И. Василевский - Романовы
«За ужином, — свидетельствует историк, — он не знал, куда девать салфетку, употребление которой было ему неизвестно, ел весьма неопрятно», но достаточное количество бокалов рейнвейна настолько развеселило царя, что после ужина Петр вместе со своими спутниками затевает танцы. Его спутники, принявшие корсеты дам за их тело, потом громко жаловались, что у немецких женщин «чертовски жесткие спины».
Глава IVЯрче всего привычки Петра сказались во время его пребывания в Саардаме.
Официальные историки из кожи вон лезут, чтобы изобразить его пребывание здесь как сплошной подвиг, совершенный во имя любви к наукам и мореплаванию. Факты рисуют несколько иную картину. Здесь, в домике, где впоследствии, в 1814 году, Александр I приказал прибить в память о пребывании Петра белую мраморную доску, здесь, где поэт Жуковский написал на стене восторженные стихи, приветствующие «колыбель России», в дни пребывания Петра происходили главным образом оргии, безмерно пугавшие мирных голландцев.
Какая-то трактирная служанка завоевала здесь сердце Петра и получила от него в вознаграждение за свои ласки 50 дукатов. Когда ее сменила актриса Гросс, вознаграждение было сильно уменьшено. Бедная актриса попробовала было выразить недовольство скупостью Петра, но ответ его, даже в очень и очень смягченном виде (полностью привести его невозможно), был таков: «За 500 пенни я нахожу людей, готовых преданно служить мне умом и сердцем. Эта же особа посредственно служила мне тем, для чего природа создала женщину, а это и такой цены не имеет».
Вообще нежность Петра предназначалась в большей мере мужчинам, чем представительницам прекрасного пола. Он не скрывал той роли, какую играли при нем Меньшиков, Ягужинский, Лефорт и многие другие.
Любопытная деталь более позднего быта: когда в недавние еще годы голландское правительство в качестве реликвии уступило России «домик Петра Великого» в Саардаме, русские власти немедленно приступили к хозяйственному ремонту домика, и вместо исторически памятных деталей получился совершенно иной, заново отстроенный дом. Устроили даже духовое отопление. Ценители старины оказались разочарованы. Любопытна еще одна деталь: домик, в котором жил Петр Великий, был уступлен ему некой вдовой за плату в 7 флоринов, но плату эту, как оказалось, Петр «забыл» заплатить и так и уехал. Бедная вдова горько плакала, но судиться со знатным иностранцем не рискнула.
Во время путешествия Петр проявляет незаурядную любознательность. В Амстердаме, например, Петр увидел на базарной площади толпу людей, окружавшую фельдшера, вырывавшего кому-то зуб. Царь немедленно увлекся этим «спортом», долго любовался искусством зубодера, потом увел его в ближайшую харчевню, угостил обедом и нанял своим преподавателем.
После нескольких уроков Петр уже не расставался с футляром с хирургическими инструментами и с особым удовольствием вырывал зубы не только всем желавшим этого, но и не желавшим. Этим своим умением Петр почему-то чрезвычайно гордился, без конца злоупотреблял им по возвращении в Россию не только в лечебных целях, но и в карательных тоже. Он сдал в кунсткамеру целый мешок собственноручно вырванных зубов.
Любовь Петра к хирургии не ограничивалась зубоврачеванием. Он неустанно требовал, чтобы его извещали обо всех интересных операциях, и, как бы ни был занят, находил время, чтобы явиться не только посмотреть работу хирургов, но и заменить их. В полной уверенности, что он все знает и все умеет, он брался за самые сложные операции. Если пациенты после операции, произведенной Петром, умирали, как было с женой купца Борсте после операции вскрытия брюшной полости, то винить за это было некого, тем более что Петр в таких случаях оказывал великую честь своим присутствием на похоронах.
Какая-то странная любовь к трупам. Нечто вроде некрофилии. Она проявляется в разные годы жизни Петра вместе с любовью к хирургии. Мы, например, увидим впоследствии, как, приказав в своем присутствии казнить свою любовницу Анну Монс, Петр поднимет отрубленную голову и вопьется поцелуем в мертвые губы.
Случай не единичный. В Утрехте, приехав к профессору анатомии Рихше, Петр, увидев в его анатомическом кабинете превосходно препарированный труп ребенка, кидается его целовать. «Вот как разделали — словно живой, улыбается даже!»
В Лейдене, попав в анатомический театр доктора Беергава, Петр, любуясь трупами, усмотрел, что отдельные лица из его свиты выказывают отвращение. Он тотчас же приказал им зубами перекусывать мускулы трупов.
