Леонид Млечин - Случайная война: Вторая мировая
24 февраля 1934 года Германия и Польша подписали договор о ненападении, в нем говорилось: "Ни при каких обстоятельствах оба правительства не будут прибегать к силе для решения спорных вопросов".
На самом деле Адольф Гитлер хотел все получить назад. Но до определенного времени принужден был молчать.
16 февраля 1937 года Герман Геринг сказал в Варшаве:
— Со стороны Германии намерения лишить Польшу какой бы то ни было части территории вовсе нет. Германия вполне примирилась со своим теперешним территориальным положением, Германия не будет атаковать Польшу и не имеет намерения захватить польский коридор.
После Мюнхена все изменилось.
24 октября 1938 года министр Риббентроп сказал польскому послу Юзефу Липскому, что надо договариваться о включении Данцига в состав рейха. Липский ответил, что это невозможно.
Через месяц, 24 ноября 1938 года, начальник Верховного командования вермахта (по существу, личного штаба фюрера) генерал-полковник Вильгельм Кейтель распорядился:
"Необходимо вести подготовку к внезапному захвату немецкими войсками свободного государства Данциг… Разработанные видами вооруженных сил решения представить мне к 10 января 1939 года".
Адольф Гитлер продолжал расширять пределы Третьего рейха.
Мемель (часть Пруссии) в 1920 году передали под управление Антанте, и в город вошли французские войска. Через три года литовцы выбили французов из города — после пятидневных боев. На следующий год Лига Наций согласилась передать Мемель Литве.
11 декабря 1938 года в Мемеле (нынешнее название Клайпеда), принадлежавшем Литве, победила немецкая партия, которая требовала включить город в рейх. Литва не решилась противостоять Германии.
22 марта 1939 года Германия и Литва подписали договор о передаче рейху Мемельской области с портом. Литве оставалось право свободного использования порта и продажи продукции сельского хозяйства на немецком рынке. 23 марта в город вошли немецкие войска. На крейсере "Германия" в город прибыл Гитлер.
Теперь Гитлер потребовал, чтобы примеру Литвы последовала Варшава: согласилась на возвращение Данцига Германии и разрешила провести к городу экстерриториальную автостраду и железнодорожную линию через польскую территорию.
Польша чувствовала себя увереннее маленькой Литвы.
26 марта правительство в Варшаве отвергло ультиматум:
"Любое дальнейшее преследование цели этих германских планов, особенно касающихся возвращения Данцига, означает войну с Польшей".
Адольф Гитлер принял окончательное решение: первый удар будет нанесен по Польше, раз она не желает исполнять требования Германии. Реакции Англии и Франции Гитлер не боялся. Пребывал в твердой уверенности, что западные демократы не решатся воевать. А вот как поведет себя Сталин, этого в Берлине не знали. Если Советский Союз окажет Польше военную поддержку, исход военной кампании становится неопределенным…
Как раз в эти дни советский вождь высказался относительно нацистской Германии. 10 марта 1939 года, выступая на XVIII съезде партии, Сталин говорил, что западные державы пытаются "поднять ярость Советского Союза против Германии, отравить атмосферу и спровоцировать конфликт с Германией без видимых на то оснований". Сталин, по существу, предлагал Гитлеру отказаться от вражды к Советскому Союзу, а в обмен получить поддержку в противостоянии западному миру.
Но сталинский сигнал в Берлине не заметили. Министерство пропаганды инструктировало журналистов относительно того, как следует писать о XVIII съезде: "Съезд в Москве может комментироваться в том смысле, что все сводится к еще большему укреплению клики Сталина — Кагановича".
Сталин пренебрежительно относился к моральным соображениям в политике.
Наркомат иностранных дел летом 1935 года выражал сомнения: стоит ли поставлять хлеб и другие продукты Италии, напавшей на Абиссинию (ныне Эфиопия)? Агрессию Муссолини в Африке поддержала только нацистская Германия.
2 сентября отдыхавший на юге Сталин в телеграмме Молотову и Кагановичу отверг соображения своих дипломатов:
"Я думаю, что сомнения Наркоминдела проистекают из непонимания международной обстановки… Старой Антанты нет уже больше. Вместо нее складываются две антанты: антанта Италии и Франции, с одной стороны, и антанта Англии и Германии — с другой. Чем сильнее будет драка между ними, тем лучше для СССР. Мы можем выгодно продавать хлеб и тем и другим, чтобы они могли драться. Нам вовсе не выгодно, чтобы одна из них теперь же разбила другую. Нам выгодно, чтобы драка у них была как можно более длительной, но без скорой победы одной над другой".
