Екатерина Рыбас - Российские вожди в борьбе, любви и смерти

В предисловии к собранию избранных произведений Александра Казбеги Бесо Жгенти писал:

«Рыцарское чувство дружбы занимает одно из первых мест в моральном кодексе героев Казбеги. Связанные клятвобратимством, друзья самоотверженно делят горе и радости — они всегда готовы отдать жизнь друг за друга. И это не составляет преимущества избранных личностей, а оказывается органическим свойством всего народа. Самым ярким олицетворением чувства дружбы является образ героя — отцеубийцы Коба. Кто хоть однажды прочитал эту эпопею единоборства святого чувства любви с низменными инстинктами темных сил, тот навсегда сохранит в своем сердце светлый образ Кобы — благородного рыцаря дружбы, правды и добра».

Учитель Григорий Иванович Глурджидзе был однокашником Сталина:

«Хорошо помню, что Иосиф (Сосо) Джугашвили, с которым я вместе учился в Горийском духовном училище и Тифлисской духовной семинарии, был самым способным учеником, которого преподаватели всегда ставили в пример другим учащимся. Получая хорошие и отличные отметки, числясь первым учеником, он, однако, никогда не зазнавался, а, наоборот, лично помогал слабым ученикам, занимался с ними по разным предметам, радовался, когда они тоже получали хорошие баллы.

Иосиф был в училище одним из самых опрятных учащихся. Любившая его до безумия мать, несмотря на свой ограниченный заработок, не скупилась на одежду Сосо. Мальчик носил хорошие сапоги, пальто из серого кастора. Помню даже его зимний башлык домашнего изготовления. Иосиф выглядел всегда чистеньким, аккуратным. Это не мешало ему быть подвижным и веселым.

Первые годы учебы в училище он был очень верующим, аккуратно посещал все богослужения, был заправилой в церковном хоре. Хорошо помню, что он не только выполнял религиозные обряды, но всегда и нам напоминал об их соблюдении. Но вот в третьем или четвертом классе, точно не помню, он неожиданно поразил меня чисто атеистическим заявлением. Лежали мы как-то на лужайке за городом, говорили о богатых и бедных: почему-де Бог так несправедлив, что заставляет людей бедствовать.

— А знаешь, Гриша, — тихо говорит вдруг Сосо после некоторой паузы, — Он не несправедлив, его просто нет. Нас, Гриша, обманывают.

Я был поражен.

— Что ты, Сосо, как можно говорить такие вещи.

— А вот я тебе дам одну книгу, и ты из нее кое-что увидишь.

Через несколько дней он таинственно вручил мне... Дарвина.

Я помню этот разговор почти дословно потому, что подобное заявление слышал впервые в жизни и оно не могло не произвести огромного впечатления на ум ребенка, воспитываемого в строго религиозной обстановке».

Об одном очень важном эпизоде в жизни вождя рассказал Григорий Алексеевич Размадзе:

«Было, это, кажется, в 1892 году. Стражники поймали трех осетин, разбойничавших в Горийском уезде. На берегу Лиахвы назначена была публичная казнь. На зрелище собралось все население городка. Как сейчас помню — три отдельные виселицы, под ними деревянные площадки, два ряда войск, окружавших место казни.

Сосо Джугашвили, я и еще четверо наших товарищей по училищу залезли на деревья и оттуда наблюдали это страшное зрелище.

Привели трех закованных человек. Кто-то торжественно огласил приговор. Одного осетина отделили от остальных, — мы поняли, что казнь заменена ему другим наказанием, — а с двух других стали сбивать кандалы. Осужденным закрутили за спины руки, надели на них мешки. Облаченный в красное палач отвел их на площадки, окрутил вокруг шей петли, оттолкнул табуретки. Люди повисли в воздухе. Через несколько секунд, когда палач стал подтягивать веревку, один из повешенных сорвался, его стали вешать снова.

Эта жуткая картина произвела на нас, детей, самое тяжелое впечатление. Возвращаясь с места казни, мы стали обсуждать, что будет с повешенными на том свете. Будут ли их жарить на медленном огне. Сосо Джугашвили разрешил наши сомнения: «Они, — сказал он, задумавшись, — уже понесли наказание, и будет несправедливо со стороны Бога наказывать их опять».

Это рассуждение о справедливости было очень характерно для Сосо. В играх, в борьбе всегда требовал он поступать и судить справедливо, был беспристрастным и неподкупным арбитром во всех ученических спорах. Именно несправедливость, царившая на земле, заставила Иосифа Джугашвили усомниться в существовании Бога, пока он не стал в результате разностороннего чтения убежденным атеистом».

Сталин поступил в семинарию между 1892 и 1894 годами, проучился там пять или шесть лет, по разным данным. На мемориальной доске здания бывшей семинарии, сказано, что «великий Сталин» учился в этих стенах пять лет с 1 сентября 1894 года по 29 июля 1899 года.