Среди следов, которые остались в Англии от пребывания там Петра, кроме царского портрета, вывешенного вместо вывески на дверях той харчевни, которая в память о постоянном посетителе так и стала называться «Царская», любопытны официальные документы, удостоверенные в судебном порядке, о тех разрушениях, которые были произведены Петром и его свитой в домах, которые они занимали.
Описание того, в каком виде, например, остался дом в Дептфорде после трехмесячного пребывания Петра, приводит в ужас. Картины на стенах прорваны, так как они служили мишенями для стрельбы. Вся мебель поломана, газоны в саду затоптаны, пол и стены заплеваны.
Дом, принадлежавший генералу Джону Эвелину, после пребывания в нем царя имел такой вид, будто претерпел татарское нашествие. Все окна и двери были выбиты и сожжены. Картины, которыми также пользовались в качестве мишеней для стрельбы, изорваны или исчезли. Рамы поломаны на куски. Сломанными и уничтоженными оказались даже деревья в саду. После отъезда высокопоставленного гостя английской казне пришлось по суду платить только Джону Эвелину в счет его убытков 350 фунтов стерлингов. Гости, очевидно, не скучали!
В пути у Петра не хватило денег. Поиздержался в дороге русский царь. Тогда он нашел группу английских капиталистов и экспромтом запродал ей монополию на русский табак за 48 тысяч рублей. Если вспомнить, что еще совсем недавно, при царе Алексее Михайловиче, за курение табака отрезали нос, то можно понять, что предприимчивость Петра была очень велика.
Еще ярче сказалась эта черта Петра в области дипломатических переговоров. Он сумел, например, пообещать католикам обратить Россию в католичество и одновременно дать такое же обещание протестантам!
В Вене Петр устраивает бал для высшего общества и с гордостью пишет своему приятелю Виниусу, что бал превратился в оргию со всеми операми до свального греха включительно: «В день святых апостолов было у нас гостей мужского и женского пола больше тысячи человек, и были до света… из которых иные свадьбы в саду играли».
Впрочем, что же говорить об этой первой поездке Петра за границу, если и следующие, гораздо более поздние путешествия, отличаются теми же специфическими особенностями.
В 1711 году, в Дрездене, покидая гостиницу «Золотое кольцо», он, несмотря на протесты администрации, собственноручно содрал все драпировки и украшения, присланные саксонским двором для украшения апартаментов царственного гостя.
В Данциге, в 1716 году, находясь в церкви, Петр почувствовал, что дует сквозняк. Ни слова ни говоря, он протягивает руку, срывает парик с головы стоящего рядом с ним почетного бургомистра и напяливает на себя.
Петр и вообще-то любил заявлять себя оригиналом и чудаком. Но всего «оригинальнее» оказывается его поведение именно в путешествиях. В Берлине, в 1718 году, залюбовавшись коллекцией неприличных статуэток в музее, он не только потребовал от короля, чтобы эта коллекция была ему немедленно подарена, но еще и сделал бурную сцену жене, требуя, чтобы она здесь же, при всех, перецеловала эти украшения.
— Голову оторву! — кричит он попытавшейся возражать Екатерине и на радость окружающим добивается исполнения своего требования.
Того же жанра держится Петр и по приезде в Копенгаген. В час ночи он требует, чтобы ему открыли естественноисторический музей. На горе хранителя музея, ему понравилась здесь мумия, и он сразу же потребовал, чтобы эту мумию ему подарили. Королевский инспектор обещал довести об этом желании гостя до сведения своего повелителя, и Петр сразу же успокоился и отправился было спать. Но когда ответ, полученный от короля, оказался отрицательным, Петр снова отправляется в музей, отрывает у мумии нос, прокалывает его в нескольких местах и, изувечив бедную мумию до неузнаваемости, весело заявляет:
— Теперь пусть у вас остается!
Любопытно, что, отправляясь в Париж, этот решительный мужчина совершенно потерял обычную твердость характера. Обычно он разъезжал в эти годы с Екатериной, но в Париж он не рискует ее брать, считая неудобным показывать ее в этой стране, которой он и сам побаивается. Его мечта — выдать свою дочь Елизавету за малолетнего Людовика XV. Он хочет показаться с лучшей стороны и, желая подчеркнуть свою важность, уже по дороге в Париж устраивает ряд скандалов. Бедный агент де Лебуа в отчаянии. Денег, отпущенных французским правительством (полторы тысячи ливров в день), никоим образом не хватает для удовлетворения претензий Петра и его свиты.