Сталин, конечно, сильно промахнулся, распределяя европейские государства по лагерям. Фашистская Италия и нацистская Германия были на одной стороне, демократические Англия и Франция — на другой. Но надежда, что европейцы будут воевать между собой, Сталина не покидала.
В конце этого же, 1935 года Сталин отправил в Берлин торговым представителем Давида Владимировича Канделаки, бывшего эсера, которого знал с дореволюционных времен. Сталин не был согласен с наркомом Литвиновым, который 3 декабря докладывал вождю:
"Я считал бы неправильным передачу в Германию всех или львиной доли наших заграничных заказов на ближайшие годы. Это было бы неправильно потому, что мы этим оказали бы крупную поддержку германскому фашизму, испытывающему теперь величайшие затруднения в экономической области…"
Вождь отправил Давида Канделаки в Берлин с миссией улучшить отношения с нацистским режимом, предложив Гитлеру широкие торгово-экономические отношения[2]. Перед отъездом нового торгпреда вождь дважды, 28 и 29 декабря, его принимал. Кстати говоря, это вообще подтверждение особой важности его миссии — за два года его восемнадцать раз принимал Сталин. Такого внимания другие дипломаты не удостаивались.
Канделаки докладывал в Москву, что министр Шахт — "один из самых горячих сторонников развития нормальных отношений и больших экономических дел с Советским Союзом". По словам Канделаки, Шахт сказал:
— Да! Если бы состоялась встреча Сталина с Гитлером, многое могло бы измениться.
Сталин прочитал доклад Канделаки и написал: "Интересно".
Некоторые надежды возникли в связи с назначением Германа Геринга уполномоченным по четырехлетнему плану развития экономики. 13 мая 1936 года Геринг принял Канделаки и сказал ему, что "все его старания направлены на то, чтобы вновь прийти к более тесным контактам с Россией и в политической сфере, и он видел бы путь, ведущий к этому, прежде всего в углублении и расширении двухсторонних торговых отношений".
Но похоже, это была личная инициатива Геринга, желавшего отличиться на новом поприще. Министр экономики Яльмар Шахт не выразил ни малейшего желания заключать новые контракты. Объяснил торгпреду Канделаки, что прогресс в торгово-экономической сфере невозможен без улучшения политических отношений.
В Москве сочли это приглашением к переговорам и тут же составили "Проект устного ответа Канделаки" министру Шахту:
"Советское правительство не только никогда не уклонялось от политических переговоров с германским правительством, но в свое время даже делало ему определенные политические предложения…
Советское правительство не отказывается и от прямых переговоров через официальных дипломатических представителей; оно согласно также считать конфиденциальным и не предавать огласке как наши последние беседы, так и дальнейшие разговоры, если германское правительство настаивает на этом".
Сталинский расчет оказался неверным. Шахт о послании из Москвы информировал министра иностранных дел Константина фон Нейрата. Тот ответил министру экономики:
"Вчера во время личного доклада фюреру я говорил ему о Ваших беседах с Канделаки и особенно о заявлении, сделанном Вам от имени Сталина и Молотова… Я согласен с фюрером, что в настоящее время переговоры с русскими не приведут ни к какому результату…"
Яльмар Шахт на встрече с советским торгпредом 29 января 1937 года не захотел обсуждать предложение Канделаки, ответив, что он внешней политикой не занимается. А на следующий день Гитлер заявил в рейхстаге:
— Я не хотел бы оставлять никакого сомнения в том, что мы усматриваем в большевизме невыносимую для всего мира опасность. Мы избегаем любых тесных отношений с носителями этих ядовитых бацилл. Любые новые немецкие договорные связи с нынешней большевистской Россией были бы для нас совершенно бесполезными.
За выступлением фюрера последовал и официальный ответ Берлина. 16 марта 1937 года Канделаки пригласили в министерство экономики и сказали:
"Немецкая сторона не видит в настоящее время различия между советским правительством и Коминтерном. Вследствие этого немецкая сторона не считает целесообразным продолжить переговоры, ибо не видит для них базы".
