешнюю политику вице-канцлер строил на последовательном соблюдении российских интересов, трезвом расчете, намерении и умении завязывать союзнические отношения только с теми державами, которые могут быть полезны России. Остерман тщательно, педантично, «по-бухгалтерски» анализировал, сопоставлял соотношение «генеральных интересов» России и «польз» или «опасностей», проистекавших от ее возможных партнеров и союзников. «Наша система, — писал Остерман в 1728 году, — должна состоять в том, чтобы убежать от всего, ежели б могло нас в какое пространство ввести.» То есть сохранить свободу действий, не дать втянуть себя в сомнительную авантюру или невыгодный союз. Это был не знак трусливой политики, но призыв во всем действовать с умом. В 1726 году Остерман стал инициатором заключения союза с Австрией, «генеральные интересы» которой в Польше и в Причерноморье тогда в точности совпадали с русскими. И этот расчет вице-канцлера оказался точен на столетие — почти весь XVIII и начало XIX века Россия и Австрия были вместе. Белые мундиры австрийцев оказывались рядом с зелеными мундирами русских во всех войнах с Пруссией, Турцией, при разделах Польши, в походах против Наполеона.

Но быть дипломатом и не быть политиком невозможно, особенно при монаршем дворе, жившем в мире интриг. Удержаться в седле на крутых поворотах истории было трудно! Много раз Остерман повисал над бездной, но благополучно выкарабкивался наверх. В правление императрицы Анны Иоанновны (1730–1740) он ближе всего подошел к вершине власти. Он стал министром кабинета, влиятельным сановником и уже не ограничивался только внешней политикой, а вел и внутренние дела. Своей колоссальной работоспособностью, умом он явно подавлял других своих коллег. Сотрудничал он и с генералом Андреем Ушаковым — начальником Тайной канцелярии. Вместе они вели секретные розыскные дела, вместе допрашивали преступников. Вспомним княжну Юсупову — по приведенной выше цитате видно, что беседовал министр с девицей не в салоне…