Александр Дюма - Али-паша
______________
* 1 Вали - в султанской Турции должностное лицо, представляющее центральную власть в вилайете.
Однако подобные громы и молнии не могли сокрушить три мощные крепости, среди защитников которых было немало артиллеристов, прошедших выучку в армиях Европы и обучивших своему делу множество канониров и бомбардиров. Поэтому осажденные, ответив улюлюканьем на радостные крики осаждающих, тут же отозвались и пушечной стрельбой.
Празднично изукрашенная эскадра мятежного паши дрейфовала на озере в виду турецкого войска, паля из всех пушек, едва турки пытались подступить к берегу.
Однако никакое шумное молодечество не могло от-{398}влечь пашу от горестных и тревожных раздумий. При виде бывшей своей армии, перешедшей на сторону Пашо-бея, при ужасной мысли о том, что ему, вероятно, не суждено уже повидать сыновей и что внук его - в руках неприятеля, он погрузился в глубокую скорбь и печаль. Из его бессонных глаз непрестанно струились слезы. Он отказывался принимать пищу и целую неделю с растрепанной бородой и облаченный в траур сидел на циновке у входа в приемную, умоляюще простирая руки к солдатам и заклиная лучше убить его, только не покидать. Тем временем жены паши, вообразив по виду его и поведению, что все пропало, оглашали крепость стенаниями. Многие стали опасаться, как бы скорбь не свела Али в могилу; но солдаты, чьих заверений он до того никак не хотел слушать, убедили его, что отныне их участь неразрывно связана с его судьбой: Пашо-бей объявил, что сторонники Али будут прогнаны сквозь строй, как виновники мятежа, и потому они были кровно заинтересованы сражаться до последнего. Затем ему напомнили, что война уже в полном разгаре, а османская армия умудрилась забыть артиллерию в Константинополе и не может рассчитывать на ее прибытие до начала дождей, то есть до конца октября, и что у осаждающих, по всей вероятности, скоро начнутся трудности с провиантом, а поскольку в срытом до основания городе зимовать невозможно, туркам придется отвести войска на зимние квартиры.
Эти рассуждения, проникнутые горячей убежденностью и к тому же подтверждаемые бесспорными фактами, в конце концов несколько поумерили снедавшую Али тревогу. Василика, прекрасная пленница-христианка, которую Али не так давно взял в жены, ласками и увещаниями окончательно излечила его.
Тем временем сестра его Хайница являла редкий пример мужества. Несмотря на уговоры, она осталась в своем замке в Либоково. Все жители округи, немало от нее претерпевшие, требовали ее смерти, но никто не осмеливался поднять на нее руку. Казалось, дух матери, с которым, как утверждали суеверные люди, она поддерживала таинственные сношения даже сквозь могильный мрамор, постоянно пребывал рядом с ней и хранил ее. Грозный дух Камко, как говорили, являлся многим жителям Тепелени; видели, как ворошит она кости жителей Кардицы, слышали, как кричит, требуя новых {399} жертв. Жажда мщения побудила нескольких мужчин пренебречь таинственной опасностью; но дважды их останавливал всадник в темных одеждах, запрещая поднимать незапятнанный меч на исчадие ада, возмездие которому уже уготовлено небесами, и дважды смельчаки поворачивали назад.
Однако, вскоре устыдясь своей робости, они предприняли новую попытку и пустились в дорогу, облачившись в цвета Пророка. На сей раз таинственный всадник не преградил им путь. Они так и вскричали от радости, но, карабкаясь на гору, все прислушивались, не отзовется ли горное эхо на какой-нибудь таинственный шум, однако царившую вокруг тишину запустения нарушало лишь блеянье стад да крики хищных птиц. Добравшись до плато Либоково, они знаком условились хранить молчание, чтобы застать врасплох стражу, которой, как они думали, кишмя кишит замок. Они подкрадываются, подползая, как охотники к дичи, вот они уже у ворот замка и готовы взломать их, как вдруг ворота открываются сами собой и перед ними предстает Хайница с карабином в руках и пистолетами за поясом в сопровождении лишь двух огромных псов.
- Стойте, дерзкие! - восклицает она. - Ни жизнь моя, ни богатства никогда вам не достанутся. Если хоть один из вас сделает еще шаг без моего позволения, земля разверзнется и поглотит и вас, и замок. В подвалах хранится десять тысяч фунтов пороха. Я готова простить вас, хотя вы того и не заслуживаете. Позволю даже забрать мешки с золотом; пусть оно возместит вам ущерб, нанесенный врагами моих братьев. Но уходите сию же минуту и без единого слова, и впредь не нарушайте мой покой. Мне и помимо пороха есть чем себя защитить. Знайте, жизнь для меня - ничто, и если я того пожелаю, горы станут могилой ваших жен и детей. Ступайте.
Она замолчала, и мужчины, явившиеся убить ее, в ужасе убежали прочь.
Вскоре в этих краях объявилась чума. Страшная болезнь была разнесена цыганами, которым Хайница раздала зараженные тряпки и пожитки.
- Мы одной крови! - с гордостью вскричал Али, узнав о поступке сестры.
Казалось, в эту минуту к нему вернулась и былая отвага и молодой задор. Когда спустя несколько дней ему сообщили, что Вели и Мухтар, соблазнившись на щед-{400}рые посулы Пашо-бея, сдали тому Превезу и Гирокастру, он ответил:
- Меня это не удивляет. Я давно знал, что они недостойны быть моими сыновьями, и отныне у меня нет других детей и наследников, кроме защитников моего дела.
