Герберт Уэллс - Очерки истории цивилизации
Ничто не может остановить то рвение, с которым они (и мистер Киплинг) принялись за работу. Перед тем как приступить к пыткам, необходимо, для оправдания, изобразить определенное моральное негодование — и все будет в порядке. Если на вашей стороне власти, то вас ни в чем нельзя будет обвинить. Такова простая доктрина этого типичного империалиста. Но каждый задира, в меру своих возможностей, также следовал этой доктрине с тех пор, как животное под названием «человек» стало достаточно разумным, чтобы проявлять сознательную жестокость.
И еще один важный момент в этой истории. И директор, и помогающий ему священник изображены как непосредственные участники этого дела. Они хотят, чтобы это издевательство произошло. Вместо того чтобы употребить свою власть, они используют этих мальчиков — героев в глазах мистера Киплинга, — чтобы наказать двух других. Директор и священник и слышать не хотят жалоб возмущенной матери. И все это мистер Киплинг представляет как ситуацию весьма желательную.
Здесь мы находим ключ к пониманию самой отвратительной, наиболее реакционной и в конечном счете гибельной идеи современного империализма — идеи молчаливого преступного сговора между законом и незаконным насилием. Как царизм в конечном итоге довел себя до катастрофы в результате тайного поощрения громил-черносотенцев, жестоко убивавших евреев и других людей, считавшихся враждебными царю, так и британское имперское правительство скомпрометировало свое доброе имя поощрением незаконного вторжения доктора Джеймсона в Трансвааль перед Англо-Бурской войной, похождений сэра Эдварда Карсона (впоследствии лорда Карсона) в Ирландии, о чем мы вскоре расскажем, и молчаливым попустительством британскому правительству Ирландии в так называемых «репрессиях», предпринимаемых приверженцами существующего режима против преступников, или предполагаемых преступников, из радикальной организации Шинн Фейн.
Творя подобные преступления против своих подданных, империи разрушают сами себя. Истинная сила правителей и империй заключается не в армиях и флотах, а в уверенности людей в их неизменной открытости, правдивости и законности. Как только правительство отходит от этого стандарта, оно становится не более чем «бандой у власти», дни которой сочтены.
Мы уже говорили о том, что существует естественная политическая карта мира, которая может служить основой для административно-географического разделения народов. Любой другой раздел мира, не основанный на этой естественной политической карте, неизбежно будет подобен плохо сидящему платью и приведет к напряженности, враждебности и восстаниям, направленным на изменение границ в рамках естественной политической карты.
Казалось бы, эти идеи не требуют доказательств, однако дипломаты в Вене этого понимать не хотели и считали себя вправе кромсать мир, как им заблагорассудится. Большинство катаклизмов и конфликтов, начавшихся в Европе после того, как мир пришел в себя после изнурительных наполеоновских войн, совершенно явно представляли собой попытки простых людей избавиться от «плохо сидевших» и часто абсолютно неприемлемых правительств.
В целом во всей Европе существовавшие в то время правительства были неадекватными, потому что они не были представительными в социальном смысле и поэтому тормозили производство и попусту растрачивали человеческие ресурсы. Но когда эти общие недостатки усугублялись еще и различиями в религии и национальной культуре между правителями и подданными (как в большей части Ирландии), различиями этническими и языковыми (как в австрийской Северной Италии и большей части Австро-Венгрии) или же различиями во всех этих аспектах (как в Польше и европейской части Османской империи), то взаимное озлобление неизбежно приводило к кровопролитию.
Европа представляла собой скверно отрегулированную систему правительственных машин. Напряжения, возникавшие из-за этой разлаженности, являлись направляющей силой «националистических» движений, сыгравших столь значительную роль в истории XIX столетия.
Что такое нация? Что такое национальность? Если наш очерк мировой истории что-либо и продемонстрировал, так это смешение рас и народов, нестабильность разделов между людьми, бурлящее разнообразие человеческих групп и человеческих объединяющих идей.