Осенью 1894 года Сталин появился в Тифлисе. Он не стал священником, не получил аттестата, скорее всего, из-за своего увлечения «вредными книгами». Тогда он был романтически настроенным юношей, готовым бороться за свободу.

Суждения людей, знавших Сталино лично, конечно, преподносят нам вождя в детстве с идеальных позиций, лишенных какой-либо критики. Тем не менее они интересны и в них есть, наверное, доля правды.

Никита Сергеевич родился 17 апреля 1894 года в семье рабочего-шахтера в с. Калиновка Курской губернии (впоследствии местный колхоз назвали «Родина Н. С. Хрущева»). По неофициальным данным, он был незаконнорожденным сыном помещика.

Дед Хрущева — Никанор — был главой бедной крестьянской семьи. Когда его сын Сергей женился, отец выделял ему часть своего скудного хозяйства.

У Сергея Никаноровича и Ксении Ивановны родился сын Никита, а спустя четыре года дочь Ирина. Весной 1900 года Сергей Хрущев решил перебраться на юг, на заработки. Он устроился рукоятчиком на шахте «Успенка».

Ксения Ивановна работала в экономии помещицы Шауфусовой. Жила она с детьми впроголодь. Поэтому девятилетний Никита тоже стал работать, пасти овец и коров у той же помещицы. Вскоре он пошел в сельскую школу. Из-за плохих жилищных условий и недоедания часто болел, даже пропустил один учебный год.

В 1908 году вся семья Хрущевых переехала в Донбасс. Никита поначалу ходил на поденную работу к помещику Киршу. Как только ему исполнилось пятнадцать лет, он устроился на завод Боссе учеником слесаря. 16 апреля 1912 года Хрущев стал одним из руководителей забастовки, протестовавших против расправы над рабочими на ленинских приисках. В дальнейшем Хрущев, работал на разных шахтах Донбасса, продолжал революционную деятельность...

Леонид Ильич родился 19 декабря 1906 года в рабочей семье, в большом рабочем поселке Каменском (будущий Днепродзержинск) под Днепропетровском. Как он писал в воспоминаниях, одно из самых ранних, самых сильных впечатлений детства — заводской гудок. Радио не было, часов рабочие не имели и поднимались на работу по заводскому гудку. Первый предупредительный гудок давался в полшестого утра, затем в шесть — на смену, в полшестого вечера — предупредительный и опять на работу — в шесть.

Отец Брежнева был помощником вальцовщика.

«Что можно еще сказать о своем происхождении? — писал Леонид Ильич, — родословных рабочие семьи, как известно, не вели. Знаю, что отец, Илья Яковлевич Брежнев, поступил на завод в 1900 году. Он пришел сюда из Курской губернии, из деревни Брежнево Стрелецкого уезда. Название деревни, как и фамилия наша, происходило, надо полагать, от прибрежного ее положения, а возможно, и от понятий «беречь», «оберегать», что вполне согласуется с крестьянским бережным отношением к земле-кормилице. Землю ценили, защищали, берегли, веками поливали ее и потом и кровью. Но веками же бедность не покидала людей, иначе не пришлось бы отцу уходить на заработки из родных мест.

Таким образом, по национальности я русский, по происхождению — коренной пролетарий, потомственный металлург. Вот и все, что известно о моей родословной».

Семья Брежневых жила в рабочей слободке, которая называлась «Нижняя колония», в Аксеновском переулке. У Леонида Ильича были еще брат Яков и сестра Вера. В поселке имелись две православные церкви, католический костел, лютеранская кирха и еврейская синагога. Брежнев вспоминает также огромное количество трактиров и казенных винных лавок. Это был пролетарский район, но к юго-западу от поселка, в «Верхней колонии», открывался совсем иной мир: стояли двухэтажные, просторные, благоустроенные дома администрации завода. Люди, которые там жили, сильно отличались от рабочих. И с малолетства Леонид Ильич мог лишь издали, из-за решетки городского сада наблюдать за недоступной для него, сытой и благополучной жизнью.

В семье Брежневых всегда царило согласие, никогда не повышался голос, и дети росли в благоприятной обстановке.

Брежнев писал:

«Отец был человек сдержанный, строгий, нас он не баловал, но, сколько я помню, и не наказывал никогда. По-видимому, в том не было нужды: росли мы в духе уважения к родителям. Ростом отец был высок, худощав и, как большинство прокатчиков, физически очень силен. Черты лица имел тонкие, у него были хорошие, внимательные глаза. Он всегда следил за собой, дома был чисто выбрит, подтянут, любил аккуратность во всем. И эти его привычки, видимо, передались и нам. Ему в высшей степени было свойственно чувство собственного достоинства, он не лукавил, был прямодушен, тверд, и его уважали товарищи. Видеть это нам, его детям, было приятно.