Когда вскоре прошел слух, что они были обезглавлены по приказу того, на чью сторону встали, Али промолвил лишь:
- Они предали отца и получили по заслугам. Нечего и говорить об этом.
А чтобы доказать, как мало огорчило его это известие, он приказал усилить обстрел.
Но турки, дождавшись, наконец, прибытия артиллерии, ответили ураганным огнем, и даже начали крушить крепость, где укрывался старый паша. Чувствуя, что опасность становится поистине грозной, он удвоил меры предосторожности и преисполнился решимости. Огромные его богатства были истинной причиной этой беспощадной войны, и могли побудить его собственных солдат на мятеж, чтобы завладеть сокровищами. Он решил обезопаситься от плутовства и грабежа и поместил необходимые для его нужд суммы в пороховой склад, чтобы, если потребуется, взорвать его в мгновение ока. Остальные ценности были сложены в крепкие сундуки и затоплены в разных концах озера. Работа эта длилась пятнадцать ночей; когда же все было закончено, Али перебил цыган, исполнявших его волю, чтобы остаться единственным хранителем своей тайны.
Но приводя в порядок собственные дела, он постарался запутать противника. К османской армии присоединилось множество сулиотов, чтобы участвовать в истреблении человека, некогда разорившего их родину. Крепостные пушки долго щадили их лагерь, но в один прекрасный день он был буквально засыпан бомбами. Сначала сулиоты страшно перепугались, но вскоре заметили, что ни один снаряд не взорвался. В полном недоумении осматривали они подобранные снаряды, как вдруг обнаружили вместо фитиля свиток бумаги в деревянном футляре с надписью: "Вскрывать осторожно". Это было послание Али - настоящий шедевр макиавеллизма. Начинал он с того, что оправдывал их выступление на стороне его врагов и сообщал, что высылает им часть жалованья, которое задолжал им предатель Ис-{401}маил, так и не заплативший за преданную службу. А в бомбах, которыми он усыпал лагерь - задаток в шесть тысяч золотых цехинов. Он просил отвлечь Исмаила требованием денег, пока присланная пашой лодка не заберет ночью одного из них, чтобы паша сообщил ему подробности своего плана. Под конец он предлагал зажечь три костра, если они согласны на его предложения.
Условный сигнал вскоре был подан. Али прислал свою барку, куда и уселся калогер, духовный вождь сулиотов. Монах заранее облекся во власяницу и сразу стал читать покаянные молитвы, словно шел на верную смерть. Но Али оказал ему самый милостивый прием, заверил в своем раскаянии, в добрых намерениях, в уважении к греческим вождям, и передал бумагу, взяв которую калогер так и задрожал. Это была депеша, написанная Халетом-эфенди, сераскиром 1* Исмаила. Приказ этот, перехваченный Али, повелевал уничтожить всех христиан, способных носить оружие. Дети мужского пола, гласило послание, будут подвергнуты обрезанию и оставлены под охраной, чтобы впоследствии составить из них легионы по европейскому образцу. Затем объяснялось, как следовало истребить сулиотов, арматлов, греков с материка и островитян Архипелага. Видя, как подействовало на монаха это послание, Али поспешил сделать ему наивыгоднейшие предложения, заверяя, что истинная цель его - вернуть Греции политическую независимость, а от сулиотов требуется самая малость - отдать ему в заложники нескольких княжеских детей. Затем паша приказал принести монаху плащ и оружие, и калогер поспешил откланяться, пока ночная тьма благоприятствовала его благополучному возвращению.
______________
* 1 Сераскир - генерал, военачальник у турок.
На следующий день, когда Али отдыхал, положив голову на колени Василики, ему сообщили, что враг пошел на укрепления, воздвигнутые среди развалин Янины. Аванпосты уже пали и яростный натиск осаждающих сметает все преграды. Али тут же приказал готовиться к вылазке, которую возглавит он лично. Главный конюший привел знаменитого арабского скакуна Дервиша; главный ловчий подал ружья и пистолеты, славившиеся по всему Эпиру, где шкипетары воспевали их {402} в песнях. Их было несколько: огромное ружье версальского завода, присланное некогда покорителем пирамид 1* Джезару, паше Сен-Жан-д'Акра, который забавлялся тем, что приказывал заживо замуровывать людей в стены своего дворца, чтобы слышать их стоны во время чувственных утех; затем карабин, подаренный в 1806 году паше Янины от имени Наполеона; затем боевой мушкетон короля Карла XII и наконец вызывающая священный трепет сабля Керим-Гирея 2**. Осажденные испустили боевой клич, встреченный воем осаждающих. Али остановился на возвышении, орлиным взором окидывая окрестности и стараясь разглядеть неприятельских вождей. Тщетно взывал он к Пашо-бею, предлагая ему честный поединок. И тогда, увидав, что полковник султанской артиллерии Гассан-Стамбул выскочил за линию батарей, Али велел принести Джезарово ружье и уложил его наповал. Тут ему подали наполеоновский карабин - пуля настигла Кехримана, бея Спонгианского, которого некогда сам же Али назначил пашой Лепанта. По меткости выстрелов турки поняли, кто стреляет, и осыпали пашу градом пуль, но, казалось, и пули его не брали. Едва рассеялся дым, взору Али предстал Каштан, паша города Крума, который некогда оказал Али-паше гостеприимство. Али смертельно ранил его в грудь. Каштан пронзительно вскрикнул, и лошадь его, испугавшись, смяла ряды солдат. Так одного за другим Али перебил множество офицеров. Каждый его выстрел разил насмерть, окружающим он виделся ангелом-мстителем, и в конце концов, охваченное паникой турецкое войско врассыпную кинулось на свои позиции.
