Евгений Тарле - Крымская война
Для этого обе державы требуют предварительного изъявления со стороны царя согласия на принятие всех тех же, выдвинутых еще весной четырех пунктов: во-первых, пересмотра трактата 1841 г. о проливах; во-вторых, замены русского протектората над княжествами общеевропейской «гарантией»; в-третьих, свободного плавания всех судов по Дунаю; в-четвертых, уничтожения права покровительства отдельных держав своим единоверцам и замены его коллективной гарантией прав всех христианских вероисповеданий в Турции со стороны всех великих держав сообща. Первым сообщил об этом Горчакову прусский посол Альвенслебен, и он же поделился своим впечатлением: Франция в случае принятия этих условий готова идти тотчас на перемирие, но Англия лишь нехотя и колеблясь последует за своей союзницей[982]. Сами по себе все «знаменитые эти четыре пункта» были, с точки зрения Горчакова, приемлемы для царя. Пересмотр трактата 1841 г. о проливах? Но ведь этот трактат «не есть предмет большой нашей нежности», и ведь неизвестно, чем он будет заменен. Свобода плавания по Дунаю? Это тоже для России уступка очень легкая. Общее покровительство всех держав над Молдавией и Валахией вместо исключительно русского? Тоже ничего особенно вредного для России в этом нет. Наконец, общее покровительство всех держав всем христианам? Все-таки не помешает православным обращаться всегда именно к русскому представителю, а не к другим, не к католику французу или австрийцу и не к протестанту-англичанину. Так в чем же дело? Почему и самому Горчакову кажется трудным для царя принять пункты? Потому, во-первых, что Молдавия и Валахия могут попасть во владение Австрии, которая за свое «предательство» получит такую награду, а во-вторых, — потому, что влияние России в Турции и на всем Востоке вообще будет совсем подорвано. Горчаков не говорит еще о третьем подразумеваемом моменте: царь должен будет распроститься со всякой мечтой о проливах…
И все-таки Горчаков явно предпочел бы принять четыре пункта — и окончить войну.
Буоль, с согласия Франца-Иосифа, поспешил особой нотой уведомить Францию и Англию, что Австрия вполне принимает все четыре пункта. Мало того: если ей придется вступить в войну против России, то она обязуется не начинать переговоров иначе, как на основании этих же четырех пунктов.
Король Фридрих-Вильгельм поддался панике, и Нессельроде принужден был 12 (24) августа доложить царю: «Пруссия, находя, что четыре пункта предложения таковы, что могут служить основанием для начала переговоров, рекомендует нам принять их». Царь положил резолюцию на этом докладе: «Жалкий язык Пруссии меня не удивляет; я ожидал этого, как новой подлости с ее стороны. Обращать на это внимание было бы ниже меня. Я не меняю ничего из того, насчет чего мы согласились, и вы можете изготовить соответствующие ответы». Итак, царь решил ответить отказом. Он согласился только подписать протокол, согласно которому принимает четыре пункта лишь как тему для дискуссии, как базис для начала переговоров (следовательно, не предрешая, что принимает уже теперь эти пункты по существу)[983]. 5 августа русский представитель пишет новое письмо о необходимости поскорее принять четыре пункта. Перед Горчаковым мелькнула надежда на прекращение войны. В самом деле, не только Альвенслебен от имени Пруссии уверял русского посла, что в случае принятия четырех пунктов Пруссия безусловно будет поддерживать Россию, но даже сам Буоль, под очевидным влиянием Франца-Иосифа, заявил, что и Австрия отделится от Франции и Англии. Но нужно, чтобы царь принял эти пункты и, по возможности, без всяких изменений и требований, дополнительных объяснений и т. д., потому что Англия этим воспользуется, чтобы сорвать все дело и взять назад нехотя данное ею согласие на перемирие. «Ведь уже войти в переговоры обозначает ослабить коалицию», — и Горчаков торопит канцлера с ответом[984].
8 августа 1854 г. нота, ставящая предварительным условием начала мирных переговоров безоговорочное принятие царем четырех пунктов, была подписана представителями Англии, Франции, Австрии и Пруссии.