Утверждалось, что нация — это большая группа человеческих существ, считающих себя единым народом. Нам говорят, что Ирландия — это нация, но протестантский Ольстер наверняка так не считает; итальянцы не думали, что являются одним народом еще долго после того, как было достигнуто единство Италии. Когда пишущий эти строки был в Италии в 1916 г., люди говори ли: «Эта война сделает нас единой нацией».
Опять же, англичане — это нация, или они влились и стали частью «британской национальности»? Непохоже, чтобы шотландцы так уж сильно верили в существование этой «британской национальности». Нация не может быть расовым или языковым объединением, потому что шотландская «нация» состоит из гэлов («горцев») и «жителей низин» южной части Шотландии; основой нации не может быть ни общая религия (в Англии их десятки), ни общая литература, иначе почему Британия отделена от Соединенных Штатов, а Аргентинская республика — от Испании? Можно предположить, что нация — это фактически любое собрание, скопление или смешение людей, которые имеют несчастье обладать одним и тем же министерством иностранных дел для совершения коллективных действий, будто их нужды, желания и тщеславие являются куда более важными, чем благосостояние всего человечества.
Мы уже проследили, как макиавеллиевские монархии эволюционировали в способ правления их министерств иностранных дел, которые стали играть роль «держав». «Национальность», которая господствовала в политической мысли XIX в., была в действительности не более чем романтическим и эмоциональным преувеличением разногласий и трений, возникавших в результате конфликта между естественной политической картой и неадекватными политическими решениями в интересах подобных «держав».
На протяжении всего XIX в., и особенно во второй его половине, происходило интенсивное развитие национализма во всем мире. Все люди по природе своей являются борцами и патриотами, однако естественный трибализм людей в ХIХ в. был неестественно преувеличен, доведен до раздражения и перевозбуждения и втиснут в рамки национализма.
Национализм преподавали в школах, о нем очень много писали в газетах, его доносили до сознания людей через проповеди, фельетоны и песни. Он стал чудовищным фоном, на котором разворачивалась вся общественная жизнь. Людей заставляли думать, что без национальности они будут выглядеть таким же неподобающим образом, как и без одежды на многолюдном собрании. Восточные народы, которые ранее о национальности не слышали, пристрастились к ней точно так же, как они пристрастились к западным сигаретам и шляпам-котелкам. Индия, эта галактика непохожих друг на друга рас, религий и культур — дравидских, монгольских и арийских, — тоже стала «нацией». Доходило до смешного, когда, например, молодому лондонскому еврею приходилось решать, к какой нации он принадлежит — британской или еврейской.
Карикатуры и политические шаржи сыграли значительную роль в сотворении культа этих новых и более важных родовых богов — ибо таковыми, по сути, являются современные «нации». Этот культ стал господствовать над сознанием людей XIX века. Если полистать страницы журнала «Панч», этой странноватой хроники британской души, которая ведется с 1841 г., там можно увидеть фигуры Британии, Ирландии, Франции и Германии, которые обнимаются, спорят, упрекают друг друга, ликуют и печалятся.
Преподнесение политики в подобной форме склонному к сомнениям сознанию широкой общественности очень помогало дипломатам продолжать свою игру в великие державы. Простому человеку, который не желал, чтобы его сына посылали на верную смерть за границу, разъяснялось, что это происходит не в результате обычного упрямства и жадности двух правительств, а является частью неизбежной и справедливой гигантской борьбы между двумя из этих величественных и таинственных божеств: Германия причинила зло Франции, или Италия проявляла мужество в борьбе с Австрией.
Смерть молодого парня перестала казаться возмутительной для здравого смысла; она обрела нечто вроде мифологического геройства. Бунт мог облекать себя в те же романтические одежды, что и дипломатия. Ирландия стала богиней Золушкой, Кэтлин най Хулиэн, исполненной душераздирающих обид, которым нет прощения; а молодая Индия уходила от своих реалий в поклонение «Бандэ Матарам».[89]
Основной идеей национализма XIX в. было «законное стремление» каждой нации к суверенитету — требование каждой нации самой управлять собственными делами в пределах своей территории, не считаясь с другими нациями.
