Михаил Елисеев - Русь меж двух огней – против Батыя и «псов-рыцарей»

В итоге армия рижского епископа отползла от города, а защитники, пользуясь временным затишьем, устроили себе небольшой отдых и расслабились. И, как оказалось, зря. Немецкие шпионы тщательно отслеживали ситуацию и, заметив, что бдительность гарнизона Юрьева ослабла, подали весть своим. Уже на третий день после того, как было заключено перемирие, войска крестоносцев снова подступили к городу и, пользуясь темнотой, стали выдвигаться на рубежи для атаки. Ночь стояла темная, со стен не было ничего видно, и редкие факелы, которые швыряли вниз немногочисленные стражники, лишь бесполезно прорезали ночную тьму и гасли под бешеными порывами ветра. Да и в голову никому из защитников не могло прийти, что коварный враг нарушил перемирие и уже подкрадывается к городским валам, готовясь атаковать ничего не подозревающий Юрьев. И когда в городе внезапно вспыхнуло несколько домов, а ветер стал разгонять огонь, никто и не подумал, что с этого момента начался отсчет последних часов героической обороны.

Пока воины гарнизона и жители тушили пожар, который раздували сильные порывы ветра, а стража на стенах еще больше ослабила внимание, крестоносцы пошли на приступ. Атаковали сразу по всему периметру городских стен и, смяв немногочисленную стражу, перевалили через вал и ворвались в город. Сражения не было, а была зверская резня безоружных людей, совершенно не готовых к отражению вражеской атаки. Вячко, собрав вокруг себя верных гридней, прорубился к городским воротам, надеясь вырваться из города, но крестоносцы, не желая никого выпускать из обреченного Юрьева, подожгли мост через ров и отрезали русским путь к отступлению. Между тем вслед за братьями-рыцарями и пилигримами в поверженную крепость вошли воины из племен ливов, и бойня вспыхнула с новой силой. Завоеватели рубили всех подряд, улицы Юрьева были залиты кровью, а сам город охвачен громадным пожаром. Весь гарнизон был перебит, а в живых оставлен один лишь суздальский дружинник, которому дали коня, еду и отправили на Русь, дабы рассказал он там о мощи германского оружия. К утру на всех башнях Юрьева развевались знамена ордена — красный крест и меч на белом поле.

О событиях, которые произошли в Юрьеве в конце лета — начале осени 1224 года, нам известно из сообщений Генриха Латвийского и Василия Татищева. В дошедших до нас русских летописях этому судьбоносному моменту посвящена всего одна фраза: «Того же лета убиша князя Вячка немьци в Гюргеве, а город взяша» (Новгородская I летопись). Известия же двух названных авторов прекрасно дополняют друг друга, но, на мой взгляд, более связным и логичным выглядит повествование Татищева, и постараюсь объяснить почему. Дело в том, что немецкому хронисту помимо изложения событий надо было еще описывать и подвиги своих единоверцев и соотечественников, которые должны были потрясать воображение современников. Но той подлостью, при помощи которой был захвачен Юрьев, особенно гордиться нечего, а потому Генрих о перемирии не упоминает вообще, сводя все к одному удачному штурму. И вот при описании этого штурма у него и возникает масса всяческих нестыковок, к примеру, вначале автор говорит о том, что в этот день крестоносцы потерпели серьезную неудачу и приступ провалился, а потом вдруг неизвестно почему оказывается, что рыцари прорвались в город. Или эпизод с мостом: «Между тем другие (крестоносцы) нанесли дров и подожгли мост, а русские все сбежались к воротам для отпора». Возникает закономерный вопрос — зачем тем, кто штурмует город, поджигать мост, который ведет к воротам? Обычно, наоборот, такой стараются построить! И вопрос второй — зачем русским гридням собираться у ворот для их защиты, если единственный мост, который к ним ведет, объят пламенем? Логики в действиях тех и других никакой, но если все это рассматривать в контексте событий, изложенных у Татищева, то все встает на свои места. Также из сообщения Василия Никитича мы узнаем и о судьбе князя Вячко: «А немцы, вооружась, учинили приступ и, скоро войдя во град, взяли князя Вячка и бояр, которые слезно их просили, чтоб как пленных не губили. Но они, несмотря ни на что, словно беззаконные рабы диавола, а не Божии, князя и бояр побили». Из текста однозначно следует, что русский князь попал в плен и был убит позднее, а вот Генрих Латвийский просто скромно упоминает, что «перебили всего вместе с королем около двухсот человек». Как помним, эти 200 человек — личная дружина князя и суздальские гридни, а потому нет ничего удивительного, что немцы их не пощадили, забыв все рыцарские обычаи. А между тем судьба осажденных была решена задолго до падения Юрьева, и в «Хронике» на этот счет есть конкретное указание, когда автор приводит рассуждения братьев-рыцарей по этому поводу. «Надо взять этот замок приступом, с бою и отомстить злодеям на страх другим. Ведь во всех замках, доныне взятых ливонским войском, осажденные всегда получали жизнь и свободу: оттого другие и вовсе перестали бояться. Так теперь мы всякого, кто из наших первый взберется на вал и вступит в замок, превознесем великими почестями, дадим ему лучших коней и лучшего пленника из взятых в замке, за исключением короля, которого вознесем надо всеми, повесив на самом высоком дереве». Как видим, и участь Вячко тоже давно была решена, а потому та кровавая баня, которую устроили крестоносцы в поверженном городе, удивления не вызывает.