9 августа (н. ст.) французский посол Буркнэ был принят Францем-Иосифом и вручил ему собственноручное письмо Наполеона III. Но Францем-Иосифом, после ставшего уже ему известным отказа Николая принять четыре пункта, овладело беспокойство, и он противился Наполеону III, желавшему поскорее вовлечь его в войну. Уже 15 августа до Горчакова дошли слова, сказанные Францем-Иосифом о французском императоре и его письме: «Лисица, кажется, ничего хорошего не имеет в виду. Он хочет подстрекнуть меня против России, я не иду на это (Der Fuchs scheint nichts gutes im Sinne zu haben. Er sucht mich gegen Russland zu hetzen. Ich gebe mich dazu nicht her)»[985]. Император сказал еще, что он хотел бы уладить вопрос с Николаем. И вместе с тем тотчас после визита Буркнэ Франц-Иосиф приказал ускорить пополнение главного штаба новыми офицерами, чтобы каждый момент быть готовым к выступлению (um jeden Augenblick losschlagen zu k)
Николай, следя внимательнейшим образом за Веной, был полон негодования и жаждал мести: «Ничего доброго не ожидаю от Австрии, тем более что скоро наступит время, где нам необходимо будет требовать от них ответа в их коварстве. Потому мы должны быть так готовы, чтоб требуемый отчет в их мерзостях упирался на грозную армию, готовую их наказать. Пройдут сентябрь и октябрь в отдыхе и справке и комплектовке. В ноябре мы должны быть готовы во всем»[986].
14 (26) августа Нессельроде переслал А.М. Горчакову в Вену официальный ответ на австрийское предложение о четырех пунктах. Ответ был, конечно, очень решительный. Русский канцлер настаивал, что в свое время, объявив об эвакуации Молдавии и Валахии, русский двор делал уступку Австрии и Германскому союзу, хотя это решение и было для России опасно, потому что давало неприятельской коалиции свободу действий и подвергало риску нападения русское Черноморское побережье. Но больше на новые жертвы Россия не пойдет. Русские войска, единственно по мотивам стратегическим, перешли через Прут и вернулись в русские пределы, где и будут ждать неприятеля, «решительно защищая нашу территорию от нападений со стороны иностранцев, с какой бы стороны эти нападения ни последовали»[987].
Еще 31 августа н. ст., как раз перед получением известия о решительном отказе Николая принять четыре пункта, в Вене происходили колебания. «Политика здесь делается час за часом, в зависимости от страха, который внушаем мы, или от давления, которое оказывает Запад», — писал А.М. Горчаков канцлеру Нессельроде[988]. Франц-Иосиф явно не ожидал отказа, — именно потому поступок Николая не мог не смутить его, правда, на короткий срок.
6
1 сентября Франц-Иосиф получил точные сведения об отказе Николая. Он сразу же заявил, что не хочет разрыва с Россией, и, по-видимому, между ним и Буолем произошла неприятная сцена[989]. Растерянность Франца-Иосифа и решительное его нежелание в тот момент воевать с Россией выразились тотчас в крутом изменении поведения Буоля, который стал уверять, что он о войне не думал и считает себя удовлетворенным успехом своей политики.
Николай на полях донесения Горчакова пишет по адресу Буоля: «негодяй (gredin)». «Впечатление от нашего ответа — потрясающее», — телеграфировал А.М. Горчаков в Берлин Будбергу 3 сентября[990].
Франц-Иосиф был в самом деле в смятении. Отказ царя ставил его в необходимость немедленно решать вопрос о войне с Россией. Он на это не решился.
Прочтя донесение Александра Горчакова, что в Вене царит «лихорадочная нерешимость и большая растерянность», Николай написал на полях: «Вот оно и доказательство, что мы хорошо поступили». Одновременно командующему войсками на Пруте князю Михаилу Горчакову послан был приказ, в случае нападения на него со стороны союзников, преследовать их, перейдя снова через реку Прут, невзирая на присутствие там австрийцев.
Франц-Иосиф до того был напуган, что уже стал помышлять о «сближении» и о том, чтобы как-нибудь затеялась в целях этого сближения переписка между генерал-квартирмейстером австрийской армии и Михаилом Горчаковым.
Три дня подряд — 3, 4 и 5 сентября (н. ст.) происходили совещания между Буолем и А.М. Горчаковым. Буоль был очень смущен и явно встревожен полным отказом Николая от принятия четырех пунктов и перспективой войны Австрии с Россией. Он взял назад свои недавние, довольно прозрачные угрозы, заявив, что «глубоко сожалеет» о неправильном якобы истолковании в Петербурге роли Австрии, и выразил от имени Франца-Иосифа «живую скорбь» по поводу царского неудовольствия, решительно опровергая приписываемое ему намерение «запугать» Николая, «Запугать русского императора? Да кто мог бы возыметь такое абсурдное намерение?» — воскликнул Буоль. «Вы!» — ответил Горчаков, с умыслом очень высокомерно державшийся во время этих бесед[991].