«Новгородцы же пришли было во Псков с многочисленным войском, собираясь освобождать замок от тевтонской осады, но услышав, что замок уже взят, а их люди перебиты, с большим горем и негодованием возвратились в свой город» (Хроника Генриха Латвийского). Как видим из этого сообщения, помощь была близка, но лишь Татищев дает четкое указание на то, почему она задержалась «Но поскольку у новгородцев с князем было несогласие и между собою распри великие, не могли о помощи Юрьеву согласиться и оказать, как того требовалось». Вот и все, как говорится, ничего не добавить, ничего не прибавить.

А между тем падение Юрьева имело самые трагические последствия для дальнейшей судьбы северо-западных русских земель. Исчез буфер между Русью и орденом, и теперь немецкая агрессия могла обрушиться уже непосредственно на Русь. Рухнул грандиозный план князя Ярослава по созданию плацдарма для похода на Ригу, и теперь ему приходилось все начинать сначала. Но главное, меченосцы почувствовали вкус победы над русскими, и теперь их алчные взоры устремились на Восток. Все это прекрасно осознали на Руси и особенно в Новгороде, чья правящая верхушка допустила подобный кризис. «Когда же пришло сие известие в Новгород, учинило всенародную печаль, и было споров множество, один другого обвинял» (В. Татищев). Взятие Юрьева подвело черту под завоеванием крестоносцами Восточной Прибалтики, эта страница была уже перевернута, и борьба вступала в новую фазу, где теперь главными противниками будут Русь, Литва и орден.

Удивительно интересно сложится судьба у дочери князя Вячко — Софии. Она выйдет замуж за Дитриха фон Кокенгаузена, германского рыцаря, который будет владеть замком, построенным на месте Кукейноса, и ей достанется половина бывшего княжества ее отца. Ну, а что касается Юрьева, то немцы переименуют его в Дерпт, заселят новыми людьми и образуют Дерптское епископство, которое станет источником головной боли для многих русских правителей. Промедление и нерасторопность новгородцев, которые своевременно не оказали помощь осажденному Юрьеву, дорого обойдутся всей Руси.

Князь Ярослав против меченосцев

1234 г.

В лето 6742 иде князь Ярослав с новгородци и с всею областью и с полкы своими на немьци под Гюргев.

Падение Юрьева коренным образом поменяло всю стратегическую ситуацию на северо-западе Руси — на ее границе появился очаг напряжения, где рыцари могли спокойно концентрировать крупные силы и затем атаковать новгородские и псковские границы. И если это в какой-то степени не понимали новгородцы и псковичи, которые вообще вели себя довольно пассивно в то время, когда орден укреплялся в Прибалтике, то князь Ярослав Всеволодович отдавал себе отчет в том, чем такое положение дел грозит. Поэтому вернуть назад Юрьев, который он в какой-то мере считал своим владением, стало для него делом принципа, только отмечу еще раз, что в своих начинаниях на северо-западе он в очень большой степени зависел от Новгорода и Пскова. Новгородская непоследовательность и откровенная дурость очень часто негативно сказывались на обороноспособности Руси, и потому очень многие полезные начинания князей, правивших в этом городе, не увенчались успехом. Князь Ярослав исключением не был, и самым ярким примером такого подхода к делу новгородцев может служить поход 1228 года.